Когда дым рассеялся, танк стоял неподвижно.
— Подбили! — радостно крикнул Аргам.
Но танк не был подбит, мотор взвыл, и танк снова двинулся вперед. Показались бегущие за танком автоматчики. Аргам дал по ним короткую очередь из автомата.
Бурденко ударил по его автомату, властно крикнул:
— Не стреляй, наблюдатель на втором танке заметит — и нам конец!
Но вот и второй танк прошел мимо них. Красноармейцы дружно стали стрелять по идущим следом за танком автоматчикам. Автоматчики рассредоточились, несколько человек упали на землю.
Тоноян молча, быстро стрелял, заряжал автомат, ВНОВЬ стрелял. Он, как и все притаившиеся в укрытии, молчаливо признал, что Бурденко — командир.
Огонь советской артиллерии по танкам усилился. Осколки пронзительно свистели и выли вокруг разрушенной хаты.
Все увеличивая скорость, второй немецкий танк, вырвавшись из деревни, мчался вперед) поднимая молочные облака снега. Еще несколько секунд — и он достиг бы места, где залегли бойцы, шедшие на помощь батальону Юрченко.
Вдруг раздался оглушительный взрыв, заглох шум мотора, танк качнуло, занесло, и его серебристые гусеницы, поблескивая, как убитые вишапы, распластались по земле. Немецкий танк подорвался на немецкой противотанковой мине.
Савин вытер холодный пот со лба, он ждал со связкой гранат в руке приближения танка; глубоко вздохнул стоявший рядом Каро Хачикян и увидел небо над головой, увидел снежные поля — жизнь не ушла, смерть остановилась в нескольких метрах от него. Третий танк, не дойдя на несколько десятков метров до второго, был подбит прямым попаданием артиллерийского снаряда, стоял, охваченный дымом и пламенем.
...Юрченко находился в этот момент среди бойцов батальонного резерва, они совместно с комендантским взводом шли на выручку передовым подразделениям, ворвавшимся в деревню.
Когда немецкие танки остановились, охваченные дымом и огнем, Юрченко поднялся во весь рост и крикнул:
— Вперед, за мной!
Но в это время немцы, очевидно желая поддержать свои танки, открыли беглый артиллерийский огонь, накрыли весь район советской атаки плотной сетью разрывов.
Юрченко, пробежав несколько шагов, вдруг лег на землю, и бойцы, подумав, что комбат хочет переждать огонь, вновь залегли.
Но Юрченко не лег на землю, чтобы переждать немецкий огонь, он был мертв.
...Все контратаки противника в этот день были отбиты. Полк Дементьева занял восточную окраину села Старицы на западном берегу Донца.
Обсуждая на совещании командиров результаты боя, генерал Яснополянский назвал имя командира первого батальона Юрченко.
— Геройски погиб капитан Юрченко. Будем такими же героями, но постараемся воевать с большим умением и хладнокровием. Да будет ему земля пухом!
Генерал был взволнован.
— Броня, бронзовый щит,— негромко, как бы про себя, проговорил он.
Майор Дементьев сердито нахмурился и вытер глаза платком... Малышев вспомнил, как ночью в землянке накануне боя Юрченко пел ему старинную украинскую песню.
XI
Связной Каро Хачикян сопровождал Аршакяна на КП первого батальона,— батальоном после смерти Юрченко командовал старший лейтенант Малышев. Они шли по замерзшему Северному Донцу.
Где-то подо льдом струилась быстрая вода, но лед был так толст и прочен, что путник мог и не догадаться, что идет по замерзшей реке.
— Теперь пойдем лощиной, по открытым местам немцы стреляют,— сказал Каро.
Вечерело. Они шли молча, и их длинные тени скользили по снегу между неподвижных теней деревьев.
Тигран поглядывал на Каро — он шагал уверенно, словно родился среди этих заснеженных просторов.
— Идите этой стороной, товарищ старший политрук, вот с того кустика начиная тропинка простреливается,— сказал Каро,— утром немец подранил тут нашего связного. Я ползком до него добрался и целых полчаса не мог головы поднять — стрелял сволочь снайпер. Когда залп — ничего, знаешь, что бьют в божий свет, не в тебя, но если одиночные пули свистят, хуже нет, значит, снайпер подстрелить тебя хочет. Дотащил все же раненого в санбат, не знаю, выживет ли.
Некоторое время они шагали молча.
— Тут уже никто не ходит, ни мы, ни немцы, все заминировано,— Каро показал на черные плешины пожарища, следы испепеленного войной хуторка.
И словно в подтверждение его слов послышался сухой треск взрыва, и над кустарником поплыл легкий желтый дымок.
Хачикян, сделав несколько шагов, остановился, поднял палец.
— Слушайте, слушайте, товарищ старший политрук!
В вечернем воздухе издали доносился слабый голос:
— Майн гот... майн гот... Пауль... Пауль...
Было ясно, кричал раненый немец, подорвавшийся на мине.
— Давайте быстрее, товарищ старший политрук,— заторопил Каро и добавил: — Он подорвался на участке второго батальона.
Они зашагали скорым шагом, больше не пригибаясь. Темнело, в морозном воздухе зажглись первые звезды. Вдруг, точно условившись, оба остановились, прислушались. И вновь до них дошел слабый голос немца, но слов уже нельзя было разобрать. Каро, желая показаться в глазах старшего политрука безжалостным, сильным, человеком с железным сердцем, сказал:
— А спросить бы его: кто виноват? Ведь есть у тебя свой дом, семья, зачем ты к нам явился? Кто тебя сюда звал?
И все же мысль, что у умирающего немецкого солдата есть дом, семья и родные, тревожила его.
Он пытливо посмотрел на Аршакяна — старший политрук шагал нахмурившись. Хачикяну показалось, что Тигран одобряет его суровое безразличие к раненому немцу.
— Это блиндаж старшего лейтенанта Малышева, товарищ старший политрук,— сказал Каро, показывая на кучу обожженного кирпича,— тут надо вниз спуститься. Отсюда до врага двести метров, они вон в тех домах!
Перед тем как спуститься в блиндаж командира батальона, Тигран посмотрел на темные силуэты деревьев, на ясное звезднре небо.
— Жуткий мороз,— пробормотал он и прислушался.
Ракета взвилась в небо, осветила сухим недобрым светом суровую, вспаханную военным железом землю, развалины хат.
— Вроде еще кричит,— промолвил Каро и прибавил: — Ну и пусть.
Протиснувшись через узкую дверь, они полезли в погреб. В первые минуты Аршакян не мог в темноте различить лица людей. Знакомый голос приветствовал его по-военному.
Это был Малышев. Аршакян снял варежки, и чья-то мягкая женская рука коснулась его руки.
— Товарищ старший политрук!
— И ты здесь, Зулалян! — обрадовался Тигран. Каждый раз, завидев Аник или Седу, он радовался,
вдруг на миг вспоминая университетские коридоры и аудитории, оживленные голоса и смех студентов. Аршакян погладил девушку по плечу.
— И Каро со мной, видишь?
— Его я всегда вижу,— ответила Аник. Аршакян сказал . сидевшему в углу телефонисту:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210
— Подбили! — радостно крикнул Аргам.
Но танк не был подбит, мотор взвыл, и танк снова двинулся вперед. Показались бегущие за танком автоматчики. Аргам дал по ним короткую очередь из автомата.
Бурденко ударил по его автомату, властно крикнул:
— Не стреляй, наблюдатель на втором танке заметит — и нам конец!
Но вот и второй танк прошел мимо них. Красноармейцы дружно стали стрелять по идущим следом за танком автоматчикам. Автоматчики рассредоточились, несколько человек упали на землю.
Тоноян молча, быстро стрелял, заряжал автомат, ВНОВЬ стрелял. Он, как и все притаившиеся в укрытии, молчаливо признал, что Бурденко — командир.
Огонь советской артиллерии по танкам усилился. Осколки пронзительно свистели и выли вокруг разрушенной хаты.
Все увеличивая скорость, второй немецкий танк, вырвавшись из деревни, мчался вперед) поднимая молочные облака снега. Еще несколько секунд — и он достиг бы места, где залегли бойцы, шедшие на помощь батальону Юрченко.
Вдруг раздался оглушительный взрыв, заглох шум мотора, танк качнуло, занесло, и его серебристые гусеницы, поблескивая, как убитые вишапы, распластались по земле. Немецкий танк подорвался на немецкой противотанковой мине.
Савин вытер холодный пот со лба, он ждал со связкой гранат в руке приближения танка; глубоко вздохнул стоявший рядом Каро Хачикян и увидел небо над головой, увидел снежные поля — жизнь не ушла, смерть остановилась в нескольких метрах от него. Третий танк, не дойдя на несколько десятков метров до второго, был подбит прямым попаданием артиллерийского снаряда, стоял, охваченный дымом и пламенем.
...Юрченко находился в этот момент среди бойцов батальонного резерва, они совместно с комендантским взводом шли на выручку передовым подразделениям, ворвавшимся в деревню.
Когда немецкие танки остановились, охваченные дымом и огнем, Юрченко поднялся во весь рост и крикнул:
— Вперед, за мной!
Но в это время немцы, очевидно желая поддержать свои танки, открыли беглый артиллерийский огонь, накрыли весь район советской атаки плотной сетью разрывов.
Юрченко, пробежав несколько шагов, вдруг лег на землю, и бойцы, подумав, что комбат хочет переждать огонь, вновь залегли.
Но Юрченко не лег на землю, чтобы переждать немецкий огонь, он был мертв.
...Все контратаки противника в этот день были отбиты. Полк Дементьева занял восточную окраину села Старицы на западном берегу Донца.
Обсуждая на совещании командиров результаты боя, генерал Яснополянский назвал имя командира первого батальона Юрченко.
— Геройски погиб капитан Юрченко. Будем такими же героями, но постараемся воевать с большим умением и хладнокровием. Да будет ему земля пухом!
Генерал был взволнован.
— Броня, бронзовый щит,— негромко, как бы про себя, проговорил он.
Майор Дементьев сердито нахмурился и вытер глаза платком... Малышев вспомнил, как ночью в землянке накануне боя Юрченко пел ему старинную украинскую песню.
XI
Связной Каро Хачикян сопровождал Аршакяна на КП первого батальона,— батальоном после смерти Юрченко командовал старший лейтенант Малышев. Они шли по замерзшему Северному Донцу.
Где-то подо льдом струилась быстрая вода, но лед был так толст и прочен, что путник мог и не догадаться, что идет по замерзшей реке.
— Теперь пойдем лощиной, по открытым местам немцы стреляют,— сказал Каро.
Вечерело. Они шли молча, и их длинные тени скользили по снегу между неподвижных теней деревьев.
Тигран поглядывал на Каро — он шагал уверенно, словно родился среди этих заснеженных просторов.
— Идите этой стороной, товарищ старший политрук, вот с того кустика начиная тропинка простреливается,— сказал Каро,— утром немец подранил тут нашего связного. Я ползком до него добрался и целых полчаса не мог головы поднять — стрелял сволочь снайпер. Когда залп — ничего, знаешь, что бьют в божий свет, не в тебя, но если одиночные пули свистят, хуже нет, значит, снайпер подстрелить тебя хочет. Дотащил все же раненого в санбат, не знаю, выживет ли.
Некоторое время они шагали молча.
— Тут уже никто не ходит, ни мы, ни немцы, все заминировано,— Каро показал на черные плешины пожарища, следы испепеленного войной хуторка.
И словно в подтверждение его слов послышался сухой треск взрыва, и над кустарником поплыл легкий желтый дымок.
Хачикян, сделав несколько шагов, остановился, поднял палец.
— Слушайте, слушайте, товарищ старший политрук!
В вечернем воздухе издали доносился слабый голос:
— Майн гот... майн гот... Пауль... Пауль...
Было ясно, кричал раненый немец, подорвавшийся на мине.
— Давайте быстрее, товарищ старший политрук,— заторопил Каро и добавил: — Он подорвался на участке второго батальона.
Они зашагали скорым шагом, больше не пригибаясь. Темнело, в морозном воздухе зажглись первые звезды. Вдруг, точно условившись, оба остановились, прислушались. И вновь до них дошел слабый голос немца, но слов уже нельзя было разобрать. Каро, желая показаться в глазах старшего политрука безжалостным, сильным, человеком с железным сердцем, сказал:
— А спросить бы его: кто виноват? Ведь есть у тебя свой дом, семья, зачем ты к нам явился? Кто тебя сюда звал?
И все же мысль, что у умирающего немецкого солдата есть дом, семья и родные, тревожила его.
Он пытливо посмотрел на Аршакяна — старший политрук шагал нахмурившись. Хачикяну показалось, что Тигран одобряет его суровое безразличие к раненому немцу.
— Это блиндаж старшего лейтенанта Малышева, товарищ старший политрук,— сказал Каро, показывая на кучу обожженного кирпича,— тут надо вниз спуститься. Отсюда до врага двести метров, они вон в тех домах!
Перед тем как спуститься в блиндаж командира батальона, Тигран посмотрел на темные силуэты деревьев, на ясное звезднре небо.
— Жуткий мороз,— пробормотал он и прислушался.
Ракета взвилась в небо, осветила сухим недобрым светом суровую, вспаханную военным железом землю, развалины хат.
— Вроде еще кричит,— промолвил Каро и прибавил: — Ну и пусть.
Протиснувшись через узкую дверь, они полезли в погреб. В первые минуты Аршакян не мог в темноте различить лица людей. Знакомый голос приветствовал его по-военному.
Это был Малышев. Аршакян снял варежки, и чья-то мягкая женская рука коснулась его руки.
— Товарищ старший политрук!
— И ты здесь, Зулалян! — обрадовался Тигран. Каждый раз, завидев Аник или Седу, он радовался,
вдруг на миг вспоминая университетские коридоры и аудитории, оживленные голоса и смех студентов. Аршакян погладил девушку по плечу.
— И Каро со мной, видишь?
— Его я всегда вижу,— ответила Аник. Аршакян сказал . сидевшему в углу телефонисту:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210