ему горько было сознавать, что в свои пятьдесят Бен все еще не потерял привлекательности для женщин, посещавших дамский отдел. Ему претила привычка Бена подкрашивать усы и проводить вечера в пивных барах. И все же Бену нельзя было отказать в наличии собственного стиля. Во всей его длинной фигуре в черном плаще, в том, как он завязывал галстук, в его манере кланяться или щелкать пальцами, чтобы подстегнуть мальчишку-посыльного поскорее открыть дверь посетителю, – во всем присутствовала несколько щегольская элегантность, пусть даже чуть нарочитая, но всегда бьющая в цель. Вы ни за что не заметили бы, что на самом деле его грубо очерченные черты лица почти что уродливы. Нет, Бен, вне всякого сомнения, подходил для бизнеса, так же как мои платья из черного шелка.
Вошла Сюзанна Хиггинс и внесла виски для Бена и мой чай, сервированный на фарфоре краун-дерби, подаренный мне год назад самим Джоном Лангли в честь пятилетнего юбилея магазина. Он сделал этот подарок и для своего удобства тоже. Иногда он приходил ко мне обсудить дела и тогда пил чай вместе со мной, а между тем грубо сделанной керамики он терпеть не мог.
Пока я мелкими глотками пила свой чай, бросая взгляды на разбросанные по столу книги, Бен успел выпить две порции виски.
– Эмми, я начинаю чувствовать свой возраст. Видишь, что со мной творится?
Это заявление было столь неожиданным и необычным для Бена, что мое внимание целиком обратилось на него.
– Но почему, Бен?
Он вздохнул и опустил свой стакан.
– Стоит мне подумать о Штатах, как я сразу же чувствую, что превратился в никчемного старика. Вернись я сейчас туда – ну что бы я мог делать, кроме как заполнять какие-нибудь бланки? Когда-то я был чертовски метким стрелком. Я мог бы пригодиться еще кое для чего.
Бен никогда не забывал о родине, и в дни начала войны между отдельными штатами он повесил над своим рабочим столом на первом этаже портрет Авраама Линкольна, да еще таким образом, чтобы его было лучше видно покупателям. Этим поступком он страшно разозлил Джона Лангли, так как тот был на стороне Юга, впрочем, до того, чтобы потребовать убрать портрет, дело не дошло. Сам же Бен чувствовал себя отчасти виноватым в том, что лишен возможности принять участие в борьбе. Я подозревала, что на самом деле он вовсе не против оставаться здесь, но тем не менее с удовольствием целыми днями вздыхает и кусает себе локти, помышляя о защите интересов Штатов и втайне мечтая о той славе, которую мог бы снискать себе на этом поприще. Когда же я сама начинала думать об этом, то первой моей мыслью было, что война означает блокаду Южной конфедерации Штатов Севером, что неминуемо повлечет за собой сокращение поступлений хлопка в Манчестер и соответственно в наш магазин. Дабы не задеть патриотических чувств Бена, я никогда не заводила об этом разговора, но он не мог не слышать громогласных рассуждений на эту тему Джона Лангли.
– Ну что ты говоришь, Бен! – Я посмотрела ему в лицо. – Мне ты тоже необходим.
Он подергал себя за ус, как обычно делал, когда волновался или испытывал удовольствие.
– Рад по-прежнему слышать это от тебя, мисс Эмма. Конечно же, мне, старому дурню, приятно, черт возьми, когда женщина говорит, что я ей необходим. Но иногда вот, глядя, как ловко у тебя получается вести эти дела, как лихо ты управляешься с самим Джоном Лангли, я удивляюсь, сколько же времени ты собираешься держать возле себя мужчину – какого бы то ни было.
– Ты будешь нужен мне всегда! – сказала я и при этом не лгала. – Ты сам прекрасно знаешь, Бен, что есть вещи, которые женщина не может дать себе сама. Ты нужен для нашего дела – для моего дела.
Он кивнул. Мы оба прекрасно понимали, какие роли отведены каждому из нас. То, что здесь, в этой крошечной убогой комнатушке на втором этаже, я, и только я, вела все учетные книги, принимала решения, сколько, чего и какого цвета брать, по каким ценам, не имело для нас никакого значения, хотя эта работа традиционно считалась мужской. Пока покупатели видели внизу Бена, у них были все основания для уверенности, что я не вышла за рамки отведенной мне женской роли. Те, кто работал у нас, конечно, знали об этой подмене, но старались соблюдать конспирацию. Женщина тогда могла позволить себе зайти в коммерцию лишь с черного входа, да и то стараясь поменьше шуршать юбками. С каждым годом Мельбурн все более утрачивал облик пограничного города, а женщины постепенно становились такими, какими обычно хотят их видеть мужчины, поэтому я старалась вообще быть тише воды, ниже травы.
– Необходимость во мне сразу отпадет, как только Адаму хватит ума подыскать себе работу на берегу, – угрюмо сказал Бен, – да и тебе не годится так подолгу оставаться одной.
– Я вышла замуж за моряка, – напомнила я суровым тоном, – и не жду, что он вдруг превратится в фермера. Если бы у меня были дети, никто бы и не вспомнил, что я одна.
И я посмотрела на него долгим взглядом, красноречиво говорящим, что обсуждение этой темы закрыто и мне пора вернуться к работе над книгами. Бен был единственным, с кем я могла поделиться своей болью, но тем не менее он знал обо мне не все – было еще кое-что, о чем он ни за что бы не догадался. Он знал даже о моей недолгой беременности, о том, что я потеряла ребенка, недоносив его; кроме Адама, он был единственным, кого я считала возможным в это посвятить. Иногда нестерпимая мука и желание иметь собственных детей от Адама настолько меня переполняли, что мне хотелось с кем-нибудь об этом поговорить. Бен всегда с пониманием выслушивал меня, никогда не спорил и держал все мои откровения в тайне. Я не опасалась, что с его помощью они дойдут до чьих-либо ушей; даже пьяный, он контролировал себя. Бен был мне помощником, другом и доверенным, причем до такой степени, что, узнай об этом любая из женщин в магазине, она была бы просто возмущена. Мы никогда не встречались с Беном за пределами магазина, но и на расстоянии я чувствовала его защиту и опеку.
Бросив что-то на дно стакана, он продолжал:
– … и, конечно же, Адаму будет все равно, если он узнает, что этот новичок, Гарри Сеймур, бросает на тебя пламенные взгляды всякий раз, когда ты проходишь мимо галантереи. Я вообще удивляюсь, как ему удается заканчивать работу вовремя. Такое ощущение, что он только и делает, что глазеет в окно и ждет, когда ты выйдешь из магазина, чтобы распахнуть дверь и сказать тебе: «Добрый вечер». Клянусь, что скоро он станет притчей во языцех всего квартала…
Я невольно засмеялась.
– Попридержи-ка свой злой язык, Бен Сампсон! У Гарри Сеймура лишь один недостаток – это то, что он новичок здесь и совершенно один, потому что не знает ни души за пределами магазина Лангли. Бедняга рассказал мне, что до того, как приехать сюда, он потерял жену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
Вошла Сюзанна Хиггинс и внесла виски для Бена и мой чай, сервированный на фарфоре краун-дерби, подаренный мне год назад самим Джоном Лангли в честь пятилетнего юбилея магазина. Он сделал этот подарок и для своего удобства тоже. Иногда он приходил ко мне обсудить дела и тогда пил чай вместе со мной, а между тем грубо сделанной керамики он терпеть не мог.
Пока я мелкими глотками пила свой чай, бросая взгляды на разбросанные по столу книги, Бен успел выпить две порции виски.
– Эмми, я начинаю чувствовать свой возраст. Видишь, что со мной творится?
Это заявление было столь неожиданным и необычным для Бена, что мое внимание целиком обратилось на него.
– Но почему, Бен?
Он вздохнул и опустил свой стакан.
– Стоит мне подумать о Штатах, как я сразу же чувствую, что превратился в никчемного старика. Вернись я сейчас туда – ну что бы я мог делать, кроме как заполнять какие-нибудь бланки? Когда-то я был чертовски метким стрелком. Я мог бы пригодиться еще кое для чего.
Бен никогда не забывал о родине, и в дни начала войны между отдельными штатами он повесил над своим рабочим столом на первом этаже портрет Авраама Линкольна, да еще таким образом, чтобы его было лучше видно покупателям. Этим поступком он страшно разозлил Джона Лангли, так как тот был на стороне Юга, впрочем, до того, чтобы потребовать убрать портрет, дело не дошло. Сам же Бен чувствовал себя отчасти виноватым в том, что лишен возможности принять участие в борьбе. Я подозревала, что на самом деле он вовсе не против оставаться здесь, но тем не менее с удовольствием целыми днями вздыхает и кусает себе локти, помышляя о защите интересов Штатов и втайне мечтая о той славе, которую мог бы снискать себе на этом поприще. Когда же я сама начинала думать об этом, то первой моей мыслью было, что война означает блокаду Южной конфедерации Штатов Севером, что неминуемо повлечет за собой сокращение поступлений хлопка в Манчестер и соответственно в наш магазин. Дабы не задеть патриотических чувств Бена, я никогда не заводила об этом разговора, но он не мог не слышать громогласных рассуждений на эту тему Джона Лангли.
– Ну что ты говоришь, Бен! – Я посмотрела ему в лицо. – Мне ты тоже необходим.
Он подергал себя за ус, как обычно делал, когда волновался или испытывал удовольствие.
– Рад по-прежнему слышать это от тебя, мисс Эмма. Конечно же, мне, старому дурню, приятно, черт возьми, когда женщина говорит, что я ей необходим. Но иногда вот, глядя, как ловко у тебя получается вести эти дела, как лихо ты управляешься с самим Джоном Лангли, я удивляюсь, сколько же времени ты собираешься держать возле себя мужчину – какого бы то ни было.
– Ты будешь нужен мне всегда! – сказала я и при этом не лгала. – Ты сам прекрасно знаешь, Бен, что есть вещи, которые женщина не может дать себе сама. Ты нужен для нашего дела – для моего дела.
Он кивнул. Мы оба прекрасно понимали, какие роли отведены каждому из нас. То, что здесь, в этой крошечной убогой комнатушке на втором этаже, я, и только я, вела все учетные книги, принимала решения, сколько, чего и какого цвета брать, по каким ценам, не имело для нас никакого значения, хотя эта работа традиционно считалась мужской. Пока покупатели видели внизу Бена, у них были все основания для уверенности, что я не вышла за рамки отведенной мне женской роли. Те, кто работал у нас, конечно, знали об этой подмене, но старались соблюдать конспирацию. Женщина тогда могла позволить себе зайти в коммерцию лишь с черного входа, да и то стараясь поменьше шуршать юбками. С каждым годом Мельбурн все более утрачивал облик пограничного города, а женщины постепенно становились такими, какими обычно хотят их видеть мужчины, поэтому я старалась вообще быть тише воды, ниже травы.
– Необходимость во мне сразу отпадет, как только Адаму хватит ума подыскать себе работу на берегу, – угрюмо сказал Бен, – да и тебе не годится так подолгу оставаться одной.
– Я вышла замуж за моряка, – напомнила я суровым тоном, – и не жду, что он вдруг превратится в фермера. Если бы у меня были дети, никто бы и не вспомнил, что я одна.
И я посмотрела на него долгим взглядом, красноречиво говорящим, что обсуждение этой темы закрыто и мне пора вернуться к работе над книгами. Бен был единственным, с кем я могла поделиться своей болью, но тем не менее он знал обо мне не все – было еще кое-что, о чем он ни за что бы не догадался. Он знал даже о моей недолгой беременности, о том, что я потеряла ребенка, недоносив его; кроме Адама, он был единственным, кого я считала возможным в это посвятить. Иногда нестерпимая мука и желание иметь собственных детей от Адама настолько меня переполняли, что мне хотелось с кем-нибудь об этом поговорить. Бен всегда с пониманием выслушивал меня, никогда не спорил и держал все мои откровения в тайне. Я не опасалась, что с его помощью они дойдут до чьих-либо ушей; даже пьяный, он контролировал себя. Бен был мне помощником, другом и доверенным, причем до такой степени, что, узнай об этом любая из женщин в магазине, она была бы просто возмущена. Мы никогда не встречались с Беном за пределами магазина, но и на расстоянии я чувствовала его защиту и опеку.
Бросив что-то на дно стакана, он продолжал:
– … и, конечно же, Адаму будет все равно, если он узнает, что этот новичок, Гарри Сеймур, бросает на тебя пламенные взгляды всякий раз, когда ты проходишь мимо галантереи. Я вообще удивляюсь, как ему удается заканчивать работу вовремя. Такое ощущение, что он только и делает, что глазеет в окно и ждет, когда ты выйдешь из магазина, чтобы распахнуть дверь и сказать тебе: «Добрый вечер». Клянусь, что скоро он станет притчей во языцех всего квартала…
Я невольно засмеялась.
– Попридержи-ка свой злой язык, Бен Сампсон! У Гарри Сеймура лишь один недостаток – это то, что он новичок здесь и совершенно один, потому что не знает ни души за пределами магазина Лангли. Бедняга рассказал мне, что до того, как приехать сюда, он потерял жену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116