Мы целовались, как было на сцене, будто соединяя каждый дюйм наших языков, губ, зубов. Он оторвался от поцелуя, и глаза его выцвели в синие. Мои остались обычными, но мне было все равно. Он руками нашёл мою блузку, стянул её с меня через голову, наклонился надо мной, целуя мне шею сверху вниз, плечо, холмы грудей, там, где они выбивались из кружевного лифчика. Он сунул руки в лифчик и вытащил их наружу, и они были как в чёрной рамке проволочных дужек.
Жан-Клод опустился на колени, сдвинул меня на край стола, чтобы коснуться моих грудей языком. Он легонько и быстро защекотал языком соски, и я застонала. Он сомкнул губы вокруг груди, втянул её, сколько помещалось между клыками, так, чтобы не уколоть. И присосался, сильно, ещё сильнее, вытянул меня в линию, и это было так прекрасно, но я чувствовала, как он осторожен. Не в первый раз мы с ним играли в такие игры, но впервые я осознавала, что это лишь начало того, чего ему хочется. Не телепатия, не картинка у меня в голове — просто я знала. Я знала, чего он хочет. От чего себя сдерживает.
— Пусти кровь, — сказала я.
Он закатил глаза, чтобы видеть моё лицо.
— Пусти мне кровь, я знаю, как давно ты этого хочешь. Как ты осторожничаешь все время.
Он остановился и медленно выпустил мою грудь.
— Ma petite, ты опьянела от своей новой силы, но завтра к вечеру ты протрезвеешь.
Я замотала головой:
— Дай мне ощутить, что это будет, когда ты растянешь меня во рту и чуть-чуть пустишь кровь. Я же не говорю, что хочу пройти это до конца, но я говорю: я желаю попробовать, что это, понравится мне это или нет.
Он как-то странно-подозрительно на меня посмотрел, и этот взгляд был больше похож на мой, а не на его — будто он научился у меня этому взгляду и этой осторожности.
— Даю тебе слово, что не буду тебя наказывать ни за что, на что согласна сегодня. Немножко крови, только капельку, чтобы почувствовать, как это. — Я наклонилась к нему. — Я знаю, что ты хочешь сейчас пить отсюда. Ты никогда мне не говорил.
— И не сказал бы, ma petite. Ты столь нечасто позволяешь мне брать кровь, что мне и не снилось бы просить о подобной вольности. Если ты не предлагаешь даже шею, как я мог бы просить о более интимных местах?
— Я предлагаю сейчас. И я бы воспользовалась предложением на твоём месте. Кто знает, предложу ли я ещё раз, если ты сейчас скажешь «нет»?
Я смотрела ему прямо в лицо, чтобы он видел, что во мне нет конфликта, нет сомнений, одно только желание. Желание испытать.
— Что тебе вступило, ma petite?
— Ты. Точнее, я хочу, чтобы ты это сделал. Я хочу ощутить тебя в себе, Жан-Клод, внутри. Хочу, чтобы ты завалил меня поперёк стола с голой грудью и твоей меткой на ней. Хочу, чтобы ты впихнулся в меня и смотрел на кровь из раны, нанесённой тобой. Хочу, чтобы ты смотрел, как она будет течь все быстрее и быстрее, пока ты будешь меня иметь.
— Ты озвучиваешь мои фантазии, ma petite. Не овладел ли я твоим сознанием?
— Не думаю, — ответила я, но даже мысль об этом не вызвала во мне паники. — Сегодня только чуть-чуть, Жан-Клод, один маленький укольчик.
Он завёл руку мне за спину, и я не сразу поняла, что он лифчик расстёгивает. Бретельки соскользнули с плеч, вниз по рукам, и лифчик упал на пол. Жан-Клод смотрел прямо на меня, и его глаза не поднимались выше моей груди. А я совершенно не возражала.
Он взял их ладонями, нежно, почтительно, и поцеловал легчайшим поцелуем каждую. Потом поднял глаза ко мне, они снова стали полночно-синими, как обычно, настолько человеческими, насколько вообще могли быть.
— Ты уверена, ma petite? Уверена?
— Да, да, да!
Он взял ладонью мою правую грудь, кончик её вложил себе в рот, присосался быстрым движением. И он сосал и тянул, пока сосок у меня не набух не затвердел под его прикосновением. Я задышала чаще, пульс застучал в ушах. А Жан-Клод закатил глаза, глядя на меня снизу, и, наверное, то, что он увидел, уверило его, что он поступает правильно, потому что он стал втягивать сильнее и жёстче, заставив меня ахнуть. А он медленно, очень медленно затягивал мою грудь в рот. Никогда он столько не захватывал, потому что при этом есть риск пустить кровь. А рот его был такой тёплый, такой широкий, и твёрдый нажим его зубов был далёким-далёким.
Он стал помогать рту руками, очень осторожно, и дыхание его обжигало мне кожу. Он медленно отодвинулся, рот его соскользнул, и между губами у него осталось намного меньше. Жан-Клод вернулся к безопасному расстоянию, на котором был раньше. Он втянул в рот лишь кончик груди, и присосался. Сосал, тянул, растягивал, пока я не начала стонать.
Он сжал грудь ладонями, сжал, закатил глаза, глядя мне в лицо. И когда я не остановила его, он сжал сильнее, сжал, пока не появилось ощущение, что он хочет задушить мою грудь гарротой пальцев. Это было больно, было, но чередовалось с сосанием, натяжением соска, и потому больно не было. Было хорошо, очень хорошо.
Из моих губ вырвался почти стон:
— Да, пожалуйста, да, пожалуйста…
Он снова закатил глаза, глядя на меня, и что-то было в этих глазах, знание какое-то, предостережение, и вдруг он нанёс укус — не так яростно, как, видела я, представлял он это себе, — но чуть-чуть. Только самыми кончиками острых клыков он проколол мне грудь, присосавшись, и сжал её рукой. Остро, да — но не больно. Боль потерялась среди других ощущений. Рука его давила так сильно, рот сосал так энергично, что едва заметный укол клыков потерялся на этом фоне.
Он подвыпустил мою грудь, так что один сосок остался у него между зубами. Но на холме груди остались две алые точки. У меня на глазах они стали скользить по коже. Он втягивал сосок в рот и выпускал, и оба мы смотрели, как эти два узеньких красных следа сползали вниз по коже. А он так сильно, так долго втянул в себя сосок, что я закричала:
— Хватит, хватит!
Он осторожно отодвинулся и застыл на миг, глядя на цветовую гамму у меня на груди — не только кровь, но и следы его пальцев. Они исчезали на глазах, но две полосочки крови остались. Они стекали вниз, к коже возвращалась чувствительность, и струйки щекотали её. Ощущение этого крохотного скользящего прикосновения, это зрелище вызвали у меня дрожь.
Он медленно поднял руки по внутренней поверхности моих бёдер, и только когда его пальцы коснулись определённых мест, я поняла, что такое настоящая боль.
— Сегодня без рук.
Он нахмурился:
— Ты ранена?
Я объяснила как можно короче:
— Скажем так: ardeur необходимо было утолить, а Реквием оказался джентльменом. Я думаю, нам обоим было бы сейчас не так больно, будь он джентльменом не настолько.
Он смотрел недоуменно.
— Я все объясню подробнее, Жан-Клод, только не сейчас, прошу тебя. Сними штаны — хватит с меня на сегодня кожаных штанов в интимной близости. Дай мне увидеть тебя голым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216