) вопросом: в Карее и теперь еще есть турки?..
В голове стоял туман. Как запутан этот клубок неразрешимых вопросов — не ухватить за нить. Почему вдруг Арам-эфенди вспомнил убитого немецкого ребенка? Он говорил о своем деде, сказал, что тот участник пяти войн. И второй мировой тоже? — спросил Энис-бей. И Арам-эфенди рассказал эту историю с ребенком — вернее, не рассказал, а прочитал и перевел из той же тетради в черной обложке, в которой переписан дневник пресловутого Мус-тафы Недима... Значит, Ширак-эфенди лет двадцать пять мучился — судил сам себя за ту шальную пулю. Ребенок погиб — ну и что с того? Такое ли на войне еще бывает?.. Выпущенная на войне пуля слепа, глуха, "не разбирает, в кого лететь: в ребенка, в солдата... Его, Энис-бея, отец и дед Арама, наверно, поняли бы друг друга лучше...
До гостиницы решили пешком дойти. Название района, в котором жил Арам, вызвало в Энис-бее взволнованный отголосок. Киликия? Название показалось ему знакомым—да, да, в старину так, или вроде этого, называлась одна из южных земель Турции. Прошли по мосту. В ущелье он увидел какое-то грандиозное сооружение — наклоненную бетонную чашу. «Это наше футбольное поле».— «Вы что и стадионы прячете?»— «Землю экономим». Энис-бей хотел посмотреть стадион поближе. Направились туда, даже внутрь зашли. Бетонная чаша была, как оказалось, огромных размеров. «На восемьдесят тысяч зрителей». Стадион в ущелье? Энис-бей удивился. В нем вновь ожил и тяжко вздохнул несостоявшийся архитектор — что там ни говори, а армяне хорошо строят. «Если обзавестись хорошей подзорной трубой, с горы Арарат можно смотреть футбол».— «Пока что с горы Арарат на нас смотрят... ваши ракеты».— «Сладкого разговора у нас не получается, Арам-эфенди».— «А наш разговор не чай, сахаром не подсластишь... Кстати, наша футбольная команда называется «Арарат...» «Арарат»? Энис-бей мысленно усмехнулся, но слова, которые готовы были сорваться с языка, сумел удержать. «Хорошая команда?» — «Играют в зависимости от настроения».
Дома у Арама вдруг вспомнил Матенадаран. Энис-бею не давала покоя та огромная рукопись, которую спасли, разделив пополам, две беженки-армянки. Спросил, не выдумка ли эта история. «Значит, нация ваша была такой религиозной?»—«Эти женщины историю спасали, а сами, может быть, даже читать-писать не умели».—«Было сказано, что это религиозная книга — в ней жизнь Христа, его заповеди... Разве мало крови пролито во имя его?..»—«Немало.— Достал из книжного шкафа книгу в кожаном переплете, принялся читать:— «Бог есть любовь... Молитесь за всех людей, потому что Богу угодно, чтобы все спасены были... Будете милосердны и добры... Возлюбите врагов своих... Не отвечайте злом на зло...»— «И в Коране таких заповедей немало...»— «Знаю, что и та-м есть, однако...— Арам снял с полки другую книгу, полистал, стал читать: — «О правоверные! Если встретите гяуров, убивайте, изничтожайте' их, пока не останутся на свете одни магометане... Неустанно воюйте с ними, и Бог воздаст вам за это... Не желайте с ними породниться... Жилище их нечисто...» Вот и такое в Коране имеется, Энис-бей...» Энис-бей выхватил из рук Арама книгу и принялся ее бессмысленно листать. «Вот уж эта книга на турецком есть, вне всякого сомнения. Уверен, что и дома у вас она есть, и ты читал ее. Если же не читал, прочти по возвращении...»—«Мы же образованные люди, зачем ты придаешь значение каким-то допотопным заповедям?..»— «Для толпы эти заповеди не раз являлись мечом, вынутым из ножен. В частности, в пятнадцатом году...»
В ресторанном зале все продолжались танцы, его тоже пригласили в круг, сперва он жестами пытался дать понять, что танцевать не умеет, но, когда к приглашавшему его парню присоединилась девушка, он счел неудобным отказываться. Поднялся, начал танцевать — и танцевал, надо сказать, отлично. И вдруг
заметил, что круг расступился, оставив его наедине с тоненькой черноглазой девушкой. Мог ли он предположить, что когда-нибудь приедет в Армению и в ереванском ресторане будет танцевать с армянкой...
Несколько растерянный, но улыбающийся вернулся на свое место. В тот же миг официант поставил на его стол серебряное ведерко с шампанским и вазу, полную фруктов. Энис-бей ничего этого не заказывал и взглянул на стол в полном недоумении. Официант украдкой кивнул на угловой стол. За ним сидело человек шесть мужчин, они перехватили его взгляд, улыбнулись ему, помахали рукой. В какой сладостный ад он попал... Официант бесшумно откупорил шампанское, наполнил бокал. Энис-бей, вообще говоря, шампанское не любил, но не выпить было как-то неловко. Посмотрел в сторону того стола, улыбнулся, выпил. Жаль, что нет Арама. Сидит он тут, как глухонемой. Сейчас спросят, кто ты, из какой страны, и что он ответит? Арам бы что-нибудь выдумал. Зря он его отослал.
Незадолго до этого, когда пили за здоровье отцов и дедов, Арам вновь вспомнил убитого немецкого мальчика. «Той пулей я сам в себя выстрелил,— сказал дед Перед смертью.— Свинец ее я на тот свет с собой унесу». Энис-бей с недоверием взглянул на Арама: к чему опять это напоминание, что Арам хочет этим сказать? Однако промолчал. Арам произнес очень задушевные, добрые слова о его отце: «Поверишь ли, Энис-бей, все эти дни мне казалось, что Риза-бей рядом с нами — пьет с нами, слушает нашу беседу, таскает нас за уши, когда мы чересчур распалимся в споре».
Шампанское было холодным, приятным, и Энис-бей выпил еще один бокал. И вдруг почувствовал, как хочется ему напиться, расслабиться, отупеть...
Школа армян, приехавших из Турции,— кому рассказать, не поверят: сорока-пятидесятилетние люди — мужчины, женщины — азбуку учат. Это было единственное место, где Энис-бей не скрыл, кто он и откуда. Ему улыбались, но улыбки были холодны, как зимнее солнце. Или ему казалось? Как сказал тот человек? «В первый раз такое, что турок гость, а я хозяин...» В Гегарде, в церкви, вырубленной в скале, вдруг запела девушка, и Энис-бею почудилось, что голос доносится из другого мира—поют замшелые стены, свет, струящийся в отверстие купола, водаг-соча-щаяся из стен... Все смешалось, все в нем перепуталось... Работающие с ним в клинике два врача-армянина какие-то странные, испуганные люди. Даже имен их не вспомнить,— впрочем, Эние-бей ни разу и не поинтересовался, кто они и что они... Простая арифметика его жизни переходила в высшую математику, и Энис-бей вдруг содрогнулся, как на краю бездны, в которую вот-вот сорвется.
До того как он приехал сюда, ему все было ясно: армяне неблагодарные люди, они не оценили оказанного им гостеприимства— семьсот лет жили в Турции и изменили ей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149
В голове стоял туман. Как запутан этот клубок неразрешимых вопросов — не ухватить за нить. Почему вдруг Арам-эфенди вспомнил убитого немецкого ребенка? Он говорил о своем деде, сказал, что тот участник пяти войн. И второй мировой тоже? — спросил Энис-бей. И Арам-эфенди рассказал эту историю с ребенком — вернее, не рассказал, а прочитал и перевел из той же тетради в черной обложке, в которой переписан дневник пресловутого Мус-тафы Недима... Значит, Ширак-эфенди лет двадцать пять мучился — судил сам себя за ту шальную пулю. Ребенок погиб — ну и что с того? Такое ли на войне еще бывает?.. Выпущенная на войне пуля слепа, глуха, "не разбирает, в кого лететь: в ребенка, в солдата... Его, Энис-бея, отец и дед Арама, наверно, поняли бы друг друга лучше...
До гостиницы решили пешком дойти. Название района, в котором жил Арам, вызвало в Энис-бее взволнованный отголосок. Киликия? Название показалось ему знакомым—да, да, в старину так, или вроде этого, называлась одна из южных земель Турции. Прошли по мосту. В ущелье он увидел какое-то грандиозное сооружение — наклоненную бетонную чашу. «Это наше футбольное поле».— «Вы что и стадионы прячете?»— «Землю экономим». Энис-бей хотел посмотреть стадион поближе. Направились туда, даже внутрь зашли. Бетонная чаша была, как оказалось, огромных размеров. «На восемьдесят тысяч зрителей». Стадион в ущелье? Энис-бей удивился. В нем вновь ожил и тяжко вздохнул несостоявшийся архитектор — что там ни говори, а армяне хорошо строят. «Если обзавестись хорошей подзорной трубой, с горы Арарат можно смотреть футбол».— «Пока что с горы Арарат на нас смотрят... ваши ракеты».— «Сладкого разговора у нас не получается, Арам-эфенди».— «А наш разговор не чай, сахаром не подсластишь... Кстати, наша футбольная команда называется «Арарат...» «Арарат»? Энис-бей мысленно усмехнулся, но слова, которые готовы были сорваться с языка, сумел удержать. «Хорошая команда?» — «Играют в зависимости от настроения».
Дома у Арама вдруг вспомнил Матенадаран. Энис-бею не давала покоя та огромная рукопись, которую спасли, разделив пополам, две беженки-армянки. Спросил, не выдумка ли эта история. «Значит, нация ваша была такой религиозной?»—«Эти женщины историю спасали, а сами, может быть, даже читать-писать не умели».—«Было сказано, что это религиозная книга — в ней жизнь Христа, его заповеди... Разве мало крови пролито во имя его?..»—«Немало.— Достал из книжного шкафа книгу в кожаном переплете, принялся читать:— «Бог есть любовь... Молитесь за всех людей, потому что Богу угодно, чтобы все спасены были... Будете милосердны и добры... Возлюбите врагов своих... Не отвечайте злом на зло...»— «И в Коране таких заповедей немало...»— «Знаю, что и та-м есть, однако...— Арам снял с полки другую книгу, полистал, стал читать: — «О правоверные! Если встретите гяуров, убивайте, изничтожайте' их, пока не останутся на свете одни магометане... Неустанно воюйте с ними, и Бог воздаст вам за это... Не желайте с ними породниться... Жилище их нечисто...» Вот и такое в Коране имеется, Энис-бей...» Энис-бей выхватил из рук Арама книгу и принялся ее бессмысленно листать. «Вот уж эта книга на турецком есть, вне всякого сомнения. Уверен, что и дома у вас она есть, и ты читал ее. Если же не читал, прочти по возвращении...»—«Мы же образованные люди, зачем ты придаешь значение каким-то допотопным заповедям?..»— «Для толпы эти заповеди не раз являлись мечом, вынутым из ножен. В частности, в пятнадцатом году...»
В ресторанном зале все продолжались танцы, его тоже пригласили в круг, сперва он жестами пытался дать понять, что танцевать не умеет, но, когда к приглашавшему его парню присоединилась девушка, он счел неудобным отказываться. Поднялся, начал танцевать — и танцевал, надо сказать, отлично. И вдруг
заметил, что круг расступился, оставив его наедине с тоненькой черноглазой девушкой. Мог ли он предположить, что когда-нибудь приедет в Армению и в ереванском ресторане будет танцевать с армянкой...
Несколько растерянный, но улыбающийся вернулся на свое место. В тот же миг официант поставил на его стол серебряное ведерко с шампанским и вазу, полную фруктов. Энис-бей ничего этого не заказывал и взглянул на стол в полном недоумении. Официант украдкой кивнул на угловой стол. За ним сидело человек шесть мужчин, они перехватили его взгляд, улыбнулись ему, помахали рукой. В какой сладостный ад он попал... Официант бесшумно откупорил шампанское, наполнил бокал. Энис-бей, вообще говоря, шампанское не любил, но не выпить было как-то неловко. Посмотрел в сторону того стола, улыбнулся, выпил. Жаль, что нет Арама. Сидит он тут, как глухонемой. Сейчас спросят, кто ты, из какой страны, и что он ответит? Арам бы что-нибудь выдумал. Зря он его отослал.
Незадолго до этого, когда пили за здоровье отцов и дедов, Арам вновь вспомнил убитого немецкого мальчика. «Той пулей я сам в себя выстрелил,— сказал дед Перед смертью.— Свинец ее я на тот свет с собой унесу». Энис-бей с недоверием взглянул на Арама: к чему опять это напоминание, что Арам хочет этим сказать? Однако промолчал. Арам произнес очень задушевные, добрые слова о его отце: «Поверишь ли, Энис-бей, все эти дни мне казалось, что Риза-бей рядом с нами — пьет с нами, слушает нашу беседу, таскает нас за уши, когда мы чересчур распалимся в споре».
Шампанское было холодным, приятным, и Энис-бей выпил еще один бокал. И вдруг почувствовал, как хочется ему напиться, расслабиться, отупеть...
Школа армян, приехавших из Турции,— кому рассказать, не поверят: сорока-пятидесятилетние люди — мужчины, женщины — азбуку учат. Это было единственное место, где Энис-бей не скрыл, кто он и откуда. Ему улыбались, но улыбки были холодны, как зимнее солнце. Или ему казалось? Как сказал тот человек? «В первый раз такое, что турок гость, а я хозяин...» В Гегарде, в церкви, вырубленной в скале, вдруг запела девушка, и Энис-бею почудилось, что голос доносится из другого мира—поют замшелые стены, свет, струящийся в отверстие купола, водаг-соча-щаяся из стен... Все смешалось, все в нем перепуталось... Работающие с ним в клинике два врача-армянина какие-то странные, испуганные люди. Даже имен их не вспомнить,— впрочем, Эние-бей ни разу и не поинтересовался, кто они и что они... Простая арифметика его жизни переходила в высшую математику, и Энис-бей вдруг содрогнулся, как на краю бездны, в которую вот-вот сорвется.
До того как он приехал сюда, ему все было ясно: армяне неблагодарные люди, они не оценили оказанного им гостеприимства— семьсот лет жили в Турции и изменили ей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149