«Прекрати! — раздался голос в его мозгу. — Теперь ты должен быть спокоен. Очень спокоен. Попробуй думать о ферме Фалдора. Это всегда очень тебя успокаивало».
«Где ты…» — начал было Гарион, но осекся.
«Где я — что?»
«Не обращай внимания. Этот вопрос всегда тебя раздражал».
«Поразительно. Оказывается, ты все-таки помнишь кое-что из того, о чем я говорю. Итак, ферма Фалдора, Гарион. Ферма Фалдора».
И Гарион стал послушно делать то, что велел голос. И обнаружил, что воспоминания, потускневшие за эти долгие годы, обрели вдруг поразительную яркость. Он вспомнил во всех подробностях ферму — сарай, амбар, кухню, кузницу и столовую на первом этаже дома, а затем галерею на втором этаже, куда выходили двери спален, и внутренний дворик… Он явственно слышал стук молотка Дарника, доносящийся из кузницы, чуял запах свежего хлеба, только что испеченного тетушкой Пол… Он видел Фалдора, старого Кральто и даже Брилла. Видел Дороона и Рундорига. А вот и Зубретта — светловолосая, хорошенькая и удивительно ветреная. И на него снизошел безмятежный покой — подобный тому, что ощутил он некогда в гробнице одноглазого бога в Городе Ночи…
«Вот так-то лучше, — снова раздался голос, — Постарайся держаться в этом состоянии. Тебе понадобится предельная ясность мысли в последующие несколько дней, а если мысли твои будут блуждать, у тебя ничего не выйдет. Вот когда все останется позади, можешь думать хоть о десяти вещах одновременно».
«Если я останусь в живых…»
«Будем надеяться».
И таинственный голос умолк.
Стражники у дверей королевских покоев расступились, пропуская их. Король направился прямиком к секретеру, отпер его и извлек оттуда древний пергаментный свиток.
— Боюсь, чернила сильно выцвели, — огорченно бормотал король. — Мы всячески пытались предохранить карту от солнечных лучей, но ведь она так стара…
Он подошел к столу и осторожно развернул свиток, придавив уголки тяжелыми книгами. И вновь ощутил Гарион волнение, но усилием воли заставил себя думать о ферме Фалдора и ее обитателях, чтобы восстановить ясность ума и спокойствие.
Палец короля Перивора уперся в карту.
— Здесь лежит остров Перивор, — сказал он, — а вот здесь пролегает риф Корим.
Гарион знал, что если он надолго задержит взгляд на этом размытом пятнышке на карте, то дикое возбуждение вновь овладеет им. Поэтому он лишь скользнул взглядом по тому месту, куда указывал король, и тотчас же принялся изучать карту целиком. Все названия были написаны по-старинному. Гарион автоматически стал искать на карте свое королевство. На карте оно значилось как «Райва». Были тут и «Ариндия», и «Кереч», и «Тол-Найдра» — а еще «Драксния» и «Ктхал-Маргоз».
— Тут ошибка, — отметил Закет. — Риф этот называется Туримским.
Белдин пустился в пространные объяснения, но Гарион уже знал ответ.
— Времена меняются, — говорил горбун, — а помимо всего прочего, мы с течением времени и произносить многие слова начинаем иначе. Географические названия изменяются с течением столетий. Имя этого рифа, вероятно, менялось не однажды на протяжении нескольких последних тысячелетий. Это совершенно обычное явление. Если бы Белгарат сейчас заговорил так, как принято было в той деревушке, где он появился на свет, никто из нас не понял бы ни единого слова. Вполне возможно, некогда риф этот носил имя «Торим» или что-то в этом роде, а затем оно трансформировалось в «Турим». Вполне возможно, оно еще не однажды изменится. Я изучал такого рода феномены. Видите ли, то, что происходит, называется…
— Ты когда-нибудь заткнешься? — взорвался мучимый нетерпением Белгарат.
— Неужели ты не жаждешь расширить свой кругозор?
— В данный момент — нет!
Белдин вздохнул.
— И тем не менее, — упрямо продолжал он, — то, что именуется написанием, суть способ воспроизведения звучания того или иного слова. Если звучание изменяется, тотчас меняется и написание. Вот как просто объясняются некоторые расхождения в названиях.
— Твои объяснения в высшей степени убедительны, добрый Белдин, — сказала Цирадис. — Однако в случае с рифом новое имя было навязано извне.
— Навязано? — переспросил Шелк. — Но кем?
— Существуют два пророчества, принц Хелдар. Противоборствуя, они изменили название этого рифа, дабы скрыть его местонахождение от бессмертного Белгарата и от Зандрамас. Эти двое обязаны были разгадать шараду — только тогда последняя встреча могла состояться.
— Так это игра? — изумленно спросил Шелк. — Кто же осмеливается играть столь важными вещами?
— Две бессмертные сущности, принц Хелдар, непохожи на нас, смертных. Они состязаются друг с другом и в великом, и в малом. Например, одна из них может попытаться изменить орбиту планеты, в то время как другая употребит все силы свои, чтобы удержать ее на месте. А порой одна сущность пытается сдвинуть с места песчинку, тогда как другая изо всех сил эту песчинку держит. Эти игры порой длятся долгие тысячелетия. А игра с шарадами, которую измыслили они для Белгарата и Зандрамас, — всего лишь еще одна форма состязания между двумя сущностями, ибо, случись им сойтись лицом к лицу без посредников, вся вселенная разлетится на куски.
И Гарион вдруг вспомнил странное видение, посетившее его в Тронном зале Во-Мимбра. Он увидел двух безликих игроков, сидящих за игрой, правила которой столь сложны, что смертный разум просто не в силах их постичь. И теперь он совершенно ясно осознавал, что тогда ему на краткое мгновение открылась та высшая реальность, о которой сейчас говорила Цирадис.
«Так ты тогда сделал это намеренно?» — мысленно спросил он у таинственного голоса.
«Естественно. Мне надо было чем-то воодушевить тебя, чтобы ты сделал то, что было тогда необходимо. Ты азартный мальчик — вот я и выдумал эту картинку с игроками, чтобы тебя заинтриговать».
И тут до Гариона кое-что дошло.
— Цирадис, — обратился он к прорицательнице, — почему нас так много, тогда как Зандрамас, похоже, совершенно одинока?
— Так было всегда, Белгарион. Дитя Тьмы всегда пребывает в одиночестве — как Торак в его безумной гордыне. Вы же скромны. Не в ваших обычаях стремиться превзойти друг друга, ибо собственное «я» для вас отнюдь не превыше всего на свете. Это и подкупает в тебе, Дитя Света, ведь ты не ослеплен значимостью собственной персоны. Пророчества Тьмы всегда избирали кого-то одного и наделяли его всей возможной силой. Пророчества же Света неизменно распределяли силу между многими. И хотя основное бремя ты, Белгарион, несешь на своих плечах, все товарищи твои делят его с тобой. Разница между двумя пророчествами незамысловата, но очень важна.
Белдин нахмурился.
— Это нечто вроде отличия абсолютизма от равноправия?
— Во многом — да.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115