— Я думала, ты до утра там просидишь, — сонно пробормотала она.
— Мы разговаривали.
— Знаю. Я слышала ваши голоса. И после этого мужчины упрекают женщин в болтливости!
— А разве не так?
— Возможно, но женщины болтают, когда руки их заняты работой. А вот у мужчин все иначе.
— Может, ты и права.
Она немного помолчала и снова позвала:
— Гарион!
— Что, Сенедра?
— Можно мне одолжить у тебя кинжал — ну, тот маленький кинжальчик, который подарил тебе Дарник, когда ты был еще мальчиком?
— Если хочешь что-нибудь отрезать, скажи, что именно, — и я сам отрежу.
— Дело не в этом, Гарион. Мне завтра понадобится кинжал.
— Зачем?
— Когда я встречусь с Зандрамас, я ее убью.
— Сенедра!
— Я имею на это полное право! Ты сказал Цирадис, что не можешь сделать этого, потому что Зандрамас женщина. А вот у меня нет причин так с нею деликатничать! И я вырежу сердце у нее из груди — если оно там есть! И сделаю это медленно. — В голосе ее звучала такая жгучая злоба, какой Гарион никогда не подозревал в ней. — Я жажду крови, Гарион! Мне нужны потоки крови, а еще я хочу слышать, как она закричит, когда мой кинжал вонзится ей в грудь! Ты дашь мне его?
— Ни за что!
— Ну ладно, Гарион, — ледяным тоном ответила Сенедра. — Я уверена, Лизелль одолжит мне один из своих. Лизелль — женщина, и она понимает мои чувства. — И Сенедра повернулась к мужу спиной.
— Сенедра, — немного спустя позвал он.
— Что?
Голос ее звучал мрачно.
— Будь разумной, дорогая.
— Я не хочу быть разумной! Я хочу убить Зандрамас!
— А я не собираюсь позволять тебе подвергаться опасности! У нас завтра найдутся дела поважнее.
Сенедра вздохнула.
— Думаю, ты прав. Я просто…
— Что просто?
Она повернулась к мужу лицом и крепко обняла его.
— Ничего, Гарион. Давай спать.
Она прильнула к его груди и через минуту задышала спокойно и ровно.
«Надо было дать ей кинжал, — услыхал он беззвучный голос. — Шелк мог бы завтра незаметно стянуть его у нее».
«Но…»
«Нам надо поговорить с тобой о другом, Гарион. Ты подумал о том, кто станет твоим преемником?»
«Ну… некоторым образом. Знаешь, никто из них на эту роль не годится».
«Ты всерьез обдумывал каждую кандидатуру?»
«Думаю, да, но так и не смог принять решения».
«А этого от тебя пока и не требовалось. Ты просто должен был как следует оценить каждого и мысленно разложить все по полочкам».
«А когда я должен принять решение?»
«В самый последний момент, Гарион. Ведь Зандрамас может подслушать твои мысли, — а если ты ничего пока не решил, то она ничего и не узнает».
«А что, если я ошибусь?»
«Не думаю, что ты способен совершить ошибку, Гарион. Не думаю…»
Ночью Гарион спал беспокойно. Его одолевали бессвязные, обрывочные сновидения, он то и дело пробуждался, но лишь для того, чтобы вновь забыться тревожным сном. Поначалу его посещали странные обрывки того самого сна, что видел он в странную давнюю ночь на Острове Ветров — как раз перед тем, как жизнь его волшебно переменилась. В мозгу его снова и снова эхом отдавалось: «Ты готов?» И вновь он стоял лицом к лицу с Рундоригом, другом детства, а в ушах его звенело эхо спокойного приказания тетушки Пол: «Убей его!» Но вот перед ним уже кабан — тот самый, с которым сразился он в заснеженном лесу в окрестностях Вал-Алорна, — зверь злобно роет копытами снег, маленькие глазки его пылают злобой и ненавистью. «Ты готов?» — спросил Бэрак, прежде чем выпустить зверя. И Гарион уже стоит на бескрайней и бесцветной равнине, которая на самом деле — поле, на котором идет некая непостижимая земному уму игра. Вокруг него фигуры, и он пытается понять, какой именно из них сделать ход, а голос, звучащий у него в мозгу, торопит его…
Но вот сны его сделались иными. Человеческие сны, какими бы причудливыми они ни казались, имеют между собой нечто общее — ведь все они суть плод нашего сознания. Однако сейчас сны Гариона рождались словно по велению некоей потусторонней враждебной сущности — подобно тому, как некогда Торак вторгался в его сны перед встречей в Хтол-Мишраке.
Но вот снова Гарион стоял лицом к лицу с Ашараком мургский в призрачном Лесу Дриад — и снова, сконцентрировав всю свою волю, он вложил ее в единственный роковой приказ «Гори!». Это был знакомый кошмар — он мучил Гариона вот уже долгие годы. Он видел, как щека Ашарака затлела и задымилась, слышал отчаянный крик гролима, царапающего ногтями горящее лицо. Вновь в ушах его звенел отчаянный вопль: «Господин, пощадите!» Но, оставаясь глух к мольбам, он лишь приказал пламени жарче пылать — однако на этот раз во сне не охватило его привычное чувство презрения и отвращения к собственной, пусть вынужденной жестокости. Напротив, он испытывал сладостное возбуждение, отвратительную радость, глядя, как враг его корчится в пламени. Что-то в глубине его существа отчаянно кричало, силясь преодолеть эту нечестивую радость…
…Снова он в Хтол-Мишраке, и пылающий его меч вновь и вновь вонзается в тело одноглазого бога. Отчаянный крик Торака «мама!» на сей раз не пробудил в сердце Гариона жалости — только лишь злобное удовлетворение. Он смеялся помимо воли, и в раскатистых волнах этого безжалостного смеха тонуло все человеческое, что было в нем…
Беззвучно вскрикнув от ужаса, Гарион рывком сел в постели, пробудившись не столько от нахлынувших воспоминаний о тех, кого он лишил жизни, сколько придя в ужас от собственной радости, с которой созерцал их агонию.
Глава 21
Еще не рассвело, а соратники Гариона уже собрались в кают-компании. Лица всех были мрачны. Шестое чувство вдруг отчетливо подсказало Гариону, что не его одного терзали кошмары. А ведь обостренная интуиция вовсе не была свойственна Гариону, равно как и чтение мыслей, — ведь в его жилах текла кровь благоразумных сендарийцев, и он всегда считал подобные вещи чем-то неестественным и даже аморальным.
«Это твоя работа?» — мысленно спросил он у голоса.
«Нет. Как ни удивительно, но все это ты сделал совершенно самостоятельно. Похоже, ты делаешь успехи — медленно, разумеется, но все же…»
«Благодарю».
«Не стоит благодарности».
В каюту вошел Шелк. Его явно била дрожь. Взгляд у маленького человечка был какой-то затравленный, а руки дрожали. Он мешком осел на скамью и закрыл лицо руками.
— Ты не весь эль вчера вылакал? — хрипло спросил он у Белдина.
— Что, мучаешься похмельем, Хелдар? — участливо поинтересовался горбун.
— Нет, — ответил Гарион. — Дело вовсе не в этом. Он ночь напролет видел дурные сны.
Шелк вздрогнул и поднял голову.
— Откуда ты знаешь?
— Со мной было то же самое. Я снова спалил заживо Ашарака мургского, снова заколол Торака — и даже не единожды.
— А я очутился в западне. В пещере. — Шелка передернуло. — Там было темно, хоть глаз коли, но я чувствовал, как медленно надвигаются на меня стены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115