Крестьяне перестают тачать сапоги, а
отправляются за ними в город. Чтобы купить сапоги по несправедливой цене,
они по несправедливой цене сбывают зерно. Равновесие в государстве
разрушается. Добродетель народа терпит ущерб. Народ ропщет на
злоупотребления чиновников, а злоупотребления чиновников проистекают из
распущенности народа. Чтобы возвратиться на путь предок, недостаточно
принять меры по наказанию казнокрада, надо принять меры по исправлению
народа.
Нан слушал, вежливо кивая, глядя то на высохшие суетливые руки
собеседника, то дальше, туда, где у нарочито простого, сработанного, как
велят древние законы, топором, дверном косяке, болтался круглый амулет.
Суеверие было непременным признаком той старины, которой был привержен
Нарай. Даже боги в этом доме - не часть веры, но часть идеологии.
"Сейчас он скажет, - думал Нан, - что собственность ведет к вечным
раздорам и тут же обвинит богачей в том, что они объединились в заговоре
против империи. Поставит в образец деревню и тут же заклеймит ее распад...
Идеология не боится противоречий. Противоречия существуют в ней на правах
аксиом".
Нан ненавидел Нарая так, как обычно ненавидел людей, которым причинял
зло, и которые об этом не знали. Три года назад Нарай положил начало
карьере Нана, - а Нан, доверенное лицо Нарая и его противников,
воспользовался этим, чтобы половчее подставить ему подножку. Нан не
испытывал угрызений совести ни тогда, ни сейчас. Нарай развязал в столице
эпидемию ложных наветом, которые кончались для людей вещами похуже, нежели
назначение главой провинции. Боялся Нан только одного: не прослышал ли
Нарай о роли молодого чиновника в своем падении? Играет ли он сейчас перед
Наном роль - или искренне излагает очередной проект государственного
переустройства. Наверняка этот проект и написан уже, и лежит в ожидании
удобной оказии, не иначе как Нана и попросят отвезти его в столицу...
А Нарай уже, бледнея и заикаясь, говорил о бесчинствах в провинции.
Бесчинства, судя по словам аравана, были изрядные. Айцар, первый богач
провинции, продавал оружие горцам. Наместник пьянствовал по харчевням с
ссыльным поэтом Ферридой, сбивал шапки с прохожих. Дошло до того, что
стражники стали бояться арестовывать ночных грабителей: а вдруг это
наместник буянит в чужой лавке? Чернь, впрочем, была в восторге.
- Деревни пустеют, а наместник свозит в свой сад статуи, украденные
из храмов, люди голодают, а в бухгалтерских книгах господина Айцара растут
тысячные прибыли. А деревни западного края, разоренные в сообщничестве с
горцами?!
Все это Нан уже встречал - в записке бунтовщиков. Можно было бы
подумать, что господин араван цитирует сие сочинение, если бы
отождествление вора и собственника не было в империи общим местом.
Право же, кажется, это говорит не араван, а чиновник об одном хвосте!
Старик не мог настолько утратить влияние на дела: стало быть, предпочитал
не встревать, а смаковать в доносах вред от действий наместника, по
принципу: "Чем хуже, тем лучше".
- А ереси! - внезапно вскрикнул араван. - Знаете ли вы, Нан, что в
провинции не две, а три главы! Целые деревни - лишь легальные формы
деятельности секты!
Вас едва не убили утром! А почему? Да потому, что мятежники могут
убить вас в любую минуту, - вас, меня, - и убийца даже не посчитает себя
героем, потому что будет уверен, что настоящий убийца - это тесак,
заколдованный волей Кархтара, а человек - лишь инструмент при тесаке!
Сморщенное, как персиковая косточка, лицо аравана исказилось, в
глазах плясал неподдельный ужас.
- А Смятая Тростинка? Этот человек колдовством смущает народ,
говорит, что может сидеть на колосе, не сминая его, обещал Кирену, сыну
наместника, вылечить хромоту!
Нан чуть поднял брови. Сектант по прозвищу Смятая Тростинка был
врагом Кархтара, предводителем соперничающего толка "длинных хлебов" и ни
в чем плохом не был замечен, кроме хождения нагишом мимо общественных
управ. Нан опять не мог не подумать, что в списках арестованных накануне
бунта значились в первую очередь "длинные" сектанты, куда менее боевитые,
чем Кархтар...
- И поэтому вы приказали судье арестовать мятежников? - спросил Нан.
- Да. Я сам составил списки. Вот оригинал.
И Нарай вынул из бамбукового складня для документов и протянул
инспектору несколько листков, исписанных изящным почерком в стиле "летящих
по ветру лепестков".
Нан углубился в изучение имен.
- Но здесь я вижу в основном клички "длинных" хлебов! - вдруг
изумился инспектор, - неужели их настолько больше, чем "пышных"?
- Их ересь опаснее, - вскрикнул старик, - они смеются над миром,
публично испражняются у подножий статуй, а Смятая Тростинка на глазах у
народа совокупился с кошкой, засунув ее в кувшин! Это называется у них, -
отрицать искусственные преграды, "жить по природе". Но что значит
"природа?" Природы не существует вне государства! После мятежа Лиминны
Харайн превратился в страну болот и озер, а Чахар стал пустыней. Наши
каналы и есть наша природа, а каналы не соблюсти без чиновников!
Нан помолчал. Некоторые из прочитанных им доносов обвиняли Нарая в
том, что тот, пользуясь служебным положением, арестовал всех соперников
своего друга-еретика. Сам Нан, по крайней мере, предпочитал сектантов,
совокупляющихся с кошками сектантам, убивающим людей.
- Но покойного судью все считают человеком наместника. Почему же он
исполнял ваш приказ?
- Он поссорился с наместником.
- Когда? Почему?
- В прошлом месяце наместник увидел на улице дочь судьи: девушке
семнадцать лет, редкой красоты барышня. У наместника четыре жены, - он
захотел пятую.
Нан поднял брови. Древних законов в империи никто не изменял, и
многоженство запрещено не было, но вывелось частным образом. Просто
брачный контракт первой жены обыкновенно включал запрет на другие браки,
или же женщина брала с собой в дом подругу. Иметь три-четыре жены было
странно, быть пятой женой - просто позорно.
- А как же контакт первой жены? - спросил Нан.
- Она умерла, от огорчений или яда, - кто знает?
Араван помолчал и продолжил.
- Покойный судья попытался найти друге место, взял долг в деньги и
заплатил двести тысяч за должность в Иниссе. Продавец скрылся с деньгами,
заимодавец потребовал от судьи вернуть деньги, угрожая напустить на него
разбойников. Не думаю, что это было случайно, возле всей этой сделки
крутился один из самых грязных людей наместника, некто Ишмик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
отправляются за ними в город. Чтобы купить сапоги по несправедливой цене,
они по несправедливой цене сбывают зерно. Равновесие в государстве
разрушается. Добродетель народа терпит ущерб. Народ ропщет на
злоупотребления чиновников, а злоупотребления чиновников проистекают из
распущенности народа. Чтобы возвратиться на путь предок, недостаточно
принять меры по наказанию казнокрада, надо принять меры по исправлению
народа.
Нан слушал, вежливо кивая, глядя то на высохшие суетливые руки
собеседника, то дальше, туда, где у нарочито простого, сработанного, как
велят древние законы, топором, дверном косяке, болтался круглый амулет.
Суеверие было непременным признаком той старины, которой был привержен
Нарай. Даже боги в этом доме - не часть веры, но часть идеологии.
"Сейчас он скажет, - думал Нан, - что собственность ведет к вечным
раздорам и тут же обвинит богачей в том, что они объединились в заговоре
против империи. Поставит в образец деревню и тут же заклеймит ее распад...
Идеология не боится противоречий. Противоречия существуют в ней на правах
аксиом".
Нан ненавидел Нарая так, как обычно ненавидел людей, которым причинял
зло, и которые об этом не знали. Три года назад Нарай положил начало
карьере Нана, - а Нан, доверенное лицо Нарая и его противников,
воспользовался этим, чтобы половчее подставить ему подножку. Нан не
испытывал угрызений совести ни тогда, ни сейчас. Нарай развязал в столице
эпидемию ложных наветом, которые кончались для людей вещами похуже, нежели
назначение главой провинции. Боялся Нан только одного: не прослышал ли
Нарай о роли молодого чиновника в своем падении? Играет ли он сейчас перед
Наном роль - или искренне излагает очередной проект государственного
переустройства. Наверняка этот проект и написан уже, и лежит в ожидании
удобной оказии, не иначе как Нана и попросят отвезти его в столицу...
А Нарай уже, бледнея и заикаясь, говорил о бесчинствах в провинции.
Бесчинства, судя по словам аравана, были изрядные. Айцар, первый богач
провинции, продавал оружие горцам. Наместник пьянствовал по харчевням с
ссыльным поэтом Ферридой, сбивал шапки с прохожих. Дошло до того, что
стражники стали бояться арестовывать ночных грабителей: а вдруг это
наместник буянит в чужой лавке? Чернь, впрочем, была в восторге.
- Деревни пустеют, а наместник свозит в свой сад статуи, украденные
из храмов, люди голодают, а в бухгалтерских книгах господина Айцара растут
тысячные прибыли. А деревни западного края, разоренные в сообщничестве с
горцами?!
Все это Нан уже встречал - в записке бунтовщиков. Можно было бы
подумать, что господин араван цитирует сие сочинение, если бы
отождествление вора и собственника не было в империи общим местом.
Право же, кажется, это говорит не араван, а чиновник об одном хвосте!
Старик не мог настолько утратить влияние на дела: стало быть, предпочитал
не встревать, а смаковать в доносах вред от действий наместника, по
принципу: "Чем хуже, тем лучше".
- А ереси! - внезапно вскрикнул араван. - Знаете ли вы, Нан, что в
провинции не две, а три главы! Целые деревни - лишь легальные формы
деятельности секты!
Вас едва не убили утром! А почему? Да потому, что мятежники могут
убить вас в любую минуту, - вас, меня, - и убийца даже не посчитает себя
героем, потому что будет уверен, что настоящий убийца - это тесак,
заколдованный волей Кархтара, а человек - лишь инструмент при тесаке!
Сморщенное, как персиковая косточка, лицо аравана исказилось, в
глазах плясал неподдельный ужас.
- А Смятая Тростинка? Этот человек колдовством смущает народ,
говорит, что может сидеть на колосе, не сминая его, обещал Кирену, сыну
наместника, вылечить хромоту!
Нан чуть поднял брови. Сектант по прозвищу Смятая Тростинка был
врагом Кархтара, предводителем соперничающего толка "длинных хлебов" и ни
в чем плохом не был замечен, кроме хождения нагишом мимо общественных
управ. Нан опять не мог не подумать, что в списках арестованных накануне
бунта значились в первую очередь "длинные" сектанты, куда менее боевитые,
чем Кархтар...
- И поэтому вы приказали судье арестовать мятежников? - спросил Нан.
- Да. Я сам составил списки. Вот оригинал.
И Нарай вынул из бамбукового складня для документов и протянул
инспектору несколько листков, исписанных изящным почерком в стиле "летящих
по ветру лепестков".
Нан углубился в изучение имен.
- Но здесь я вижу в основном клички "длинных" хлебов! - вдруг
изумился инспектор, - неужели их настолько больше, чем "пышных"?
- Их ересь опаснее, - вскрикнул старик, - они смеются над миром,
публично испражняются у подножий статуй, а Смятая Тростинка на глазах у
народа совокупился с кошкой, засунув ее в кувшин! Это называется у них, -
отрицать искусственные преграды, "жить по природе". Но что значит
"природа?" Природы не существует вне государства! После мятежа Лиминны
Харайн превратился в страну болот и озер, а Чахар стал пустыней. Наши
каналы и есть наша природа, а каналы не соблюсти без чиновников!
Нан помолчал. Некоторые из прочитанных им доносов обвиняли Нарая в
том, что тот, пользуясь служебным положением, арестовал всех соперников
своего друга-еретика. Сам Нан, по крайней мере, предпочитал сектантов,
совокупляющихся с кошками сектантам, убивающим людей.
- Но покойного судью все считают человеком наместника. Почему же он
исполнял ваш приказ?
- Он поссорился с наместником.
- Когда? Почему?
- В прошлом месяце наместник увидел на улице дочь судьи: девушке
семнадцать лет, редкой красоты барышня. У наместника четыре жены, - он
захотел пятую.
Нан поднял брови. Древних законов в империи никто не изменял, и
многоженство запрещено не было, но вывелось частным образом. Просто
брачный контракт первой жены обыкновенно включал запрет на другие браки,
или же женщина брала с собой в дом подругу. Иметь три-четыре жены было
странно, быть пятой женой - просто позорно.
- А как же контакт первой жены? - спросил Нан.
- Она умерла, от огорчений или яда, - кто знает?
Араван помолчал и продолжил.
- Покойный судья попытался найти друге место, взял долг в деньги и
заплатил двести тысяч за должность в Иниссе. Продавец скрылся с деньгами,
заимодавец потребовал от судьи вернуть деньги, угрожая напустить на него
разбойников. Не думаю, что это было случайно, возле всей этой сделки
крутился один из самых грязных людей наместника, некто Ишмик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71