Но вот наконец я увидела вдалеке облако пыли и бросилась к нему, в надежде, что это именно та повозка, с которой я хотела уехать. Я почти бежала и чувствовала, как хлопающий ботинок в кровь стирает мне пятку. Тень от придорожных деревьев опустилась; солнце уже перевалило за полдень.
Только ближе к вечеру мне удалось догнать повозку; она все же двигалась быстрее, чем я предполагала, а может быть, это я слишком долго просидела на лестничной площадке в «Арсенале старателя». К этому времени я уже вся пропиталась дорожной пылью – она была на коже, на волосах и даже во рту; с меня ручьями лил пот. Я даже не заметила, когда они наконец поняли, что кто-то пытается догнать повозку. Я так устала, что не поднимала глаз от земли, но осознавала, что повозка передо мной, она едет, и надо собраться с силами и сделать последний рывок; когда же я заставила себя поднять тяжелые веки, то обнаружила, что повозка уже остановилась и меня ждут.
Но почему-то теперь, когда они были в двух шагах, меня вдруг одолели сомнения. Я так рассчитывала, что они окажутся такими, какими я представляла их, когда наблюдала из окна «Арсенала старателя», так уповала на этот добрый манящий смех, на то, что он является неоспоримым доказательством их избранности, так верила, что они не те ограниченные в своей подозрительности люди, которые сторонятся незнакомых, чтобы, не дай Бог, не влипнуть в какую-нибудь историю, вечно боятся, что их обманут, и дрожат за прочность своей семьи, лишь только завидят какого-нибудь человека со стороны! Мне так нужно было добраться до Балларата, так требовались их защита и участие! Мне так хотелось стать среди них своей! Но сейчас я вдруг вспомнила, что на самом деле никогда не бывает, чтобы человек был именно таким, каким кажется поначалу, и тем более это касается женщин. Как бы ни идеализировала я эту семью, они тоже люди, со своими страхами и переживаниями, возможно, и незаметными для постороннего глаза. И среди них есть один, который сильнее и главнее остальных; именно от него следует ожидать решения моей судьбы – разрешит ли он или она присоединиться к ним.
Когда я дошла до повозки, вся семья уже стояла на дороге; все, кроме матери, – та осталась сидеть на своем высоком месте впереди. Наверное, мой вид показался им странным: ноги заплетаются, ботинок почти порвался, серое, явно не по размеру платье волочится грязным подолом по земле, а между ручками холщовой сумки кое-как засунут скомканный платок. Но постепенно я осознала, насколько я действительно невероятно выгляжу, скорее всего из-за грязи, покрывавшей меня буквально с головы до ног. Я догадалась об этом по их взглядам – удивленным, отказывающимся верить, как будто я возникла перед ними прямо из воздуха или из облака пыли, сопровождающего повозку (что более походило на правду). Быстро оглядев их, я вспомнила все, что успела узнать ранним утром: вот отец, вот мать, которой все подчиняются, вот трое сыновей, так похожих друг на друга, вот дочь, поразившая меня редкой красотой, а вот и их младший – мальчик со светлыми, как у матери, волосами. Все они, не отрываясь, смотрели на меня и ждали, когда я начну говорить.
Наконец ко мне вернулся дар речи.
– Вы направляетесь на прииски, в Балларат?
Отец заговорил первым:
– Да, вам чем-нибудь помочь?
Я чуть не заплакала от радости. Стоило только начать разговор, как забылись и усталость, и то ужасное, что я совершила утром. Его лицо оказалось именно таким, каким я себе и представляла, – добрым и ласковым, со спокойным взглядом, что так редко встречается у мужчин, обладающих физической силой. Он производил впечатление человека, на которого можно положиться.
– Пожалуйста, – сказала я, – возьмите меня с собой в Балларат. Я иду пешком с самого утра и…
– Сегодня утром! Вот когда я тебя видела – сегодня утром! – перебила меня девушка. – Теперь я вспомнила. Ты была в окне… в той таверне, как ее?..
– «Арсенал старателя», – подсказала я. Отрицать это было бесполезно; я могла добраться до этого места только оттуда или еще с фермы, мимо которой проходила с утра.
– Ты там жила? – спросила меня мать. Она была более сдержанной, чем отец, что обычно свойственно женщинам. Я сразу обратила внимание, какое у нее яркое подвижное лицо, – она была красива и, кажется; прекрасно это осознавала. Она даже слегка улыбнулась, отчего под глазами появились небольшие морщинки, и только, – вся кожа ее была гладкой и свежей. Ее изысканный наряд, шляпка и прическа – светлые локоны возле ушей, – были как у молодой женщины, да и выглядела она так, что залюбовался бы каждый, тем более здесь, где все это великолепие казалось почти неправдоподобным.
– Я там работала, – сказала я, – отец заболел, и нам пришлось сделать остановку. У нас было мало денег, поэтому, когда пришел срок уходить, я была вынуждена отрабатывать за питание и постой.
– А где теперь твой отец? – это сказал один из сыновей, как мне показалось, самый старший, хотя на вид он был старше своих братьев всего на год или два. Его недоверчивый взгляд выдавал беспристрастное отношение к происходящему, будто он хотел казаться старше даже собственных родителей.
– Он умер там пять дней назад, – ответила я. О Джордже я решила ничего не рассказывать.
Отец сочувственно покачал головой:
– Бедняжка! Ты осталась совсем одна?
– Да, – сказала я, – теперь одна. Я ждала, когда мимо пройдет какая-нибудь семья, чтобы попроситься с ними доехать до Мельбурна или Балларата. Мне теперь даже все равно, куда ехать. Для меня главное – найти работу… Денег у меня нет…
Они выслушали меня молча, и я заметила, что муж бросил на жену вопрошающий взгляд. И вдруг послышался голос одного из сыновей, на этот раз не старшего.
– Ты англичанка? – спросил он. По тому, как был задан вопрос, я сразу поняла, что он не любит англичан; это нередкое явление среди ирландцев. Он даже произносил это слово так, будто от этого у него тотчас же отсохнет язык.
– Пэт, уймись! – прикрикнула на него мать. – Неужели ты не можешь оставить человека в покое хоть на пять минут? Бедной девочке сейчас совсем не до того, англичанка она или нет. Как будто с этим можно что-то поделать.
Он начал было спорить с ней:
– Да, и все же…
Но теперь уже дочь потеряла терпение.
– Опять за свое?! Мы что, должны стоять здесь и слушать, как ты нападаешь на нее? – бросила она возмущенно. – Надо взять се с собой, вот и все! Не можем же мы бросить ее здесь, прямо на дороге.
Она явно обращалась к отцу – в расчете на то, что от него-то не получит отказа. Ее речь была такой непринужденной, будто она ни секунды не сомневалась, что он только и делает, что мечтает подобрать кого-нибудь на дороге. Я сразу же вспомнила, что просила их только подвезти меня; ни о чем другом здесь речи не шло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
Только ближе к вечеру мне удалось догнать повозку; она все же двигалась быстрее, чем я предполагала, а может быть, это я слишком долго просидела на лестничной площадке в «Арсенале старателя». К этому времени я уже вся пропиталась дорожной пылью – она была на коже, на волосах и даже во рту; с меня ручьями лил пот. Я даже не заметила, когда они наконец поняли, что кто-то пытается догнать повозку. Я так устала, что не поднимала глаз от земли, но осознавала, что повозка передо мной, она едет, и надо собраться с силами и сделать последний рывок; когда же я заставила себя поднять тяжелые веки, то обнаружила, что повозка уже остановилась и меня ждут.
Но почему-то теперь, когда они были в двух шагах, меня вдруг одолели сомнения. Я так рассчитывала, что они окажутся такими, какими я представляла их, когда наблюдала из окна «Арсенала старателя», так уповала на этот добрый манящий смех, на то, что он является неоспоримым доказательством их избранности, так верила, что они не те ограниченные в своей подозрительности люди, которые сторонятся незнакомых, чтобы, не дай Бог, не влипнуть в какую-нибудь историю, вечно боятся, что их обманут, и дрожат за прочность своей семьи, лишь только завидят какого-нибудь человека со стороны! Мне так нужно было добраться до Балларата, так требовались их защита и участие! Мне так хотелось стать среди них своей! Но сейчас я вдруг вспомнила, что на самом деле никогда не бывает, чтобы человек был именно таким, каким кажется поначалу, и тем более это касается женщин. Как бы ни идеализировала я эту семью, они тоже люди, со своими страхами и переживаниями, возможно, и незаметными для постороннего глаза. И среди них есть один, который сильнее и главнее остальных; именно от него следует ожидать решения моей судьбы – разрешит ли он или она присоединиться к ним.
Когда я дошла до повозки, вся семья уже стояла на дороге; все, кроме матери, – та осталась сидеть на своем высоком месте впереди. Наверное, мой вид показался им странным: ноги заплетаются, ботинок почти порвался, серое, явно не по размеру платье волочится грязным подолом по земле, а между ручками холщовой сумки кое-как засунут скомканный платок. Но постепенно я осознала, насколько я действительно невероятно выгляжу, скорее всего из-за грязи, покрывавшей меня буквально с головы до ног. Я догадалась об этом по их взглядам – удивленным, отказывающимся верить, как будто я возникла перед ними прямо из воздуха или из облака пыли, сопровождающего повозку (что более походило на правду). Быстро оглядев их, я вспомнила все, что успела узнать ранним утром: вот отец, вот мать, которой все подчиняются, вот трое сыновей, так похожих друг на друга, вот дочь, поразившая меня редкой красотой, а вот и их младший – мальчик со светлыми, как у матери, волосами. Все они, не отрываясь, смотрели на меня и ждали, когда я начну говорить.
Наконец ко мне вернулся дар речи.
– Вы направляетесь на прииски, в Балларат?
Отец заговорил первым:
– Да, вам чем-нибудь помочь?
Я чуть не заплакала от радости. Стоило только начать разговор, как забылись и усталость, и то ужасное, что я совершила утром. Его лицо оказалось именно таким, каким я себе и представляла, – добрым и ласковым, со спокойным взглядом, что так редко встречается у мужчин, обладающих физической силой. Он производил впечатление человека, на которого можно положиться.
– Пожалуйста, – сказала я, – возьмите меня с собой в Балларат. Я иду пешком с самого утра и…
– Сегодня утром! Вот когда я тебя видела – сегодня утром! – перебила меня девушка. – Теперь я вспомнила. Ты была в окне… в той таверне, как ее?..
– «Арсенал старателя», – подсказала я. Отрицать это было бесполезно; я могла добраться до этого места только оттуда или еще с фермы, мимо которой проходила с утра.
– Ты там жила? – спросила меня мать. Она была более сдержанной, чем отец, что обычно свойственно женщинам. Я сразу обратила внимание, какое у нее яркое подвижное лицо, – она была красива и, кажется; прекрасно это осознавала. Она даже слегка улыбнулась, отчего под глазами появились небольшие морщинки, и только, – вся кожа ее была гладкой и свежей. Ее изысканный наряд, шляпка и прическа – светлые локоны возле ушей, – были как у молодой женщины, да и выглядела она так, что залюбовался бы каждый, тем более здесь, где все это великолепие казалось почти неправдоподобным.
– Я там работала, – сказала я, – отец заболел, и нам пришлось сделать остановку. У нас было мало денег, поэтому, когда пришел срок уходить, я была вынуждена отрабатывать за питание и постой.
– А где теперь твой отец? – это сказал один из сыновей, как мне показалось, самый старший, хотя на вид он был старше своих братьев всего на год или два. Его недоверчивый взгляд выдавал беспристрастное отношение к происходящему, будто он хотел казаться старше даже собственных родителей.
– Он умер там пять дней назад, – ответила я. О Джордже я решила ничего не рассказывать.
Отец сочувственно покачал головой:
– Бедняжка! Ты осталась совсем одна?
– Да, – сказала я, – теперь одна. Я ждала, когда мимо пройдет какая-нибудь семья, чтобы попроситься с ними доехать до Мельбурна или Балларата. Мне теперь даже все равно, куда ехать. Для меня главное – найти работу… Денег у меня нет…
Они выслушали меня молча, и я заметила, что муж бросил на жену вопрошающий взгляд. И вдруг послышался голос одного из сыновей, на этот раз не старшего.
– Ты англичанка? – спросил он. По тому, как был задан вопрос, я сразу поняла, что он не любит англичан; это нередкое явление среди ирландцев. Он даже произносил это слово так, будто от этого у него тотчас же отсохнет язык.
– Пэт, уймись! – прикрикнула на него мать. – Неужели ты не можешь оставить человека в покое хоть на пять минут? Бедной девочке сейчас совсем не до того, англичанка она или нет. Как будто с этим можно что-то поделать.
Он начал было спорить с ней:
– Да, и все же…
Но теперь уже дочь потеряла терпение.
– Опять за свое?! Мы что, должны стоять здесь и слушать, как ты нападаешь на нее? – бросила она возмущенно. – Надо взять се с собой, вот и все! Не можем же мы бросить ее здесь, прямо на дороге.
Она явно обращалась к отцу – в расчете на то, что от него-то не получит отказа. Ее речь была такой непринужденной, будто она ни секунды не сомневалась, что он только и делает, что мечтает подобрать кого-нибудь на дороге. Я сразу же вспомнила, что просила их только подвезти меня; ни о чем другом здесь речи не шло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116