Развращается народ, развращается и чиновник: и делит излишки не между
всеми, а между собой и владельцем излишков. А разохотившись, он и с
бедняка не прочь содрать за инвентарь, за семенную ссуду, за то, чтоб
вовремя пустить воду на поля: а это уже все равно как если бы предки
требовали деньги за то, чтоб прорасти колосьями.
Тогда один крестьянин берет себе в приемные сыновья богача и уходит в
город; но хорошо помнит, что богач задолжал ему землю, а государство -
еду; а другой остается в деревне батраком, и хорошо знает, что старая
земля украдена у него, а новые расчистки - у всей общины.
Тогда-то третий крестьянин начинает идти в гору, и растет на земле
чудо новое: ни живой, ни мертвый; ни священник, ни чиновник, ни
крестьянин, - одно слово - богатый.
Как дух умеет прибавлять к нажитому ниоткуда, и как чиновник, умеет
обирать. Но те двое - свои, а этот - чужой. Как землю свою он выгораживает
от общинной, так и сам он - отрезанный ломоть; и как мула не признают
родители, так не признают богача ни чиновник, ни крестьянин.
И когда чиновники не отдают приказания, а берут взятки, - тогда
крестьяне начинают слушаться не чиновников, а бродяг и нищих монахов.
Тогда деревни ночью не спят, а подражают городу и веселятся.
Раскладывают костры из докладов и ведомостей, жгут, как соломенные чучела,
деревенские управы; и несет из деревни жареным мясом, а в каналах купают
чиновников и богачей; приходит время, когда покойников не хоронят, а живых
вешают на крюках, как откормленных боровов; тогда наступает
праздник-самоделка; подражая дням Ира, меняются местами угнетатели и
угнетенные, и вместо плодов на деревьях висят человечьи головы; подражая
празднику Сева, людей зарывают, как зерна, в землю и думают, что от этого
возрастет урожай...
А когда праздник-самоделка кончается, мир расцветает, по молодевший и
обновленный. Чиновники появляются вновь, а богачи пропадают. Ведь
чиновники - живая плоть государства, а богачи происходят от омертвления
живой плоти. И в государстве юном и обновленном мертвой ткани нет... Нан
ехал мимо ночных деревень, заснувших перед встречей с Иром: какова-то она
будет в этом году?
Что будет, если кто-то скажет: смотри, я сын Ира, господь со мной, и
я именем Ира повелеваю истребить всю чиновную и богатую нечисть, всех
упырей, сосущих кровь Веи? Что будет, если кто-то скажет: смотрите, Ир
ушел из Харайна в лагерь горцев, и ваш долг - помочь князю-освободителю
отомстить продажным гадам?
Что будет, если богачи отнимут у народа его единственную, чтимую за
неподкупность игрушку, потому что хотят, чтобы богатство перестало быть
государственным преступлением и приносило бы выгоды всем, а не только
заботы владельцу?
"Зря я оставил записку Шавашу, - внезапно подумал Нан. - Он и так
задает себе лишние вопросы..."
У леса Парчовых Вязов Нан остановил коня и прислушался. Ага - опять
нехорошим голосом пискнула кудлатая сойка, - подлый ночной вор, осужденный
по приговору древнего чиновника к беспокойному бодрствованию. Да, что там
говорить, в старину чиновники были куда могущественнее...
Придорожные кусты раздвинулись, и из них на дорогу бесшумно выбрались
четверо в остроконечных шапках ветхов. Лошадь приветливо заржала, когда
один из подошедших потрепал ее по морде.
- Меня послал наместник Вашхог. У меня срочные вести лично для князя,
- важно сказал Нан.
Кто-то из подошедших протянул ему руку, чтоб помочь спешиться, и
произнес приветствие на неважном вейском.
Нан выпростал ногу из стремени, и тут человек, протянувший руку,
резко дернул лошадь за узду. Та взбрыкнула, Нан полетел кувырком на землю,
и кто-то, наваливаясь и сопя в ухо, стал скручивать руки за спиной. На
мгновенье выпроставшись из-под ветха, Нан перекатился на спину и увидел
снизу вверх у кустов давешнего перевозчика. Перевозчик кивал головой и
творил знак оберега от инспектора-колдуна, и тут же, от хорошо отмеренного
удара дубинкой, Нан потерял сознание.
5
Шаваш подгадал вернуться из военного лагеря в Харайн на рассвете,
чтоб город мог насладиться зрелищем наказанного порока.
В повозку с арестованными летел тухлый овощ, толпа истекала криком, и
охранники, выскочив вперед и тряся погремушками, орали уже, распялив
глотки: "Расступись!"
Шаваш настороженно вертел головой.
Он внезапно вспомнил Иров день, и, сообразив, что его агенты не
единственные тайно вооруженные члены этой гигантской тысяченожки, с
беспокойством прислушивался к народному гласу. Славили мудрого чиновника
из столицы, и щедрого господина Айцара, и справедливом аравана провинции.
А меж тем Шаваш точно знал, что араван весь вчерашний день, как ни в чем
не бывало, занимался в своей управе мелкими жалобами и политической
астрологией, и людей его рядом с Шавашем не было, а был рядом господин
Митак.
Нан искоса взглянул на управляющего Айцара. Ума господину Митаку
боги, может, отвесили с избытком, но нервы никуда не годились. Инженер
ехал весь желтый, не замечая народного гласа и страдая о чем-то своем:
нетрудно было и догадаться, о чем.
Митак подпрыгивал в седле, вспоминал подробности ночных арестов с
омерзением и думал о том, что едущий рядом человек имеет все основания так
же хладнокровно распорядиться и его жизнью.
Инженер Айцара по-прежнему в свободное время занимался подлинной
наукой, изучая универсальные соответствия природы и распутывая тонкие
нити, которыми связан мир, являющийся знаком, со своим означаемым, не
являющимся миром... Но мантика и алхимия требовали не только острого
разума, но и чистой души, а душа поганилась все больше и больше...
И сейчас, в парной утренней сырости, посреди толпы, сбегавшейся, как
стадо гусей к кормушке, Митак думал об исконном совершенстве мироздания и
исконном несовершенстве машин. Он согрешил с природой, и, изнасилованная,
она стала рождать механических уродов. Вот уж сколько лет, вместо того,
чтоб искать ключи от мироздания, он с увлечением мастерит неуклюжие
отмычки.
А теперь Айцар, с его страшным умением превращать игрушки в деньги,
хочет, чтоб Митак никогда не смог ему изменить, и привязывает к себе
делами, которые не имеют отношения уже и к машинам...
Митак думал о проворстве столичного чиновника с ужасом и надеждой:
если все намеченное сорвется, ему сохранят жизнь как хорошему астрологу,
ему позволят заниматься в тюрьме истинной наукой...
В управе Шаваша ждало запечатанное письмо Нана и две официальных
бумаги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71