Сядете за стол, давно рядышком не сидели, ты будешь больше молчать, Мари говорить, и со стороны покажется, что за ужином сидят супруги, живущие мирно и дружно. Потом ты скажешь, что устал, откинешься в кресле, да так и задремлешь, а тетрадь Егинэ забудешь на письменном столе. Ты будешь спать, а Мари будет выходить, заходить и вдруг заметит тетрадь, прочтет, расплачется, а когда ты проснешься, чтобы перейти из кресла на кровать, не вытерпит, скажет: «У тебя новая любовь? И ты, конечно, на сто процентов уверен, что эта захолустная мадам Бовари десять лет непрерывно любила тебя и ждала? Это мышеловка, дорогой, обычная женская мышеловка для таких самовлюбленных мышей, как ты. Извини, но я свой пол лучше знаю».
Выпад жены ты выслушаешь спокойно, ни один мускул не дрогнет на твоем лице, потом достанешь из кармана и протянешь Мари прощальное письмо Егинэ. И его прочтет Мари и усмехнется: «Я же говорю, ловушка. Не сегодня-завтра у нее будет, ребенок, которого она родит неизвестно от кого, а твой адрес ей прекрасно известен». И эти слова выслушаешь ты с олимпийским спокойствием, потом потушишь свет, повернешься на бок и скажешь — иди, мне надо выспаться, завтра много дел. Утром встанешь в обычное время, осто-
рожно, бесшумно, чтобы не разбудить Мари, пойдешь к ванной, а в прихожей наткнешься на Мари, и глаза у нее будут красные, воспаленные. Ты поймешь, что она провела бессонную ночь. Она же мягко скажет: «Прости за вчерашнее, я была несправедлива, просто очень хотела удержать тебя. Ты свободен и поступай как знаешь...» Ты, ласково улыбнувшись ей, произнесешь: «Я, наверно, немножко задержусь, Мари. Сама понимаешь, первый день, а там скопилась уйма дел...» На работу отправишься пешком и соскучившимися глазами будешь смотреть на ереванские улицы, на людей, на дома, на машины. И нарочно удлинишь себе дорогу, сворачивая на случайные улицы — кого ты там будешь искать?
Ты знаешь, что на одной из сотен городских улиц, в маленькой теплой квартире одного из домов, в этот миг причесывается перед зеркалом только что поднявшаяся с постели удивительная женщина, которая внесла смятение в твою жизнь и твою душу. Сколько лет придется кружить тебе по Еревану, чтобы в один прекрасный день вновь ее случайно встретить? Нет, Варужан, не встретишь ты ее, не будешь ты ее искать. Только спустя годы в трудные минуты жизни ты вдруг непонятно для окружающих улыбнешься, потому что вспомнишь ту, которая любит тебя и живет в той же толчее миллионного города, что и ты. Улыбнешься, но тут же темная тень скользнет по лицу — ведь единственную женщину, которая тебя любит, увидеть ты как раз и не можешь. Люди не поймут и твоей внезапной печали, да и не будут стараться понять. Чужая печаль людей не волнует (в отличие от чужой радости). Печаль люди великодушно оставят тебе, а уж радостью, будь любезен, поделись.
Но это все после. А завтра утром ты дойдешь в конце концов до редакции, с шумом и приветственными криками соберутся сотрудники, твой зам захочет открыть шампанское, ты против этого возразишь, просто посидите в твоем кабинете, посмеетесь, тебе расскажут новые анекдоты, спросят тебя — кончил ли ты роман или хотя бы начал?.. Ты будешь больше слушать, чем говорить, и смотреть с редкой нежностью на своих сотрудников, даже на зама, который вообще-то тебе не по душе. А потом скажешь: расходитесь, буду читать материалы нового номера. А секретаршу предупредишь: если будут спрашивать, я еще не вернулся. Потом, спустя несколько месяцев, вновь отпустишь бороду, и вновь появятся одобряющие и возражающие. А новый роман так все и не будет писаться. Поймешь, что так легко, как раньше, не напишешь уже ничего. Слова превратятся в чугунные гири, и ты будешь с великой натугой, кряхтя, подымать каждое слово... Будут моменты, когда сердце заполнит пустота безнадежности и крылья твои обмякнут. Но ты все равно очнешься, как отходят от опьянения рано поутру и, взглянув в окно, заново открывают мир, который, казалось, знали. Поймешь, что в тебе просто-напросто рассеивается туман иллюзий, и вещи, весь белый свет — все теперь видно в естественном свете, хотя, возможно, многое сделается более грубым, отталкивающим, материальным. Поймешь, что видимый тебе кусочек истины еще не вся истина. Истина — не морская вода, чтобы по капле судить обо всем море. Нужно выпить все море истины.
Так пей же.У человека не всегда достает сил даже в зеркало на себя взглянуть, а ведь зеркало возвращает человеку лишь маску. Следует же нырнуть в глубь души — да не нырнуть, а нырять ежедневно. Тебе мало-помалу станет ясна разница между зубной болью и душевными страданиями: больной зуб выдернут, вскрикнешь в последний раз, и на тебя снизойдет блаженное оцепенение, великая безмятежность. А душевная боль навеки останется в тебе. Она — та самая огненная сорочка.
Рождение — жизнь — смерть... Три действия одного спектакля. И не успел еще подняться занавес, всем известно, чем спектакль закончится. Конец всегда трагический. Каким образом, через какую истину, пропитавшую каждый час твоей жизни, сумеешь ты опровергнуть жестокость и неотвратимость конца? Ты много раз спросишь себя об этом и всегда услышишь в ответ ласковый далекий голос: умей любить, любимый...
А любовь — тоже огненная сорочка.Нунэ Врамовна Ваганян (урожденная Мугнецян) умерла через двенадцать дней после незабываемой ночи своего восьмидесятипятилетнего юбилея. Уснула и... уснула. Словно свечка—жизнь в ней догорела, иссякла.
Точный час смерти определить было трудно. В тот вечер семья засиделась допоздна в гостиной у топившегося камина, и, как обычно, бабушка Нунэ либо что-то рассказывала, либо слушала. Потом она встала, пожелала близким спокойной ночи и по скрипучим деревянным ступенькам поднялась к себе на второй этаж.
Утром, когда семья собралась завтракать, бабушка Нунэ к столу не вышла. По издавна установившемуся в семье обычаю, без бабушки за стол не садились, и Нуник побежала позвать ее. Дверь была приоткрыта, Нуник влетела, окликнула бабушку, та всегда сразу отзывалась, а тут не подает голоса. Пусть еще подремлет, решила внучка, спустилась в гостиную и сказала, что бабушка еще спит и она не хотела ее будить. Так как Арам спешил на работу, а Нуник в университет, позавтракали без бабушки. Но все четверо как-то без настроения, на ходу — так, попили чаю, кофе... Тигран Ваганян после ухода детей взялся за свежие газеты и, попивая горький кофе, попытался вникнуть, что же произошло вчера в мире. Но на сердце у него было отчего-то беспокойно. Немного погодя он отложил газеты, допил кофе и поднялся на второй этаж. Постучал в дверь комнаты матери, сначала спокойно, потом нервно — никакого ответа. Открыл дверь, вошел. На своей кровати мирно и кротко спала бабушка Нунэ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149
Выпад жены ты выслушаешь спокойно, ни один мускул не дрогнет на твоем лице, потом достанешь из кармана и протянешь Мари прощальное письмо Егинэ. И его прочтет Мари и усмехнется: «Я же говорю, ловушка. Не сегодня-завтра у нее будет, ребенок, которого она родит неизвестно от кого, а твой адрес ей прекрасно известен». И эти слова выслушаешь ты с олимпийским спокойствием, потом потушишь свет, повернешься на бок и скажешь — иди, мне надо выспаться, завтра много дел. Утром встанешь в обычное время, осто-
рожно, бесшумно, чтобы не разбудить Мари, пойдешь к ванной, а в прихожей наткнешься на Мари, и глаза у нее будут красные, воспаленные. Ты поймешь, что она провела бессонную ночь. Она же мягко скажет: «Прости за вчерашнее, я была несправедлива, просто очень хотела удержать тебя. Ты свободен и поступай как знаешь...» Ты, ласково улыбнувшись ей, произнесешь: «Я, наверно, немножко задержусь, Мари. Сама понимаешь, первый день, а там скопилась уйма дел...» На работу отправишься пешком и соскучившимися глазами будешь смотреть на ереванские улицы, на людей, на дома, на машины. И нарочно удлинишь себе дорогу, сворачивая на случайные улицы — кого ты там будешь искать?
Ты знаешь, что на одной из сотен городских улиц, в маленькой теплой квартире одного из домов, в этот миг причесывается перед зеркалом только что поднявшаяся с постели удивительная женщина, которая внесла смятение в твою жизнь и твою душу. Сколько лет придется кружить тебе по Еревану, чтобы в один прекрасный день вновь ее случайно встретить? Нет, Варужан, не встретишь ты ее, не будешь ты ее искать. Только спустя годы в трудные минуты жизни ты вдруг непонятно для окружающих улыбнешься, потому что вспомнишь ту, которая любит тебя и живет в той же толчее миллионного города, что и ты. Улыбнешься, но тут же темная тень скользнет по лицу — ведь единственную женщину, которая тебя любит, увидеть ты как раз и не можешь. Люди не поймут и твоей внезапной печали, да и не будут стараться понять. Чужая печаль людей не волнует (в отличие от чужой радости). Печаль люди великодушно оставят тебе, а уж радостью, будь любезен, поделись.
Но это все после. А завтра утром ты дойдешь в конце концов до редакции, с шумом и приветственными криками соберутся сотрудники, твой зам захочет открыть шампанское, ты против этого возразишь, просто посидите в твоем кабинете, посмеетесь, тебе расскажут новые анекдоты, спросят тебя — кончил ли ты роман или хотя бы начал?.. Ты будешь больше слушать, чем говорить, и смотреть с редкой нежностью на своих сотрудников, даже на зама, который вообще-то тебе не по душе. А потом скажешь: расходитесь, буду читать материалы нового номера. А секретаршу предупредишь: если будут спрашивать, я еще не вернулся. Потом, спустя несколько месяцев, вновь отпустишь бороду, и вновь появятся одобряющие и возражающие. А новый роман так все и не будет писаться. Поймешь, что так легко, как раньше, не напишешь уже ничего. Слова превратятся в чугунные гири, и ты будешь с великой натугой, кряхтя, подымать каждое слово... Будут моменты, когда сердце заполнит пустота безнадежности и крылья твои обмякнут. Но ты все равно очнешься, как отходят от опьянения рано поутру и, взглянув в окно, заново открывают мир, который, казалось, знали. Поймешь, что в тебе просто-напросто рассеивается туман иллюзий, и вещи, весь белый свет — все теперь видно в естественном свете, хотя, возможно, многое сделается более грубым, отталкивающим, материальным. Поймешь, что видимый тебе кусочек истины еще не вся истина. Истина — не морская вода, чтобы по капле судить обо всем море. Нужно выпить все море истины.
Так пей же.У человека не всегда достает сил даже в зеркало на себя взглянуть, а ведь зеркало возвращает человеку лишь маску. Следует же нырнуть в глубь души — да не нырнуть, а нырять ежедневно. Тебе мало-помалу станет ясна разница между зубной болью и душевными страданиями: больной зуб выдернут, вскрикнешь в последний раз, и на тебя снизойдет блаженное оцепенение, великая безмятежность. А душевная боль навеки останется в тебе. Она — та самая огненная сорочка.
Рождение — жизнь — смерть... Три действия одного спектакля. И не успел еще подняться занавес, всем известно, чем спектакль закончится. Конец всегда трагический. Каким образом, через какую истину, пропитавшую каждый час твоей жизни, сумеешь ты опровергнуть жестокость и неотвратимость конца? Ты много раз спросишь себя об этом и всегда услышишь в ответ ласковый далекий голос: умей любить, любимый...
А любовь — тоже огненная сорочка.Нунэ Врамовна Ваганян (урожденная Мугнецян) умерла через двенадцать дней после незабываемой ночи своего восьмидесятипятилетнего юбилея. Уснула и... уснула. Словно свечка—жизнь в ней догорела, иссякла.
Точный час смерти определить было трудно. В тот вечер семья засиделась допоздна в гостиной у топившегося камина, и, как обычно, бабушка Нунэ либо что-то рассказывала, либо слушала. Потом она встала, пожелала близким спокойной ночи и по скрипучим деревянным ступенькам поднялась к себе на второй этаж.
Утром, когда семья собралась завтракать, бабушка Нунэ к столу не вышла. По издавна установившемуся в семье обычаю, без бабушки за стол не садились, и Нуник побежала позвать ее. Дверь была приоткрыта, Нуник влетела, окликнула бабушку, та всегда сразу отзывалась, а тут не подает голоса. Пусть еще подремлет, решила внучка, спустилась в гостиную и сказала, что бабушка еще спит и она не хотела ее будить. Так как Арам спешил на работу, а Нуник в университет, позавтракали без бабушки. Но все четверо как-то без настроения, на ходу — так, попили чаю, кофе... Тигран Ваганян после ухода детей взялся за свежие газеты и, попивая горький кофе, попытался вникнуть, что же произошло вчера в мире. Но на сердце у него было отчего-то беспокойно. Немного погодя он отложил газеты, допил кофе и поднялся на второй этаж. Постучал в дверь комнаты матери, сначала спокойно, потом нервно — никакого ответа. Открыл дверь, вошел. На своей кровати мирно и кротко спала бабушка Нунэ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149