нельзя безнаказанно осквернить Иров день.
Шаваш имел свои собственные соображения насчет происшедшего в
монастыре. Наверняка разговор о допросах и деньгах был подслушан
каким-нибудь желтым монахом. Но желтые монахи гордились тем, что к мирской
власти непричастны. Они рассказали Нану о разговоре - но никогда не стали
бы свидетельствовать о нем перед судом. Вчера, вероятно, отправившись в
монастырь, Нан предложил на выбор: либо отец Лиид предстанет перед судом в
качестве обвиняемого в измене, либо отец Лиид предстанет перед судом в
качестве обвинителя аравана Нарая.
Тем не менее Нану не хотелось доводить дело до суда, и весь его план
держался на зыбкой надежде на суеверность аравана.
А что, если старик сейчас вспомнит, кто мог его подслушать! А что,
если он ухмыльнется и скажет, что я вру и что Ира в монастыре и след
простыл? А что, если он просто перестанет быть суеверным, коль скоро это
уж очень невыгодно?
Но араван закрыл глаза, побелел и не шевелился.
- Сегодня вы задернули занавеску, - сказал Шаваш, - чтобы
духи-хранители не слышали, как вы предлагаете мне убить беззащитного в
тюрьме человека. Четыре дня назад вы убили человека, и когда вы
испугались, что вас увидят с орудием убийства, вы выбросили его в колодец,
который, по слухам, сообщается с преисподней! Вы слишком суеверны для
хорошего убийцы, господин араван!
Шаваш поднялся из кресла. Он подошел к завешенному окну и раздвинул
тяжелые многослойные занавеси. В приемном покое сразу стало светлее,
свежий ветер подхватил и понес прочь из комнаты навязчивый аромат "мира и
спокойствия". В саду, у беседки, обсыпанной огромными цветами клематиса и
пестрым росовяником, сидели и играли в кости трое человек в желтых
коротких куртках стражников. Один из них поднял голову, и Шаваш помахал
ему рукой. Стражники снялись с места и неторопливо побрели по дорожке к
дому.
Шавашу было жалко старика. В конечном итоге судья был сволочью, много
большей, нежели араван.
Но Нан, встав на сторону Айцара, вместе с тем сильно опорочил его
изменой племянника. Весть о преступлении аравана была идеальным
противовесом для этой измены; и наоборот - было бы опасно, хотя и
несложно, приписать Вашхогу еще и убийство. Истина случайно совпала с
интересами Нана и Айцара - что ж, тем лучше для истины.
Шаваш оборотился. Араван сидел, вытянув шею и глядя в раскрытое окно
на людей в желтых куртках. Рука его растерянно поглаживала полуостывшую
чайную чашку.
Шаваш внимательно посмотрел на чашку. Араван смутился, почему-то
вынул ложечку из чашки и положил рядом.
- Я не виню инспектора, - надтреснутым голосом сказал араван Нарай, -
великий Ир против меня. Но ведь господин Нан арестовал господина
наместника!
Он вдруг что-то сообразил и изумленно уставился на Шаваша.
- Вы хотите сказать, что сговор наместника с горцами - это на самом
деле?
"Он только сейчас понял, - подумал Шаваш. - Он только сейчас понял,
что, чтобы утопить наместника, ему вовсе не надо было прибегать к
теоретическим рассуждениям о порче нравов. Ему не надо было подтасовывать
фактов, ему надо было всего лишь - знать их". Господин араван слишком
много рассуждал о принципах идеального мироустройства. И не заметил
маленькой подробности реальной политической ситуации в провинции Харайн:
вражды между дядей и племянником, вражды, о которой только что разносчики
на улицах не кричали.
- Да, - сказал Шаваш, - это реальный заговор. Он мог бы быть
предотвращен с вашей помощью. Но он предотвращен с помощью господина
Айцара, который, - Шаваш не удержал улыбки, - пожертвовал племянником для
блага родины.
Араван растерянно молчал. За все время беседы он так и не притронулся
к завтраку, только выхлебал полчашки чаю. Теперь он заторопился, суетливо
придвинул вазочку с инчевым медом, набрал полную вязкую ложку и принялся
счищать ее в чай. Потом рассеянно поглядел на чашку и долил в нее сливок.
Нерешительно взялся за край, поставил чашку на место и поискал глазами по
столу. "Чего он ждет", - подумал Шаваш. Нарай потянулся за вазочкой с
вареньем. За стеной послышались внятные, неторопливые шаги стражи. Нарай
выпустил вазочку и поднял на Шаваша глаза. Шаваш смотрел прямо и не
улыбаясь на чашку в его руках. Нарай поднял чашку обеими руками и начал
пить большими жадными глотками. На четвертом глотке старик поперхнулся и
выронил чашку. Белое сладкое пойло разлилось по столу, промочилось в стыки
яшмовых инкрустаций, закапало на пол. Араван дернулся, как большая,
пойманная на крючок рыбина, завалился в кресло и затих там, запрокинув
голову.
Что-что, а непредусмотрительным трусом араван Нарай быть не захотел.
Шаваш, отводя взгляд от запрокинутого лица, понюхал свою собственную
недопитую чашку: чай тоже, едва различимо, пах горьким миндалем. Шаваш
брезгливо, чтоб никто не выпил по ошибке, выплеснул чашку на пол. Его
сочувствие аравану несколько уменьшилось.
Нан очнулся, притороченный к столбу посреди поляны. Голова
раскалывалась, в горле саднило, Руки, скрученные за спиной, распухли и
омертвели. Нан открыл глаза, с ресниц тут же закапали капли пота, и пьяное
солнце завертелось над дальним лесом.
Лагерь жил своей обычной жизнью. Порыв жаркого ветра принес откуда-то
запах паленого мяса; пробежала, виновато поджав хвост, крупная рыжая
собака; сверкнул на солнце расшитым чепраком и скрылся под пригорком
одинокий всадник. Рядом двое горцев в толстых железных ошейниках, не
торопясь, заваливали яму. Человек, надзиравший за ними, устроился в тени
дерева и неспешно уминал вислоухую лепешку.
Явился рогатый шаман в балахоне до пят и стал читать над ямой
отходную. Язык был почти тот же, на котором говорили ассу-ветхи в соседнем
Унгуне. Нан понимал его с трудом, но песня шамана не уступала подробностью
и многословием канцелярскому отчету.
Нан понял так, что в яме хоронили его колдовскую силу. Внутреннюю - в
виде черного петуха, и внешнюю - в виде одежды. Насчет одежды шаман был,
без сомнения, прав. Еще счастье, что горцы не стали рыться в опасных
складках, а просто бросили в яму и гемму с передатчиком, и все
остальное...
Нан скосил глаза. Вместо чиновничьего кафтана на нем было что-то
светло-зеленое. Ну да. Если одежда человека - одна из его душ, то человек
в одежде чиновника ведет себя так, как угодно императору, а человек в
одежде ветха ведет себя так, как нужно шаману.
Грубая зеленая ткань напоминала балахон, в котором ассу-ветхи из
Унгуна сжигают последний сноп.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Шаваш имел свои собственные соображения насчет происшедшего в
монастыре. Наверняка разговор о допросах и деньгах был подслушан
каким-нибудь желтым монахом. Но желтые монахи гордились тем, что к мирской
власти непричастны. Они рассказали Нану о разговоре - но никогда не стали
бы свидетельствовать о нем перед судом. Вчера, вероятно, отправившись в
монастырь, Нан предложил на выбор: либо отец Лиид предстанет перед судом в
качестве обвиняемого в измене, либо отец Лиид предстанет перед судом в
качестве обвинителя аравана Нарая.
Тем не менее Нану не хотелось доводить дело до суда, и весь его план
держался на зыбкой надежде на суеверность аравана.
А что, если старик сейчас вспомнит, кто мог его подслушать! А что,
если он ухмыльнется и скажет, что я вру и что Ира в монастыре и след
простыл? А что, если он просто перестанет быть суеверным, коль скоро это
уж очень невыгодно?
Но араван закрыл глаза, побелел и не шевелился.
- Сегодня вы задернули занавеску, - сказал Шаваш, - чтобы
духи-хранители не слышали, как вы предлагаете мне убить беззащитного в
тюрьме человека. Четыре дня назад вы убили человека, и когда вы
испугались, что вас увидят с орудием убийства, вы выбросили его в колодец,
который, по слухам, сообщается с преисподней! Вы слишком суеверны для
хорошего убийцы, господин араван!
Шаваш поднялся из кресла. Он подошел к завешенному окну и раздвинул
тяжелые многослойные занавеси. В приемном покое сразу стало светлее,
свежий ветер подхватил и понес прочь из комнаты навязчивый аромат "мира и
спокойствия". В саду, у беседки, обсыпанной огромными цветами клематиса и
пестрым росовяником, сидели и играли в кости трое человек в желтых
коротких куртках стражников. Один из них поднял голову, и Шаваш помахал
ему рукой. Стражники снялись с места и неторопливо побрели по дорожке к
дому.
Шавашу было жалко старика. В конечном итоге судья был сволочью, много
большей, нежели араван.
Но Нан, встав на сторону Айцара, вместе с тем сильно опорочил его
изменой племянника. Весть о преступлении аравана была идеальным
противовесом для этой измены; и наоборот - было бы опасно, хотя и
несложно, приписать Вашхогу еще и убийство. Истина случайно совпала с
интересами Нана и Айцара - что ж, тем лучше для истины.
Шаваш оборотился. Араван сидел, вытянув шею и глядя в раскрытое окно
на людей в желтых куртках. Рука его растерянно поглаживала полуостывшую
чайную чашку.
Шаваш внимательно посмотрел на чашку. Араван смутился, почему-то
вынул ложечку из чашки и положил рядом.
- Я не виню инспектора, - надтреснутым голосом сказал араван Нарай, -
великий Ир против меня. Но ведь господин Нан арестовал господина
наместника!
Он вдруг что-то сообразил и изумленно уставился на Шаваша.
- Вы хотите сказать, что сговор наместника с горцами - это на самом
деле?
"Он только сейчас понял, - подумал Шаваш. - Он только сейчас понял,
что, чтобы утопить наместника, ему вовсе не надо было прибегать к
теоретическим рассуждениям о порче нравов. Ему не надо было подтасовывать
фактов, ему надо было всего лишь - знать их". Господин араван слишком
много рассуждал о принципах идеального мироустройства. И не заметил
маленькой подробности реальной политической ситуации в провинции Харайн:
вражды между дядей и племянником, вражды, о которой только что разносчики
на улицах не кричали.
- Да, - сказал Шаваш, - это реальный заговор. Он мог бы быть
предотвращен с вашей помощью. Но он предотвращен с помощью господина
Айцара, который, - Шаваш не удержал улыбки, - пожертвовал племянником для
блага родины.
Араван растерянно молчал. За все время беседы он так и не притронулся
к завтраку, только выхлебал полчашки чаю. Теперь он заторопился, суетливо
придвинул вазочку с инчевым медом, набрал полную вязкую ложку и принялся
счищать ее в чай. Потом рассеянно поглядел на чашку и долил в нее сливок.
Нерешительно взялся за край, поставил чашку на место и поискал глазами по
столу. "Чего он ждет", - подумал Шаваш. Нарай потянулся за вазочкой с
вареньем. За стеной послышались внятные, неторопливые шаги стражи. Нарай
выпустил вазочку и поднял на Шаваша глаза. Шаваш смотрел прямо и не
улыбаясь на чашку в его руках. Нарай поднял чашку обеими руками и начал
пить большими жадными глотками. На четвертом глотке старик поперхнулся и
выронил чашку. Белое сладкое пойло разлилось по столу, промочилось в стыки
яшмовых инкрустаций, закапало на пол. Араван дернулся, как большая,
пойманная на крючок рыбина, завалился в кресло и затих там, запрокинув
голову.
Что-что, а непредусмотрительным трусом араван Нарай быть не захотел.
Шаваш, отводя взгляд от запрокинутого лица, понюхал свою собственную
недопитую чашку: чай тоже, едва различимо, пах горьким миндалем. Шаваш
брезгливо, чтоб никто не выпил по ошибке, выплеснул чашку на пол. Его
сочувствие аравану несколько уменьшилось.
Нан очнулся, притороченный к столбу посреди поляны. Голова
раскалывалась, в горле саднило, Руки, скрученные за спиной, распухли и
омертвели. Нан открыл глаза, с ресниц тут же закапали капли пота, и пьяное
солнце завертелось над дальним лесом.
Лагерь жил своей обычной жизнью. Порыв жаркого ветра принес откуда-то
запах паленого мяса; пробежала, виновато поджав хвост, крупная рыжая
собака; сверкнул на солнце расшитым чепраком и скрылся под пригорком
одинокий всадник. Рядом двое горцев в толстых железных ошейниках, не
торопясь, заваливали яму. Человек, надзиравший за ними, устроился в тени
дерева и неспешно уминал вислоухую лепешку.
Явился рогатый шаман в балахоне до пят и стал читать над ямой
отходную. Язык был почти тот же, на котором говорили ассу-ветхи в соседнем
Унгуне. Нан понимал его с трудом, но песня шамана не уступала подробностью
и многословием канцелярскому отчету.
Нан понял так, что в яме хоронили его колдовскую силу. Внутреннюю - в
виде черного петуха, и внешнюю - в виде одежды. Насчет одежды шаман был,
без сомнения, прав. Еще счастье, что горцы не стали рыться в опасных
складках, а просто бросили в яму и гемму с передатчиком, и все
остальное...
Нан скосил глаза. Вместо чиновничьего кафтана на нем было что-то
светло-зеленое. Ну да. Если одежда человека - одна из его душ, то человек
в одежде чиновника ведет себя так, как угодно императору, а человек в
одежде ветха ведет себя так, как нужно шаману.
Грубая зеленая ткань напоминала балахон, в котором ассу-ветхи из
Унгуна сжигают последний сноп.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71