..
— А почему бы нет? — сказал Варужан.— Если девочка приглашает, пойдем. Как тебя зовут, девочка?
— Соси. А вы не из-за границы.
— Верно, Соси. Я из Еревана. Пошли.
Сэм сделал еще одну попытку отговорить Сюзи и Варужана от их намерения:
— Варужан, это неприлично. Так внезапно в дом к незнакомым людям...
— С Соси мы уже познакомились.
— Соси хорошая девочка, но она ребенок. Соси посмотрела на него обиженно:
— Мне уже пятнадцать лет, господин... дядя.
Им, с мороза, тепло тонратуна показалось блаженным. В течение нескольких минут собрались родные Соси: три брата, старшая сестра, немного погодя появился отец, в тонратун ввалились с улицы и ребятишки, игравшие в снежки. Мать Соси оторвалась от тоныра и протянула Сюзи несколько горячих лавашей.
— А сыра у вас нет? — спросил Варужан.
— Все у нас есть,— сказал отец Соси.— Пожалуйте в дом.
А Соси куда-то исчезла. Через минуту она появилась со здоровенным куском овечьего сыра.
— Мариам,— обратился отец к старшей дочери,— беги на стол собирай.— Заметив, что Варужан хочет возразить, опередил его: — Вы ж в дом пришли.
...Когда вставали из-за стола, Соси с книгой в руке робко подошла к Варужану. Варужан сразу увидел: его книга.
— Не подпишете? Я сомневалась, а Мариам сказала — точно это вы. На карточке не похожи.
— Это я в молодости снимался. Теперь ведь только молодые бороду отпускают. Что тебе написать, Соси?
— Ну? — Отец взял из рук девочки книгу, посмотрел на фотографию, потом на Варужана.— Жена! Так в наш дом большой человек пришел, а мы тут...
Сюзи смотрела на брата влюбленными, сияющими глазами: все и везде брата знают! А Сэм как-то непонятно молчал, хотя лаваш был бесподобный, вино и закуски отменные, ватага ребятишек замечательная. ...Уже в машине Сэм хитро подмигнул брату: — Тебя узнали, потому и позвали в гости, на стол накрыли.
Варужан смотрел в глаза своему американскому брату долго и пристально.
— Скучный ты человек, Сэм.— И усмехнулся: — Конечно, меня узнали. Я вчера ночью звонил в Сагмосаванк, сказал, чтобы ребятишки в такой-то час играли в снежки, заказал испечь специально для нас лаваш. У тебя в голове случайно нет счетной машины?
— Мне это удивительно, Варужан.
— Обычное дело, Сэм.
Сюзи мечтательно смотрела на снег за окном:
— Я в первый раз в снежки играла, в первый раз меня снежком ударили, понимаешь, Варужан?.. Не понимаешь.
В Ереван приехали уже вечером.
— Я повезу вас домой,— сказал Варужан.— Бабушка глаз с улицы не сводит. Я обещал ей, что вечером мы будем все вместе.
Сэм робко спросил:
— Могу с просьбой обратиться, Варужан? Это, думаю, много времени не займет.
— Приказывай,— великодушно ответил Варужан.
— Если, конечно, это не доставит лишних неудобств...
— Сэм, дорогой...
— Ты можешь мне показать здание нашего парламента?
— А вы еще не видели? — удивился Варужан.— Ваграм, поехали через площадь.
Они ехали вниз по улице Абовяна, у фонтанов Ваграм остановил машину. В городе было несравненно теплее, чем в горах, стоял мягкий вечер поздней осени, вокруг поющих фонтанов прогуливались люди, в воздухе звенели их голоса, перекатывался смех, раздавался стук женских каблучков, ребячий шум-гам.
Направились к Дому правительства.
— Вот,— показал Варужан.— Вы уже не раз были на площади, неужели Арам не говорил?
Сэм Ширак застенчиво взглянул на него:
— Надеюсь, ты меня поймешь правильно... но... но я наш парламент хотел бы увидеть.
Варужан нахмурился, губы скривились в ухмылке:
— А это не ваш? Когда парон Тучян принимал меня в редакции, на стене висела фотография этого здания, только с трехцветным флагом на крыше.
— Глупость сделал парон Тучян. Но я... я хотел бы увидеть здание парламента Армянской республики... если это не слишком неудобно.
— Неудобства никакого нет,— произнес Варужан с холодной издевкой в голосе,— но и парламента твоего нет.
— Что, разрушили? — В глазах Сэма появился никелевый блеск.
— Разрушили. На этом месте строим театр. Собственно говоря, там сорок лет театр был, сейчас строим здание посовременнее.
— Вы здание парламента превратили в театр?!
— Если бы спросили меня, я бы возражал. Во-первых, это одно из старинных зданий Еревана, а во-вторых, это все-таки было зданием парламента, свою историю надо хранить.
— Значит, приспособили под театр, и новое здание тоже будет театром?
— Да, Сэм,— Варужану не хотелось стычки, день выдался на удивление красивым.
Сюзи еще раскачивалась на голубых качелях своего восторга и их не слушала. Черный цветок монастыря среди ослепительной белизны снега все еще словно бы смотрел на нее и тут, где площадь разогрета людским дыханием.
Да, Варужану спорить не хотелось, однако Сэм смотрел на него немигающим взглядом, как рысь, готовая к прыжку, и Варужан не выдержал, добавил:
— Да, Сэм, там будет театр. Но я тебе должен сказать, что твой этот самый парламент тоже был театром, только чересчур жалким — в нем успешно был доигран последний акт нашей трагедии.
— Как ты можешь издеваться над нашей историей?!
— Историей? Все ее отрезки, Сэм, принадлежат нам, как бы ни были они печальны или смешны, плачевны или бессмысленны... Сейчас разговор идет лишь о том, что снесли здание.
— И в том, что снесли это здание, ты не находишь ничего дурного?
— Нахожу, Сэм, нахожу. Его не стоило сносить именно потому, что это наша история. Однако есть вещи похуже: ты в упор не видишь другого здания, того, что перед тобой. Вот этого! А когда то сносили, моего мнения никто не спросил.
— Кое в чем вы, здешние, очень уж друг с другом едины.
— Так это же хорошо, даже просто замечательно, мой дорогой американский брат Сенекерим.
ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ
Сирарпи не находила себе места — неделя осталась до юбилея бабушки Нунэ, а все по-прежнему неопределенно. Билет Бейрут — Ереван был заказан, однако вот уже две недели аэропорт не принимал и не провожал самолетов. А ей непременно, ну непременно нужно лететь. Она знала, что это будет за торжество, но дело в другом — соскучилась по Еревану, по родне, по товарищам, по ереванским вечерним ветрам, по молодым бородатым исусикам в кафе, по божественной тишине Эчмиадзииа, по бетонной чаше стадиона «Раздан», наполненной шумом голосов семидесяти тысяч армян... Однако бейрутский аэропорт был пуст, как покинутый пчелами улей. Но завтра же могло все перемениться: аэропорт заполнится гулом, самолетами, пассажирами. Жизнь Ливана последних лет вообще сделалась загадкой: люди привыкли жить в страданиях, страх и тревога стали их постоянными спутниками. Сколько раз Сирарпи видела: где вчера упала бомба, погибли люди, текла кровь, сегодня кафе, сидят посетители, пьют чай или водку, ведут спокойную беседу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149
— А почему бы нет? — сказал Варужан.— Если девочка приглашает, пойдем. Как тебя зовут, девочка?
— Соси. А вы не из-за границы.
— Верно, Соси. Я из Еревана. Пошли.
Сэм сделал еще одну попытку отговорить Сюзи и Варужана от их намерения:
— Варужан, это неприлично. Так внезапно в дом к незнакомым людям...
— С Соси мы уже познакомились.
— Соси хорошая девочка, но она ребенок. Соси посмотрела на него обиженно:
— Мне уже пятнадцать лет, господин... дядя.
Им, с мороза, тепло тонратуна показалось блаженным. В течение нескольких минут собрались родные Соси: три брата, старшая сестра, немного погодя появился отец, в тонратун ввалились с улицы и ребятишки, игравшие в снежки. Мать Соси оторвалась от тоныра и протянула Сюзи несколько горячих лавашей.
— А сыра у вас нет? — спросил Варужан.
— Все у нас есть,— сказал отец Соси.— Пожалуйте в дом.
А Соси куда-то исчезла. Через минуту она появилась со здоровенным куском овечьего сыра.
— Мариам,— обратился отец к старшей дочери,— беги на стол собирай.— Заметив, что Варужан хочет возразить, опередил его: — Вы ж в дом пришли.
...Когда вставали из-за стола, Соси с книгой в руке робко подошла к Варужану. Варужан сразу увидел: его книга.
— Не подпишете? Я сомневалась, а Мариам сказала — точно это вы. На карточке не похожи.
— Это я в молодости снимался. Теперь ведь только молодые бороду отпускают. Что тебе написать, Соси?
— Ну? — Отец взял из рук девочки книгу, посмотрел на фотографию, потом на Варужана.— Жена! Так в наш дом большой человек пришел, а мы тут...
Сюзи смотрела на брата влюбленными, сияющими глазами: все и везде брата знают! А Сэм как-то непонятно молчал, хотя лаваш был бесподобный, вино и закуски отменные, ватага ребятишек замечательная. ...Уже в машине Сэм хитро подмигнул брату: — Тебя узнали, потому и позвали в гости, на стол накрыли.
Варужан смотрел в глаза своему американскому брату долго и пристально.
— Скучный ты человек, Сэм.— И усмехнулся: — Конечно, меня узнали. Я вчера ночью звонил в Сагмосаванк, сказал, чтобы ребятишки в такой-то час играли в снежки, заказал испечь специально для нас лаваш. У тебя в голове случайно нет счетной машины?
— Мне это удивительно, Варужан.
— Обычное дело, Сэм.
Сюзи мечтательно смотрела на снег за окном:
— Я в первый раз в снежки играла, в первый раз меня снежком ударили, понимаешь, Варужан?.. Не понимаешь.
В Ереван приехали уже вечером.
— Я повезу вас домой,— сказал Варужан.— Бабушка глаз с улицы не сводит. Я обещал ей, что вечером мы будем все вместе.
Сэм робко спросил:
— Могу с просьбой обратиться, Варужан? Это, думаю, много времени не займет.
— Приказывай,— великодушно ответил Варужан.
— Если, конечно, это не доставит лишних неудобств...
— Сэм, дорогой...
— Ты можешь мне показать здание нашего парламента?
— А вы еще не видели? — удивился Варужан.— Ваграм, поехали через площадь.
Они ехали вниз по улице Абовяна, у фонтанов Ваграм остановил машину. В городе было несравненно теплее, чем в горах, стоял мягкий вечер поздней осени, вокруг поющих фонтанов прогуливались люди, в воздухе звенели их голоса, перекатывался смех, раздавался стук женских каблучков, ребячий шум-гам.
Направились к Дому правительства.
— Вот,— показал Варужан.— Вы уже не раз были на площади, неужели Арам не говорил?
Сэм Ширак застенчиво взглянул на него:
— Надеюсь, ты меня поймешь правильно... но... но я наш парламент хотел бы увидеть.
Варужан нахмурился, губы скривились в ухмылке:
— А это не ваш? Когда парон Тучян принимал меня в редакции, на стене висела фотография этого здания, только с трехцветным флагом на крыше.
— Глупость сделал парон Тучян. Но я... я хотел бы увидеть здание парламента Армянской республики... если это не слишком неудобно.
— Неудобства никакого нет,— произнес Варужан с холодной издевкой в голосе,— но и парламента твоего нет.
— Что, разрушили? — В глазах Сэма появился никелевый блеск.
— Разрушили. На этом месте строим театр. Собственно говоря, там сорок лет театр был, сейчас строим здание посовременнее.
— Вы здание парламента превратили в театр?!
— Если бы спросили меня, я бы возражал. Во-первых, это одно из старинных зданий Еревана, а во-вторых, это все-таки было зданием парламента, свою историю надо хранить.
— Значит, приспособили под театр, и новое здание тоже будет театром?
— Да, Сэм,— Варужану не хотелось стычки, день выдался на удивление красивым.
Сюзи еще раскачивалась на голубых качелях своего восторга и их не слушала. Черный цветок монастыря среди ослепительной белизны снега все еще словно бы смотрел на нее и тут, где площадь разогрета людским дыханием.
Да, Варужану спорить не хотелось, однако Сэм смотрел на него немигающим взглядом, как рысь, готовая к прыжку, и Варужан не выдержал, добавил:
— Да, Сэм, там будет театр. Но я тебе должен сказать, что твой этот самый парламент тоже был театром, только чересчур жалким — в нем успешно был доигран последний акт нашей трагедии.
— Как ты можешь издеваться над нашей историей?!
— Историей? Все ее отрезки, Сэм, принадлежат нам, как бы ни были они печальны или смешны, плачевны или бессмысленны... Сейчас разговор идет лишь о том, что снесли здание.
— И в том, что снесли это здание, ты не находишь ничего дурного?
— Нахожу, Сэм, нахожу. Его не стоило сносить именно потому, что это наша история. Однако есть вещи похуже: ты в упор не видишь другого здания, того, что перед тобой. Вот этого! А когда то сносили, моего мнения никто не спросил.
— Кое в чем вы, здешние, очень уж друг с другом едины.
— Так это же хорошо, даже просто замечательно, мой дорогой американский брат Сенекерим.
ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ
Сирарпи не находила себе места — неделя осталась до юбилея бабушки Нунэ, а все по-прежнему неопределенно. Билет Бейрут — Ереван был заказан, однако вот уже две недели аэропорт не принимал и не провожал самолетов. А ей непременно, ну непременно нужно лететь. Она знала, что это будет за торжество, но дело в другом — соскучилась по Еревану, по родне, по товарищам, по ереванским вечерним ветрам, по молодым бородатым исусикам в кафе, по божественной тишине Эчмиадзииа, по бетонной чаше стадиона «Раздан», наполненной шумом голосов семидесяти тысяч армян... Однако бейрутский аэропорт был пуст, как покинутый пчелами улей. Но завтра же могло все перемениться: аэропорт заполнится гулом, самолетами, пассажирами. Жизнь Ливана последних лет вообще сделалась загадкой: люди привыкли жить в страданиях, страх и тревога стали их постоянными спутниками. Сколько раз Сирарпи видела: где вчера упала бомба, погибли люди, текла кровь, сегодня кафе, сидят посетители, пьют чай или водку, ведут спокойную беседу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149