Мы, как повелось, играли в нашу безобидную игру, где первое правило гласило, что все предложения и решения исходят не от меня. Сколько раз я слышала, как он произносит мои собственные слова, но тем не менее согласно кивала, как будто услышала их впервые.
И все же одно решение было принято совсем без моего ведома. Для оглашения его меня отозвали из классной комнаты, где я занималась с детьми, и пригласили пройти в кабинет. Это случилось на пятый день после пожара. Джон Лангли и Клэй ждали меня, закрыв все бухгалтерские книги. В приветствии Джона Лангли я уловила некое радостное возбуждение, столь нехарактерное для него в последние дни. Его холодные глаза немного ожили, и в лице появилось особое молодцеватое выражение, которое лишь изредка посещало его.
– Мы как следует все просчитали, мисс Эмма, и пришли к выводу, что страховая сумма вполне приличная. Мы полностью покроем все потери, связанные с пожаром, поэтому решено на месте склада построить новое здание. Что касается дамского отдела, то пока он должен продолжать работать. К сожалению, там сильно поврежден верхний этаж, Клэй считает, что ликвидировать последствия затопления будет неэкономично.
– Вы хотите закрыть?..
Он поднял руку, призывая не перебивать себя.
– Я предлагаю другое. В следующем году истечет срок аренды двух моих зданий – булочной и парикмахерской, которые находятся прямо напротив основного магазина. Так вот, я предлагаю снести их и на этом месте построить четырехэтажное каменное здание. Оно будет в твоем распоряжении, Эмма. Дамская одежда, постельные принадлежности, ткани, специальный отдел для детей, то есть игрушки, детские одежки – в общем, все, что может понадобиться женщине для содержания дома.
Я почувствовала, как внутри у меня поднимается радостная волна, но постаралась не выдать голосом своего возбуждения. Ответ прозвучал в моей обычной манере.
– Книги, – сказала я, – там должен быть еще книжный отдел.
Он нахмурился.
– Насколько мне подсказывает жизненный опыт, женщин не очень-то интересуют книги. К тому же эту половину человечества они ни до чего хорошего не доводят. – Он потер руки, демонстрируя почти несвойственное ему воодушевление. – Мы сделаем магазин не хуже, чем в Сиднее, нет, даже лучше! Пора бы уже иметь в Мельбурне приличный магазин…
Прошел час, а между тем обсуждение все продолжалось: сколько денег потребуется вложить, где брать товары, каким будет каждый из отделов. О некоторых вещах мы жарко спорили. Мне удалось отвоевать книжный отдел для детей, а Лангли настоял на отделе повседневных продуктов и бакалее; обувь мы решили разделить – мужская должна будет продаваться в основном магазине, вместе с одеждой, а детская – через улицу у меня. Между нами происходили такие словесные баталии, что иногда он забывал, что перед ним женщина, спорить с которой не позволено этикетом. И вдруг, в разгар обсуждения, я услышала на лестнице быстрые Розины шаги. Рядом с кабинетом находилась комната Адама, поэтому здесь было отлично слышно все – и как она постучала, и как Адам радушно пригласил ее войти. Их голоса, звучавшие совсем рядом, проникали мне в самое сердце. Я отчетливо разобрала последние слова Розы.
– Эмми? – это было сказано рассеянно-пренебрежительным тоном. – Да она все там же, болтает о делах.
Мне удалось одержать над Джоном Лангли более важную победу, никак не связанную с магазином. Это случилось утром того дня, когда «Эмма Лангли» собиралась в очередное плавание. Отплытие было назначено на вечер, и с самого утра у меня на душе будто кошки скребли. Когда я поднималась по крутой лестнице на верхний этаж, где располагались детские спальни и классы, мое состояние было близко к отчаянию. Адам снова уходил от меня, и это был не просто уход. Пока мы жили в этом доме, он был как никогда далек от меня. Он слушал, но не слышал меня, и взгляд его все время блуждал мимо меня по сторонам. Как я ни пыталась пробить эту броню и прорваться, ничего у меня не выходило. В этом доме не было ни места, ни времени для нас двоих – негде было ни поговорить, ни посмеяться. Та простота отношений, которая сопутствовала нам в домике на Лангли-Лейн, была здесь невозможна, поэтому мы практически не общались. Кроме того, здесь нам мешала Роза. И вот теперь Адам должен был надолго уйти в море. Неужели он думал, что я могу быть счастлива здесь, что я не понимаю причин его беспокойства? Или что мне достаточно разговоров с Джоном Лангли и ничего не надо в жизни, кроме магазина и гроссбухов? Я чувствовала свою беспомощность и ругала себя за глупую немоту и нежелание перебороть собственную робость, которая вдруг неожиданно меня сковала. Почему массу других проблем я решала с легкостью, а эту одну, самую важную, никак не могла одолеть? Когда я дошла до классной комнаты, я чувствовала, что вот-вот заплачу.
Дети уже закончили утренние занятия. Между мной и гувернанткой мисс Уэллс существовало неписаное соглашение, что каждая из нас не посягает на чужую территорию. Вместе мы смотрели за детьми очень редко, и, думаю, она была только рада спихнуть их на меня, особенно когда Джеймс был не в духе, например как сегодня. На личике Анны я снова увидела следы слез, а Вильям стоял у окна и всхлипывал. Только Генри расположился в углу с книгой и упрямо игнорировал все попытки Джеймса пристать к нему. Они были такие несчастные, такие агрессивные и раздражительные, что я сразу поняла, как устали они от мрачной и незнакомой обстановки в доме, от постоянных ограничений и запретов, которые легли на их хрупкие плечи вместе с горем, недоступным их пониманию. Джеймс нетерпеливо повернулся ко мне.
– Я хотел поиграть в птиц, мисс Эмма. Но они не хотят со мной играть.
– Это потому, что ты свинья! – отозвалась Анна. – Никто не собирается играть со свиньей.
– Сама ты слон…
– Ну хватит, – сказала я.
Я уже достаточно устала от скуки и тишины; еще сильнее, чем им, мне не терпелось выплеснуть накопившееся напряжение, отбросить мучившее меня дурное предчувствие, что Адам покидает этот дом, чтобы никогда в него не вернуться.
– Мы будем играть в птиц все вместе.
Они посмотрели на меня с надеждой, и лица их сразу посветлели.
– Анна, – сказала я бодрым тоном, – принеси мне свое старое голубое платьице. А ты Джеймс, принеси из спальни пару ковриков. Вильям и Генри расстелят их перед столом…
Я сама придумала эту дурацкую игру, которая состояла в том, чтобы взбираться с помощью стула на длинный письменный стол, быстро добегать до его края и прыгать на сложенные внизу коврики. Сначала каждый терпеливо ждал, когда придет его очередь надевать специальное платье, на которое я нашила «крылышки» из лент, скрепленных на запястье петлей. Во время прыжка они шумно развевались сзади, создавая, особенно у Вильяма и Генри, ощущение настоящего полета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
И все же одно решение было принято совсем без моего ведома. Для оглашения его меня отозвали из классной комнаты, где я занималась с детьми, и пригласили пройти в кабинет. Это случилось на пятый день после пожара. Джон Лангли и Клэй ждали меня, закрыв все бухгалтерские книги. В приветствии Джона Лангли я уловила некое радостное возбуждение, столь нехарактерное для него в последние дни. Его холодные глаза немного ожили, и в лице появилось особое молодцеватое выражение, которое лишь изредка посещало его.
– Мы как следует все просчитали, мисс Эмма, и пришли к выводу, что страховая сумма вполне приличная. Мы полностью покроем все потери, связанные с пожаром, поэтому решено на месте склада построить новое здание. Что касается дамского отдела, то пока он должен продолжать работать. К сожалению, там сильно поврежден верхний этаж, Клэй считает, что ликвидировать последствия затопления будет неэкономично.
– Вы хотите закрыть?..
Он поднял руку, призывая не перебивать себя.
– Я предлагаю другое. В следующем году истечет срок аренды двух моих зданий – булочной и парикмахерской, которые находятся прямо напротив основного магазина. Так вот, я предлагаю снести их и на этом месте построить четырехэтажное каменное здание. Оно будет в твоем распоряжении, Эмма. Дамская одежда, постельные принадлежности, ткани, специальный отдел для детей, то есть игрушки, детские одежки – в общем, все, что может понадобиться женщине для содержания дома.
Я почувствовала, как внутри у меня поднимается радостная волна, но постаралась не выдать голосом своего возбуждения. Ответ прозвучал в моей обычной манере.
– Книги, – сказала я, – там должен быть еще книжный отдел.
Он нахмурился.
– Насколько мне подсказывает жизненный опыт, женщин не очень-то интересуют книги. К тому же эту половину человечества они ни до чего хорошего не доводят. – Он потер руки, демонстрируя почти несвойственное ему воодушевление. – Мы сделаем магазин не хуже, чем в Сиднее, нет, даже лучше! Пора бы уже иметь в Мельбурне приличный магазин…
Прошел час, а между тем обсуждение все продолжалось: сколько денег потребуется вложить, где брать товары, каким будет каждый из отделов. О некоторых вещах мы жарко спорили. Мне удалось отвоевать книжный отдел для детей, а Лангли настоял на отделе повседневных продуктов и бакалее; обувь мы решили разделить – мужская должна будет продаваться в основном магазине, вместе с одеждой, а детская – через улицу у меня. Между нами происходили такие словесные баталии, что иногда он забывал, что перед ним женщина, спорить с которой не позволено этикетом. И вдруг, в разгар обсуждения, я услышала на лестнице быстрые Розины шаги. Рядом с кабинетом находилась комната Адама, поэтому здесь было отлично слышно все – и как она постучала, и как Адам радушно пригласил ее войти. Их голоса, звучавшие совсем рядом, проникали мне в самое сердце. Я отчетливо разобрала последние слова Розы.
– Эмми? – это было сказано рассеянно-пренебрежительным тоном. – Да она все там же, болтает о делах.
Мне удалось одержать над Джоном Лангли более важную победу, никак не связанную с магазином. Это случилось утром того дня, когда «Эмма Лангли» собиралась в очередное плавание. Отплытие было назначено на вечер, и с самого утра у меня на душе будто кошки скребли. Когда я поднималась по крутой лестнице на верхний этаж, где располагались детские спальни и классы, мое состояние было близко к отчаянию. Адам снова уходил от меня, и это был не просто уход. Пока мы жили в этом доме, он был как никогда далек от меня. Он слушал, но не слышал меня, и взгляд его все время блуждал мимо меня по сторонам. Как я ни пыталась пробить эту броню и прорваться, ничего у меня не выходило. В этом доме не было ни места, ни времени для нас двоих – негде было ни поговорить, ни посмеяться. Та простота отношений, которая сопутствовала нам в домике на Лангли-Лейн, была здесь невозможна, поэтому мы практически не общались. Кроме того, здесь нам мешала Роза. И вот теперь Адам должен был надолго уйти в море. Неужели он думал, что я могу быть счастлива здесь, что я не понимаю причин его беспокойства? Или что мне достаточно разговоров с Джоном Лангли и ничего не надо в жизни, кроме магазина и гроссбухов? Я чувствовала свою беспомощность и ругала себя за глупую немоту и нежелание перебороть собственную робость, которая вдруг неожиданно меня сковала. Почему массу других проблем я решала с легкостью, а эту одну, самую важную, никак не могла одолеть? Когда я дошла до классной комнаты, я чувствовала, что вот-вот заплачу.
Дети уже закончили утренние занятия. Между мной и гувернанткой мисс Уэллс существовало неписаное соглашение, что каждая из нас не посягает на чужую территорию. Вместе мы смотрели за детьми очень редко, и, думаю, она была только рада спихнуть их на меня, особенно когда Джеймс был не в духе, например как сегодня. На личике Анны я снова увидела следы слез, а Вильям стоял у окна и всхлипывал. Только Генри расположился в углу с книгой и упрямо игнорировал все попытки Джеймса пристать к нему. Они были такие несчастные, такие агрессивные и раздражительные, что я сразу поняла, как устали они от мрачной и незнакомой обстановки в доме, от постоянных ограничений и запретов, которые легли на их хрупкие плечи вместе с горем, недоступным их пониманию. Джеймс нетерпеливо повернулся ко мне.
– Я хотел поиграть в птиц, мисс Эмма. Но они не хотят со мной играть.
– Это потому, что ты свинья! – отозвалась Анна. – Никто не собирается играть со свиньей.
– Сама ты слон…
– Ну хватит, – сказала я.
Я уже достаточно устала от скуки и тишины; еще сильнее, чем им, мне не терпелось выплеснуть накопившееся напряжение, отбросить мучившее меня дурное предчувствие, что Адам покидает этот дом, чтобы никогда в него не вернуться.
– Мы будем играть в птиц все вместе.
Они посмотрели на меня с надеждой, и лица их сразу посветлели.
– Анна, – сказала я бодрым тоном, – принеси мне свое старое голубое платьице. А ты Джеймс, принеси из спальни пару ковриков. Вильям и Генри расстелят их перед столом…
Я сама придумала эту дурацкую игру, которая состояла в том, чтобы взбираться с помощью стула на длинный письменный стол, быстро добегать до его края и прыгать на сложенные внизу коврики. Сначала каждый терпеливо ждал, когда придет его очередь надевать специальное платье, на которое я нашила «крылышки» из лент, скрепленных на запястье петлей. Во время прыжка они шумно развевались сзади, создавая, особенно у Вильяма и Генри, ощущение настоящего полета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116