— - Знаю, Акоп, знаю.
Перед отъездом в Баку Акоп Меликян принес Люсик два письма, одно — отцу, другое — Аргаму.
Майор и Люсик пошли провожать Акопа. Люсик обняла, поцеловала его, как поцеловала бы Аргама. Долго с борта парохода махал ей платком уезжавший в отпуск раненый боец.
По вот пришел день отъезда на фронт. Люсик подумала, что главные трудности дороги уже позади. Однако оказалось не так. Вагоны были набиты битком, на каждой полке солдаты спали по двое, а иногда даже по трое, в коридорах, тесно прижавшись друг к другу, сидели люди. Воздух в вагоне был тяжелый, насыщенный запахом немытого человеческого тела, смазанных сапог, горьким дымом махорки. На каждой станции толпы людей атаковали вагоны, облепляли площадки и ступеньки, лезли на крыши.
Майор занял верхнюю полку — на ней по очереди спали то Люсик, то он. Уважая его звание, никто не пытался уплотнить их. Козаков забирался на полку днем, чтобы на ночь освободить место для Люсик.
Бойцы разговаривали, спорили, смеялись, рассказывали всевозможные истории. Люсик с интересом слушала соседей. Сколько разных людей на свете, как различна их речь. Она сразу отличала грузин, армян и азербайджанцев, а вот ребята из Средней Азии казались ей все на одно лицо, и говор их звучал одинаково...
А майор, казалось, забыл о Люсик — спал мертвым сном.
Вагон неожиданно сильно тряхнуло. Спавший на верхней полке боец упал на лежавших на полу, те повскакивали, послышалась матерная брань. Упавший кряхтя поднялся и, хромая, наступая на лежавших, вышел из купе в коридор. Разбуженный шумом Козаков слез с полки.
— Люся Сергеевна, поднимайтесь на-гора. Можете до утра спать.
Наверху воздух был особенно душным, даже голова кружилась, но все же, едва забравшись на полку, Люсик уснула.
На следующий день Козакову удалось занять вторую верхнюю полку. Этот уравновешенный, спокойный человек все время заботился о том, чтобы облегчить поездку Люсик, избавить ее от необходимости добывать на станциях воду и еду.
Через день они приехали в Бухару. Узнав, что поезд отправится только вечером, Козаков предложил Люсик осмотреть этот удивительный город с его старинными голубыми мечетями и высокими минаретами.
Люсик показалось, что она вошла в мир восточных сказок. Но какая непроходящая тяжесть была на сердце, какая тревога и тоска!
Если б Тиграи был рядом с ней, сколько радости доставила бы ей эта прогулка по старинным поэтическим улицам Бухары. Сейчас же она глядит на узорную архитектуру минаретов и мечетей, а в душе боль, тревога.
Тревога ее была мучительна и велика: она попросила Козакова вернуться на вокзал.
До вокзала они шли молча.
VI
Чем дальше отходил поезд на северо-запад от Ташкента, тем больше и больше чувствовалось дыхание зимы.
Люсик смотрела в окно вагона. Перед глазами расстилался бескрайний степной простор. Желтые среднеазиатские пески словно поблекли, побелели. Ветер яростно подымал тучи пыли, песка, сухого снега. Уныло выглядела эта зимняя степь, не видно было в ней жилья, ни дерева, ни куста.
— Скоро доберемся до Актюбинска,— сказал
майор.— За спиной у нас Бухара, Самарканд, Ташкент,
от Актюбинска поедем на Саратов, а потом — бог весть
куда.
Козаков открыл свой мешок, вытащил военную безрукавку на кроличьем меху.
— Наденьте.
— Спасибо,— смущенно поблагодарила Люсик,— но ведь и вам холодно.
— Обо мне не беспокойтесь.
Поезд остановился на безымянном полустанке.
Бойцы грелись, прижимаясь друг к другу, поглядывали, идет ли пар изо рта.
В вагон вошел помощник машиниста и громко объявил, что на полустанке есть уголь, машинист просит помочь его погрузить, это даст возможность обогреть вагоны.
Послышались недовольные голоса. Сердитые, замерзшие люди стали ругать начальников железной дороги, машиниста, его молодого помощника, их матерей и жен.
Козаков надел шинель и вышел в коридор, громко крикнул:
— А ну пошли, ребята, руганью вагон не обогреешь.
Никто не откликнулся. Майор обратился к двум
лейтенантам и бойцам, ехавшим в одном купе с ним.
— Пошли, пошли, рабочий класс!
Они, вяло позевывая, стали надевать шинели, вышли в коридор. Майор открывал двери купе, громко объявляя:
— Пошли, товарищи, грузить уголь.
— Это не наше дело,— ответил недовольный бас,—
наше дело там, на фронте.
Другой, совсем уже злой голос произнес:
— Видно, политработник, умеете агитировать.
А комиссарскую звездочку почему-то с рукава сняли,
боитесь, что ли?
Майор, стоя в дверях непокорного купе, оглядел сидевших там двух лейтенантов и моряка и медленно проговорил:
— Я вам приказываю через две минуты выйти
на погрузку угля!
Люсик видела его широкую спину, покрасневший затылок. Тут уж Козаков не шутил.
— Я иду грузить уголь, если вы не явитесь на
погрузку, я по возвращении вышвырну вас из вагона.
И повернувшись к собравшимся в коридоре людям, сказал:
— Пошли!
Люсик казалось, что она видит не приятного, доброго Александра Алексеевича Козакова, а другого человека. Взгляд его голубых глаз стал острым, холодным, как меч.
Надев под пальто меховую безрукавку, Люсик вышла вслед за толпой сагитированных майором военных. Под открытым небом высилась куча угля, покрытая снегом. Бойцы несли к паровозу и вагонам уголь в старых ведрах, тащили его на санках. Первые санки тащил майор Козаков. Непокорные лейтенанты и моряк, также раздобыв санки, старались вовсю, словно желая задобрить майора.
Дружную работу люди закончили быстро и с почерневшими лицами, в грязной одежде, довольные, расходились по вагонам.
— Вот и согрелись,— сказал пожилой красноармеец,— теперь и топить не надо.
Поезд тронулся. В вагонах стало тепло. Майор взял мыло, полотенце и вышел, а вскоре вернулся вымытый, причесанный и, как всегда, улыбающийся.
В купе вошли непокорные лейтенанты и моряк.
— Товарищ майор, просим вас пожаловать к нам в гости,— обратился к Козакову моряк.
— Хотим выпить с вами по чарочке водки,— добавил один из лейтенантов.
Майор с усмешкой поглядел на них.
— Спасибо, спасибо, товарищи, вы идите отдыхайте.
— Мы вас просим,— настаивал моряк и смеясь добавил,— врача также просим, кажется, вы врач?
Я ведь немножко разбираюсь в медицине. А если желаете, то мы к вам перенесем наше хозяйство, товарищ майор.
— Ладно уж, ежели так хочется вам угощать соседей, давайте.
Моряк и лейтенанты принесли из своего купе две фляги водки, колбасу, черный хлеб.
Моряк торжественно предложил выпить за единственную женщину, которая присутствует на этом пышном торжестве и глядя на которую каждый вспоминает о жене или сестре.
— Силен! — засмеялся майор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210