- А правда, что Ферриду сослали за подстрекательство к мятежу?
Шаваш фыркнул. Сочинитель Феррида с одинаковым мастерством писал
гимны к официальным годовщинам и похабные песенки. Феррида следил за
формой стиха, а не за содержанием, и формы были очень и очень недурны.
Песенка о коте и мангусте настолько пришлась государю по душе, что
Феррида, перепрыгнув несколько чинов, был назначен при дворе конюшим. Он
ушел с головой в дворцовые дрязги, но в плетении интриг оказался менее
искусен, чем в плетении словес. Господин Ишнайя без труда уличил
сочинителя в слишком беззаботных поборах и добился его высылки в Харайн. С
тех пор Феррида совершенно перестал писать официальные гимны.
- А араван Нарай? Ваш муж попытался с ним сблизиться?
- Он терпеть его не мог! Омерзительный человек, - он делает то же,
что и другие, а лжет втрое больше других!
- Говорят, он неподкупен, - с ноткой сомнения в голосе заметил Шаваш.
- Неподкупные дороже стоят. То-то друзья его берут за услуги тройную
цену: неужто с ним не делятся?
- Что ж он, не может отыскать себе порядочных друзей?
Вдова всплеснула руками.
- Да где ж нынче взять порядочного? Разве из "длинных хлебов" или из
желтых монахов. Вот они к аравану и ходили, - мятежник Кархтар до отец
Сетакет...
- Муж не держал важных бумаг в личных покоях?
- Ах! - сказала вдова, - при жизни-то, можно сказать, он их и в
управе-то не держал, а теперь вот, после смерти, подлец, повадился
шастать!
- Как так? - изумился Шаваш.
И тут Шаваш услышал удивительную историю. В спальне супругов стоял
секретный казенный шкаф. Где ключи от этого шкафа - вдова не знала, но
лежать в нем мало что лежало, по причине служебной лености покойника. И
вот, вчера, в полночь, вдова услышала: кап-кап. Отвернула полог и видит:
покойник, весь в синем, ковыряется в шкафу, и со свечки в его руках на пол
капает воск. Вдова закричала, а покойник растаял. Утром вдова велела шкаф
вскрыть, и нашла в нем какие-то бумаги. Вдова положила эти бумаги в
шкатулку и намеревалась отнести их к покойнику в склеп.
- Правду говорят, - вздохнула вдова, - что у покойников на том свете
меняется характер! Чтоб ему при жизни так о бумагах переживать, как после
смерти!
- Вы могли бы мне показать эти бумаги?
Вдова, поколебавшись, отправилась за шкатулкой.
"Привидение!" - подумал Шаваш, - "Небось воск утром с полу тряпкой
оттирали, а не заговором". Шаваш много бы дал, чтоб очутиться в спальне
вдовы и оценить профессионализм привидения. Но об этом и думать было
нельзя - неприлично!
В шкатулке лежала жалоба.
Крестьяне деревни Прямого-Пути, семнадцатого Благонравного уезда
провинции Харайн, обвиняли наместника в том, что по его приказу они были
выгнаны из храмового убежища, а само убежище было разрушено.
Шаваш изумился. Давеча слова о разорении убежищ в записке бунтовщиков
он почел народной напраслиной: сказывают, мол, про зайца в неводе да про
груши на сосне. Да! Привидения не станут беспокоиться по пустякам. Ведь
Прямые-Пути - в числе тех деревень, что, по уверению наместника, разорены
горцами, а по уверению аравана - уничтожены самим наместником. И если это
так, то наместник сначала сжег храмовое убежище, а потом, испугавшись
содеянного, стер с лица земли и саму деревню. А головы крестьян обрил и
послал в столицу, выдавая за головы варваров. И теперь эти головы в
столице свидетельствуют о военных успехах наместника, и второй жалобы не
напишут.
Ввиду позднего часа Шаваш церемонно откланялся, передав свое почтение
прекрасной Ильве. Шкатулку он забрал с собой: если покойник опять
затоскует по бумага, пусть обращается к столичному инспектору.
Проходя через сад, Шаваш заглянул в беседку, но там никого не было.
Лишь большая белка-ратуфа, зажав в лапках орех, уставилась на него
круглыми, засверкавшими в лунном свете глазками. Шаваш присел на скамейку
и вздохнул поглубже: тяжелый и необычный аромат прилип к нему во вдовьих
покоях и никак не выветривался, все время напоминая не о высохшей вдове
Увинь, а о ее восемнадцатилетней дочери.

Шаваш украдкой наблюдал за Наном. Тот читал жалобу о разорении
убежищ, слегка оттопырив нижнюю губу и нервно перебирая пальцами. Это
выражение бывало у Нана тогда, когда принесенные бумаги разрушали уже
готовую версию происшедшего; и Шаваш знал, что первым делом инспектор
попытается эти бумаги как-нибудь объехать.
Нан был вынужден признать про себя, что араван не врали ни о
неуместной похоти наместника, ни о компрометирующих того документах.
За такие документы можно не то что судью убить! Разорение убежищ -
это куда как серьезно.
Храмовые убежища были просто местом, где крестьяне могли укрыться,
отказавшись от работы на полях, и когда-то эти убежища были весьма
действенной формой сельскохозяйственной забастовки. Крестьян не
наказывали, выволочку получали доведшие их до отчаяния чиновники. Урожай
пропадал, а государство было обязано кормить крестьян из своих запасов так
же, как и в неурожайные годы. Но, укрывшись в убежище, крестьяне теряли
право трудиться не только на государственных, но и на своих землях. В
последнее время выгода, получаемая от работы на своем поле, превышала
поборы с этой выгоды, и право убежища становилось нерентабельным. В
нормальных условиях коррупция была лишь тем навозом, благодаря которому
так быстро и споро росла новая хозяйственная организация, и доходы деревни
обгоняли в своем росте доходы чиновников.
Плохо было то, что наместник нарушил право убежища, но еще хуже было
то, что крестьяне вообще прибегли к этому праву. Когда оборванный до нитки
хозяин согласен загубить урожай - это вам не бунт неимущих лодырей.
Уничтожить убежища - это значит уничтожить законные формы выражения
недовольства, оставить народу лишь один путь, путь восстания, плодить
еретиков... Поэтому-то разорение убежищ оставалось одним из немногих
должностных преступлений, караемых беспощадно. Наказывали не святотатца,
наказывали человека, разрушившего последние дамбы перед половодьем сект и
восстаний.
Шаваш заговорил, едва Нан дочитал бумагу:
- Дело ясное, - сказал Шаваш. - Старый судья поссорился с наместником
из-за дочки, и не потому, что боялся отдавать дочь этому похотливому
сурку, а потому, что боялся, что Вашхога скоро казнят топором и веревкой,
и тогда от этой свадьбы жизнь его треснет! Желая выслужиться в глазах
аравана, судья раздобыл бумаги об убежищах, о чем и сообщил аравану в
желтом монастыре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71