— А день рождения бабушки Нунэ, доктор, это было не застолье, а армянская история... Это так волнующе было...» Наконец доктор Дальян сумел подобрать слова: «Сирарпи, доченька, возвращайся через Халеб, мы все будем счастливы услышать твой рассказ...»—«Посмотрим, доктор. Наверно, так оно и будет, вряд ли бейрутский аэропорт...»
В последующие дни Сирарпи почти не бывала дома, друзья-приятели разрывали ее на части. Она часами бродила по Еревану, по его старым и новым улицам, садилась в метро, ездила от одной до другой уже знакомой-презнакомой станции.
Пыталась каждый день дозвониться до Бейрута. Увы, каждый день один ответ: «Сегодня тоже с Бейрутом нет связи. Попытайтесь завтра, барышня...»
На другой день после юбилея в дом Ваганянов с огромным букетом гвоздик пришла Сюзи. Тигран Ваганян открыл ей дверь, любезно предложил зайти. Молодежи дома не было.
— Я вчера должна была приехать, но не получилось,— сказала Сюзи.
— Жаль, молодежь хорошо повеселилась... Арам и Нуник должны вот-вот появиться.
Поднялись в комнату бабушки Нунэ. А вскоре пришла тикин Анжела, которая с особой ласковостью принялась обхаживать девушку.
Бабушка Нунэ показалась Сюзи удивительно похожей на ее бабушку. Сюзи сварила ей кофе, немножко посидели, поговорили. Фотографии, глядящие со стены, вызывали боль от вида пустых рамок. Сюзи хотелось плакать, но она попыталась пошутить, потом стала хвалить Варужана, Арама, Нуник, Сюзи, даже Сэма. «Арам чудесный парень»,— сказала она, и тикин Анжела при этих словах зарделась, помолодела.
Пока они втроем сидели-беседовали, дверь комнаты бабушки Нунэ то и дело открывалась. Заходили родственницы, соседки. Внизу, на кухне, мыли посуду, вилки-ножи, бокалы, чтобы потом определить, разобраться, где чье и сколько чего перебито. У соседок и родственниц либо был «важный разговор» к тикин Анжеле, либо они забегали на минутку поболтать и тут же исчезали.
Появилась и тикин Ерануи. Вошла, грузно уселась напротив Сюзи и стала откровенно разглядывать девушку с головы до ног. Сюзи пила кофе, под испытующим взглядом Арамовой тетки она смутилась, покраснела, кофе был ужасно горячий — обожгла губы, чашечка задрожала в ее руках, кофе разлился на ковер, это вконец расстроило ее.
— Ничего, дочка, я уберу,— успокоила ее тикин Анжела. А тикин Ерануи с грустью и радостью произнесла:
— Ну, слава богу, наконец встретила современную девушку, которая умеет краснеть.
Сюзи едва удержалась, чтобы не прыснуть со смеху, опустила голову.
— Не придирайся к девушке,— строго сказала золовке тикин Анжела.
Сюзи поднялась:
— Я к вам еще приду, бабушка Нунэ.
— Приходи каждый день, Шушан-джан,— просияла старая женщина.
Вечером, вернувшись наконец домой и узнав о посещении Сюзи, Арам вначале, к удивлению тикин Анжелы, посуровел, а затем, радостно насвистывая, поднялся на второй этаж к себе в комнату. Мать посмотрела вслед сыну с величайшим умилением и хитро подмигнула портрету свекра: внук вырос, спрыгнул с твоих плеч, дед, скоро на его плечи кто-то усядется...
Накануне отъезда Сэма и Сюзи бабушка Нунэ повела их на кладбище — пускай хоть так поздороваются с дедом, которого никогда не видели. Варужан, Арам и Нуник тоже отправились с ними. Бабушка Нунэ, как обычно, поздоровалась со всеми своими родными поименно, зажгла свечи, воскурила ладан, потом стала вытирать надгробья, беспрестанно что-то при этом бормоча. «Она с мертвыми, как с живыми, разговаривает,— прошептала на ухо брату Сюзи.— Мне кажется, мертвые тоже ее слышат и отвечают. Она слышит, а мы нет».
Арам и Нуник помогали бабушке, Сэм и Сюзи съежились на каменной скамейке. Варужан ходил по кладбищенской аллее, курил, кашлял. «Брат без конца курит,— хмуро сказал Сэм Ширак.— Думаю, у него камень на душе. Помнишь, и в Америке, в Байресе, он не был весел».— «У них нет детей,— прошептала Сюзи так, словно выдавала тайну.— И Мари, бедняжка, очень страдает. Вчера сказала, что, может быть, из детского дома возьмут малютку на воспитание».— «Что значит детский дом?»—«Здесь так сиротский приют называют... Так ведь приятнее звучит».—«Потихоньку привыкнем к их языку».— «Полагаю, что детский дом звучит добрее...»
В тот же день на имя Арама Ваганяна пришла фототелеграмма из Самарканда. В ней было три слова, написанных по-армянски. Бабушка, Арам, Армения. Коля Ваганян не то что написал, а тщательно нарисовал буквы... Телеграмма пошла по рукам, бабушка Нунэ поцеловала грубую бумагу, попросила очки, прочитала букву за буквой. Сделалось и радостно и грустно — три слова в телеграмме и подпись в три слова: Николай Врамович Ваганян — заняли всю телеграмму...
Арам и эту телеграмму подклеил в тетрадь деда Ширака. Накануне же подклеил сюда письмо Тиграна Ваганяна из Эдинбурга. Потом написал перевод.
А на последних страницах с обстоятельностью средневекового летописца, стараясь не упустить ни малейшей подробности, Арам Ваганян описал бабушкин юбилей: кто приехал, кто не приехал, кто звонил, что пели, какая была погода.
«Вот такие дела, дед...» На последней странице оставались две нижние линейки, Арам поставил дату, час и, улыбаясь, подмигнул портрету Ширака Ваганяна. Такие дела, дед...
Проводив Сэма Ширака и Сюзи, Варужан на другой же день отправился на редакционной машине в свою «ссылку».
Прежде всего спустился в ущелье.
Еще издали на белизне снега увидал движущуюся черную фигурку. Это был святой отец.
— Как дела, Варужан?
— На свете умирает ежедневно не меньше тысячи человек, которые за пять минут до смерти на вопрос «как дела» отвечали «хорошо». Хорошо, святой отец...
Посмеялись.
— Я возвращаюсь.
— Кончился срок ссылки? Что-нибудь написалось?
— Я сумел не писать, а это, наверно, более великое дело. Справили бабушкин день рождения. За столом больше пустых стульев было, чем занятых.— Взглянул на суровые скалы, каменный хаос склона.— Я вот все думаю: если бы и камни росли, подобно детям...— Помолчал, и святой отец не стал задавать вопрос, видно, чтобы не нарушать движения его мысли.— Есть у камней возраст?.. Есть камни новорожденные, камни-юноши, есть камни при смерти?..— Засмеялся.— Наверно, ударяюсь в мистику. Но я вот не камень, святой отец, я вырос. Извините, но у меня внутри такой разброд, я забыл буквы собственной азбуки и затрудняюсь читать сам себя.
— Человек учится понимать мироздание, даже управлять им, а тропки его собственного внутреннего мира перепутаны, куда уж управлять собой. Так что ты не одинок, Варужан.
— Утешаете меня?
— Сколько лет науке? Наверно, десять тысяч. И что она больше всего изучает? Человеческое тело. А душу?.. Или человек всего лишь биопродукт, как вы выражаетесь?
— Человек из того же вещества, что и звезды. Видимо, из мешка звезд можно получить человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149
В последующие дни Сирарпи почти не бывала дома, друзья-приятели разрывали ее на части. Она часами бродила по Еревану, по его старым и новым улицам, садилась в метро, ездила от одной до другой уже знакомой-презнакомой станции.
Пыталась каждый день дозвониться до Бейрута. Увы, каждый день один ответ: «Сегодня тоже с Бейрутом нет связи. Попытайтесь завтра, барышня...»
На другой день после юбилея в дом Ваганянов с огромным букетом гвоздик пришла Сюзи. Тигран Ваганян открыл ей дверь, любезно предложил зайти. Молодежи дома не было.
— Я вчера должна была приехать, но не получилось,— сказала Сюзи.
— Жаль, молодежь хорошо повеселилась... Арам и Нуник должны вот-вот появиться.
Поднялись в комнату бабушки Нунэ. А вскоре пришла тикин Анжела, которая с особой ласковостью принялась обхаживать девушку.
Бабушка Нунэ показалась Сюзи удивительно похожей на ее бабушку. Сюзи сварила ей кофе, немножко посидели, поговорили. Фотографии, глядящие со стены, вызывали боль от вида пустых рамок. Сюзи хотелось плакать, но она попыталась пошутить, потом стала хвалить Варужана, Арама, Нуник, Сюзи, даже Сэма. «Арам чудесный парень»,— сказала она, и тикин Анжела при этих словах зарделась, помолодела.
Пока они втроем сидели-беседовали, дверь комнаты бабушки Нунэ то и дело открывалась. Заходили родственницы, соседки. Внизу, на кухне, мыли посуду, вилки-ножи, бокалы, чтобы потом определить, разобраться, где чье и сколько чего перебито. У соседок и родственниц либо был «важный разговор» к тикин Анжеле, либо они забегали на минутку поболтать и тут же исчезали.
Появилась и тикин Ерануи. Вошла, грузно уселась напротив Сюзи и стала откровенно разглядывать девушку с головы до ног. Сюзи пила кофе, под испытующим взглядом Арамовой тетки она смутилась, покраснела, кофе был ужасно горячий — обожгла губы, чашечка задрожала в ее руках, кофе разлился на ковер, это вконец расстроило ее.
— Ничего, дочка, я уберу,— успокоила ее тикин Анжела. А тикин Ерануи с грустью и радостью произнесла:
— Ну, слава богу, наконец встретила современную девушку, которая умеет краснеть.
Сюзи едва удержалась, чтобы не прыснуть со смеху, опустила голову.
— Не придирайся к девушке,— строго сказала золовке тикин Анжела.
Сюзи поднялась:
— Я к вам еще приду, бабушка Нунэ.
— Приходи каждый день, Шушан-джан,— просияла старая женщина.
Вечером, вернувшись наконец домой и узнав о посещении Сюзи, Арам вначале, к удивлению тикин Анжелы, посуровел, а затем, радостно насвистывая, поднялся на второй этаж к себе в комнату. Мать посмотрела вслед сыну с величайшим умилением и хитро подмигнула портрету свекра: внук вырос, спрыгнул с твоих плеч, дед, скоро на его плечи кто-то усядется...
Накануне отъезда Сэма и Сюзи бабушка Нунэ повела их на кладбище — пускай хоть так поздороваются с дедом, которого никогда не видели. Варужан, Арам и Нуник тоже отправились с ними. Бабушка Нунэ, как обычно, поздоровалась со всеми своими родными поименно, зажгла свечи, воскурила ладан, потом стала вытирать надгробья, беспрестанно что-то при этом бормоча. «Она с мертвыми, как с живыми, разговаривает,— прошептала на ухо брату Сюзи.— Мне кажется, мертвые тоже ее слышат и отвечают. Она слышит, а мы нет».
Арам и Нуник помогали бабушке, Сэм и Сюзи съежились на каменной скамейке. Варужан ходил по кладбищенской аллее, курил, кашлял. «Брат без конца курит,— хмуро сказал Сэм Ширак.— Думаю, у него камень на душе. Помнишь, и в Америке, в Байресе, он не был весел».— «У них нет детей,— прошептала Сюзи так, словно выдавала тайну.— И Мари, бедняжка, очень страдает. Вчера сказала, что, может быть, из детского дома возьмут малютку на воспитание».— «Что значит детский дом?»—«Здесь так сиротский приют называют... Так ведь приятнее звучит».—«Потихоньку привыкнем к их языку».— «Полагаю, что детский дом звучит добрее...»
В тот же день на имя Арама Ваганяна пришла фототелеграмма из Самарканда. В ней было три слова, написанных по-армянски. Бабушка, Арам, Армения. Коля Ваганян не то что написал, а тщательно нарисовал буквы... Телеграмма пошла по рукам, бабушка Нунэ поцеловала грубую бумагу, попросила очки, прочитала букву за буквой. Сделалось и радостно и грустно — три слова в телеграмме и подпись в три слова: Николай Врамович Ваганян — заняли всю телеграмму...
Арам и эту телеграмму подклеил в тетрадь деда Ширака. Накануне же подклеил сюда письмо Тиграна Ваганяна из Эдинбурга. Потом написал перевод.
А на последних страницах с обстоятельностью средневекового летописца, стараясь не упустить ни малейшей подробности, Арам Ваганян описал бабушкин юбилей: кто приехал, кто не приехал, кто звонил, что пели, какая была погода.
«Вот такие дела, дед...» На последней странице оставались две нижние линейки, Арам поставил дату, час и, улыбаясь, подмигнул портрету Ширака Ваганяна. Такие дела, дед...
Проводив Сэма Ширака и Сюзи, Варужан на другой же день отправился на редакционной машине в свою «ссылку».
Прежде всего спустился в ущелье.
Еще издали на белизне снега увидал движущуюся черную фигурку. Это был святой отец.
— Как дела, Варужан?
— На свете умирает ежедневно не меньше тысячи человек, которые за пять минут до смерти на вопрос «как дела» отвечали «хорошо». Хорошо, святой отец...
Посмеялись.
— Я возвращаюсь.
— Кончился срок ссылки? Что-нибудь написалось?
— Я сумел не писать, а это, наверно, более великое дело. Справили бабушкин день рождения. За столом больше пустых стульев было, чем занятых.— Взглянул на суровые скалы, каменный хаос склона.— Я вот все думаю: если бы и камни росли, подобно детям...— Помолчал, и святой отец не стал задавать вопрос, видно, чтобы не нарушать движения его мысли.— Есть у камней возраст?.. Есть камни новорожденные, камни-юноши, есть камни при смерти?..— Засмеялся.— Наверно, ударяюсь в мистику. Но я вот не камень, святой отец, я вырос. Извините, но у меня внутри такой разброд, я забыл буквы собственной азбуки и затрудняюсь читать сам себя.
— Человек учится понимать мироздание, даже управлять им, а тропки его собственного внутреннего мира перепутаны, куда уж управлять собой. Так что ты не одинок, Варужан.
— Утешаете меня?
— Сколько лет науке? Наверно, десять тысяч. И что она больше всего изучает? Человеческое тело. А душу?.. Или человек всего лишь биопродукт, как вы выражаетесь?
— Человек из того же вещества, что и звезды. Видимо, из мешка звезд можно получить человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149