— Когда все закончится, могу я нанять к себе на службу этого старика, как ты думаешь? — спросил Закет у Гариона, когда они, позвякивая латами, неловко спускались по лестнице. — Я хорошо заплатил бы тебе за посредничество, а мое правительство стало бы самым лучшим в мире.
— Ты и впрямь хочешь, чтобы человек, который, похоже, будет жить вечно, возглавил твое правительство? — Гариона намерение императора несколько позабавило. — И это не говоря уже о том, что он более испорченный и продажный, чем Сади и Шелк вместе взятые? О, это очень дурной старик, Каль Закет. Он мудрее целых сонмов мудрецов, но у него масса отвратительных привычек.
— Но он же твой дед, Гарион, — запротестовал Закет. — Как можешь ты говорить о нем в таком тоне?
— Истина мне дороже кровного родства, ваше величество.
— Вы, алорийцы, странные люди, друг мой…
За их спинами раздалось клацанье когтей — их нагоняла волчица.
— Сестра хочет знать, куда вы направляетесь, — обратилась она к Гариону.
— Брат и друг брата идут к хозяину этого дома, чтобы поговорить, сестренка, — ответил он.
— Сестра будет сопровождать вас, — заявила волчица. — И если возникнет надобность, поможет вам избежать оплошностей.
— Что она сказала? — спросил Закет.
— Говорит, что пойдет с нами, чтобы не дать нам совершить серьезных ошибок, — перевел Гарион.
— Что-о? Волчица?
— Это необычная волчица, Закет. У меня на ее счет появляются все более серьезные подозрения…
— Сестра рада тому, что даже такие волчата-подростки, как ты, обнаруживают зачатки проницательности, — фыркнула волчица.
— Благодарю, — ответил Гарион. — Брат счастлив снискать одобрение нежно любимой сестры.
Волчица ласково вильнула хвостом.
— Однако сестра советует брату держать при себе свое открытие.
— Разумеется, — пообещал он.
— О чем это вы болтали? — спросил Закет.
— Игра слов волчьего языка, — объяснил Гарион. — Это совершенно непереводимо.
Барон Астеллиг уже освободился от лат и теперь восседал в массивном кресле возле камина, где потрескивали поленья.
— Тут всегда зябко, господа рыцари, — сказал он. — Камни предохраняют от превратностей судьбы, но они вечно холодные: за зиму успевают остыть настолько, что за все лето так и не нагреваются. Сему явлению обязаны мы тем, что вынуждены топить камины даже тогда, когда летнее солнце проливает благословенное тепло на наш благословенный остров.
— Ваша правда, барон, — ответил Гарион. — Даже массивные стены Во-Мимбра все лето удерживают сей мертвенный хлад.
— Неужто вы, господин рыцарь, бывали в Во-Мимбре? — изумленно спросил барон. — Я отдал бы все, чем владею, и даже все то, что мне предначертано судьбой приобрести, за счастье узреть сей славный град. Каков же он, расскажите?
— Он весьма велик, барон, — ответил Гарион. — И стены его, сложенные из золотых слитков, отражают солнечный свет, словно желая посрамить сами небеса своим великолепием.
Глаза барона наполнились слезами.
— Это благословение небесное, господин рыцарь. — Голос его дрожал от волнения. — Небо подарило мне встречу с доблестным героем, влекомым по свету великой целью и обладающим изысканным красноречием. Это величайшее событие в моей жизни, ибо воспоминания о Во-Мимбре, бережно передаваемые из уст в уста многими поколениями, согревали нас, разлученных с родным краем, долгие тысячелетия. Но воспоминания эти тускнеют и отдаляются от нас с каждым годом подобно тому, как по мере приближения старости забываются лица людей, дорогих сердцу, отнятых у нас неумолимым роком, являясь нам лишь в мимолетных сновидениях.
— Господин барон, — несколько неуверенно заговорил Закет, — слова ваши глубоко тронули мое сердце. Обладая дарованной мне Небом властью, обещаю в недалеком будущем возвратить вас в столь любезный вам Во-Мимбр, собственноручно подвести к трону тамошнего государя и воссоединить с собратьями!
— Вот видишь, — шепнул другу Гарион, — привычки легко приобретаются.
Барон, уже не стыдясь, вытирал глаза.
— Я заметил вашу собаку, господин рыцарь, — обратился он к Гариону, желая сгладить некоторую неловкость. — Насколько могу я судить, это сука?
— Спокойно! — властно приказал волчице Гарион.
— Какое оскорбление! — зарычала она.
— Не он выдумал это слово. Он ни в чем не повинен!
— Она поджарая и несомненно проворная, — продолжал барон, — а золотые глаза ее с первого же взгляда изобличают в ней ум, коим она явно во много раз превосходит бастардов, заполонивших сие королевство. Не соблаговолите ли, господин рыцарь, открыть мне, какой она породы?
— Это волчица, барон, — ответил Гарион.
— Волчица? — воскликнул барон, проворно вскакивая на ноги. — Надо бежать, покуда сей дикий зверь не ринулся на нас и не разорвал в клочья!
То, что сделал вслед за этим Гарион, с полным правом можно было бы назвать бахвальством, но именно такое поведение частенько производит наиболее сильное впечатление. Он протянул руку и почесал у волчицы за ушами.
— Храбрость ваша не знает границ, господин рыцарь! — восхитился барон.
— Мы с нею друзья, барон, — поведал ему Гарион. — Мы связаны прочнейшими узами, кои превыше человеческого понимания.
— Сестра от души советует тебе прекратить, — тихо прорычала волчица, — если не желаешь лишиться лапы!
— Ты не сделаешь этого! — воскликнул он, проворно отдергивая руку.
— Значит, ты все же не вполне в этом уверен? — оскалилась волчица, изображая нечто весьма отдаленно напоминающее улыбку.
— Вы говорите на языке зверей? — ахнул барон.
— Я знаю несколько звериных языков, господин барон, — ответил Гарион. — Вы, без сомнения, знаете, что у разных зверей и наречия тоже различны. Правда, я не постиг еще змеиного языка — полагаю, для этого язык у меня неподходящей формы.
Барон неожиданно рассмеялся.
— Да вы шутник, господин рыцарь! Многое из сказанного вами мне предстоит еще долго осмысливать, а все остальное достойно лишь восхищения. Итак, перейдем к делу. Что соблаговолите вы поведать мне о цели ваших странствий?
— Будь предельно осторожен, Гарион, — предупредила волчица. Гарион задумался.
— Как вам, вне сомнений, ведомо, господин барон, — начал он, — в большом мире ныне царит зло и великая смута…
Он был предельно честен, ибо в мире смута царит всегда, да и зла предостаточно.
— И цель моя, равно как и присутствующего здесь отважного друга моего, — противостоять этому злу. Известно вам также и то, что слух, словно брехливый пес, может опередить нас и донести наши имена — ежели бы мы опрометчиво назвали их — до слуха отвратительных негодяев, на которых и идем мы войной. Тогда злобный враг наш, прослышав про наше приближение, насторожился бы, и его приспешники могли бы подстеречь нас в засаде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115