— Угасала. А сегодня…
Он наклонился над моей рукой, и я знала, что он хочет прикоснуться губами к костяшкам пальцев. Один из даров ardeur’а — тот, что ты можешь заглянуть в чужое сердце. Ты видишь, что на самом деле ощущает это сердце. И когда Дамиан коснулся моей руки, я ощутила, что чувствует он. Удовлетворение. Пыл. Тревогу, но она уходила от ощущения его губ у меня на коже. Он хотел, и хотел он меня. Хотел, чтобы я утолила голод его кожи. Голод его тела — даже не столько по оргазму, сколько чтобы обняли его крепко и тесно, как необходимо нам всем прижать наготу свою к чьей-то чужой. Я ощутила его одиночество, и его жажду оказаться — пусть хоть на одну ночь — не одиноким, не изгнанником во тьму. Я ощутила его чувства к этому гробу в подвале. Не его это комната. Ни в каком смысле не его — это лишь место, чтобы каждую ночь приходить туда умирать на рассвете. Сюда он приходит умирать, один, зная, что поднимется, как и умирал — одиноким. Я видела бесконечную череду женщин, на которых он кормился, как страницы в книге — блондинка, брюнетка, одна с татуировкой на шее, темнокожая, бледнокожая, с синими волосами, бесконечная цепь шей и запястий, охочие глаза, вцепившиеся руки, и почти каждую ночь все это на публике, как номер в программе в «Данс макабр». Даже кормление уже не было его личным делом. Даже оно не было особым. Это просто обед, чтобы не умереть, и без всякого подтекста.
В центре его существа находилась огромная пустота.
Я считалась его мастером. Мне полагалось заботиться о нем, а я про эту пустоту не знала. Я не спрашивала, и так была занята тем, чтобы не оказаться связанной с ещё одним мужчиной какой-нибудь метафизической фигнёй, что не заметила, как плохо живётся Дамиану.
— Прости, Дамиан, я…
Я не знаю, что я сказала бы, потому что его пальцы коснулись моих губ, и я уже не могла думать. В них были жар и тяжесть, которых не было прежде.
Глаза его расширились — от удивления, наверное, как и у меня. Или это мои губы дали жар его коже? Оказались такими же горячими и жадными, как его пальцы, как будто палец и губы вдруг стали чем-то большим?
Я провела губами по его руке, мгновенно, лишь мимолётно прижалась ими к твёрдости пальцев, так, что даже поцелуем не назовёшь, но я не кожу пробовала на вкус, не кожи его касалась, а как будто прикоснулась губами к самым интимным его частям. Ощущалось прикосновение твёрдости пальцев, но вкус, но аромат — это было от нижних частей, будто я — собака, ловящая запах места, куда хочет попасть.
Он резко, прерывисто вздохнул, и когда я подняла глаза кверху, чтобы увидеть его лицо, глаза его были обессмыслены, будто я действительно коснулась того, что могла попробовать на вкус. Они горели изумрудным огнём, и как будто линия желания протянулась от моего рта через его пальцы, кисть, руку, грудь, бедра к центру его тела. Он ощущался, живой, плотный, наполненный кровью. Его тепло ощущалось, будто я сомкнула губы на нем. И когда мои губы соскользнули с кончиков его пальцев, настолько меньших, настолько твёрдых у меня во рту, зеленые глаза закатились под лоб, рыжие ресницы затрепетали и опустились. И дыхание его шепнуло только:
— Мастер мой!
Я знала, что он прав, знала, потому что помнила себя по другую сторону такого поцелуя. Жан-Клод умел вталкивать в меня желание, будто поцелуй — это был палец, скользящий вдоль моего тела, к самым нервам, касаясь такого, чего не может коснуться ни палец, ни рука. Впервые я была с другой стороны этого прикосновения, ощутила то, что годами ощущал Жан-Клод. Он знал мои интимные места куда раньше, чем я разрешила ему их коснуться или даже увидеть. Я ощутила то, что чувствовал он, и это было чудесно.
Натэниел тронул меня за руку. Наверное, я совсем забыла про него, забыла обо всем, кроме ощущения прикосновения Дамиана. Но Натэниел коснулся меня, и я почувствовала его тело ладонью, будто струна протянулась от пульса моей руки до его тела линией жара, желания и… силы.
Я ощутила силу, полыхнувшую у меня изо рта и руки в их тела. Это была моя сила, та, что пробудил Жан-Клод своими метками, но все равно моя, мой талант некроманта, который холодным огнём пронизывал тело Дамиана, но там, где он встречался с телом Натэниела, сила менялась, трансформировалась, становилась тёплой и живой. В мгновение ока сила пылала уже и во мне, во всех нас, но то, что я ощущала, было уже не сексом, а болью. Меня зажало между льдом и огнём, холодом, который обжигал, так он был силён, и огнём, который обжигал потому что он — огонь. Будто половина моей крови стала льдом и перестала течь, и я умирала, а другая половина крови текла расплавленным золотом, и моя кожа не могла удержать её. Я таяла, я умирала. Я кричала, и двое мужчин кричали со мною вместе. И крики Натэниела и Дамиана, а не мои, заставили какую-то часть моего сознания приподняться над болью.
Эта часть сознания, ослеплённая болью, знала, что если я сейчас дам этому себя поглотить, мы умрём все трое, а это было неприемлемо. Я должна найти способ подчинить это себе, иначе мы все погибли. Но как подчинить себе то, чего не можешь понять? Как покорить то, чего не видишь и даже коснуться не можешь? В этот момент я поняла, что я уже ни к чему не прикасаюсь. От боли я отпустила их обоих. Кожи они уже не касались, но связь между нами не исчезла. Один из нас, или все мы сразу, попытался спасти нас, разорвав прикосновение, но это не та магия, чтобы так легко её победить. Я стояла на полу на коленях, никого и ничего не касаясь, но я ощущала их. Ощущала сердце у каждого из них в груди, будто могла протянуть руку и вытащить этот тёплый трепещущий орган из тела, будто их плоть для меня — вода. Так силён был этот образ и так реален, что он заставил меня открыть глаза, подчинить себе боль.
Натэниел скорчился на полу, протягивая мне руку, будто это я свою отдёрнула. Глаза его были закрыты, лицо перекошено мукой. Дамиан стоял на коленях с пустым лицом. Если бы я не чувствовала его боль, я бы не знала, что кровь его стала льдом.
Рука Натэниела коснулась моей, как рука ребёнка, шарящего в темноте, но как только его пальцы коснулись моих, жжение стало утихать. Я сжала его руку, и это уже не было больно. Она все ещё была горяча, но это был бьющийся пульс жизни, будто нас наполнял зной летнего дня.
Другую половину тела все ещё жёг мороз. Я взяла руку Дамиана, и эта боль тоже ушла. Магия — за отсутствием лучшего термина — потекла сквозь меня, холод могилы и жар жизни, и я стояла посередине, пойманная меж жизнью и смертью. Я некромант, я всегда между жизнью и смертью.
Смерть я помнила. Запах «Гипнотик», духов моей матери, вкус её помады, когда она целовала меня на ночь, сладковатый запах пудры на коже. Я помнила ощущение гладкого дерева под пальцами — гроба моей матери, гвоздичный запах погребального покрывала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216
Он наклонился над моей рукой, и я знала, что он хочет прикоснуться губами к костяшкам пальцев. Один из даров ardeur’а — тот, что ты можешь заглянуть в чужое сердце. Ты видишь, что на самом деле ощущает это сердце. И когда Дамиан коснулся моей руки, я ощутила, что чувствует он. Удовлетворение. Пыл. Тревогу, но она уходила от ощущения его губ у меня на коже. Он хотел, и хотел он меня. Хотел, чтобы я утолила голод его кожи. Голод его тела — даже не столько по оргазму, сколько чтобы обняли его крепко и тесно, как необходимо нам всем прижать наготу свою к чьей-то чужой. Я ощутила его одиночество, и его жажду оказаться — пусть хоть на одну ночь — не одиноким, не изгнанником во тьму. Я ощутила его чувства к этому гробу в подвале. Не его это комната. Ни в каком смысле не его — это лишь место, чтобы каждую ночь приходить туда умирать на рассвете. Сюда он приходит умирать, один, зная, что поднимется, как и умирал — одиноким. Я видела бесконечную череду женщин, на которых он кормился, как страницы в книге — блондинка, брюнетка, одна с татуировкой на шее, темнокожая, бледнокожая, с синими волосами, бесконечная цепь шей и запястий, охочие глаза, вцепившиеся руки, и почти каждую ночь все это на публике, как номер в программе в «Данс макабр». Даже кормление уже не было его личным делом. Даже оно не было особым. Это просто обед, чтобы не умереть, и без всякого подтекста.
В центре его существа находилась огромная пустота.
Я считалась его мастером. Мне полагалось заботиться о нем, а я про эту пустоту не знала. Я не спрашивала, и так была занята тем, чтобы не оказаться связанной с ещё одним мужчиной какой-нибудь метафизической фигнёй, что не заметила, как плохо живётся Дамиану.
— Прости, Дамиан, я…
Я не знаю, что я сказала бы, потому что его пальцы коснулись моих губ, и я уже не могла думать. В них были жар и тяжесть, которых не было прежде.
Глаза его расширились — от удивления, наверное, как и у меня. Или это мои губы дали жар его коже? Оказались такими же горячими и жадными, как его пальцы, как будто палец и губы вдруг стали чем-то большим?
Я провела губами по его руке, мгновенно, лишь мимолётно прижалась ими к твёрдости пальцев, так, что даже поцелуем не назовёшь, но я не кожу пробовала на вкус, не кожи его касалась, а как будто прикоснулась губами к самым интимным его частям. Ощущалось прикосновение твёрдости пальцев, но вкус, но аромат — это было от нижних частей, будто я — собака, ловящая запах места, куда хочет попасть.
Он резко, прерывисто вздохнул, и когда я подняла глаза кверху, чтобы увидеть его лицо, глаза его были обессмыслены, будто я действительно коснулась того, что могла попробовать на вкус. Они горели изумрудным огнём, и как будто линия желания протянулась от моего рта через его пальцы, кисть, руку, грудь, бедра к центру его тела. Он ощущался, живой, плотный, наполненный кровью. Его тепло ощущалось, будто я сомкнула губы на нем. И когда мои губы соскользнули с кончиков его пальцев, настолько меньших, настолько твёрдых у меня во рту, зеленые глаза закатились под лоб, рыжие ресницы затрепетали и опустились. И дыхание его шепнуло только:
— Мастер мой!
Я знала, что он прав, знала, потому что помнила себя по другую сторону такого поцелуя. Жан-Клод умел вталкивать в меня желание, будто поцелуй — это был палец, скользящий вдоль моего тела, к самым нервам, касаясь такого, чего не может коснуться ни палец, ни рука. Впервые я была с другой стороны этого прикосновения, ощутила то, что годами ощущал Жан-Клод. Он знал мои интимные места куда раньше, чем я разрешила ему их коснуться или даже увидеть. Я ощутила то, что чувствовал он, и это было чудесно.
Натэниел тронул меня за руку. Наверное, я совсем забыла про него, забыла обо всем, кроме ощущения прикосновения Дамиана. Но Натэниел коснулся меня, и я почувствовала его тело ладонью, будто струна протянулась от пульса моей руки до его тела линией жара, желания и… силы.
Я ощутила силу, полыхнувшую у меня изо рта и руки в их тела. Это была моя сила, та, что пробудил Жан-Клод своими метками, но все равно моя, мой талант некроманта, который холодным огнём пронизывал тело Дамиана, но там, где он встречался с телом Натэниела, сила менялась, трансформировалась, становилась тёплой и живой. В мгновение ока сила пылала уже и во мне, во всех нас, но то, что я ощущала, было уже не сексом, а болью. Меня зажало между льдом и огнём, холодом, который обжигал, так он был силён, и огнём, который обжигал потому что он — огонь. Будто половина моей крови стала льдом и перестала течь, и я умирала, а другая половина крови текла расплавленным золотом, и моя кожа не могла удержать её. Я таяла, я умирала. Я кричала, и двое мужчин кричали со мною вместе. И крики Натэниела и Дамиана, а не мои, заставили какую-то часть моего сознания приподняться над болью.
Эта часть сознания, ослеплённая болью, знала, что если я сейчас дам этому себя поглотить, мы умрём все трое, а это было неприемлемо. Я должна найти способ подчинить это себе, иначе мы все погибли. Но как подчинить себе то, чего не можешь понять? Как покорить то, чего не видишь и даже коснуться не можешь? В этот момент я поняла, что я уже ни к чему не прикасаюсь. От боли я отпустила их обоих. Кожи они уже не касались, но связь между нами не исчезла. Один из нас, или все мы сразу, попытался спасти нас, разорвав прикосновение, но это не та магия, чтобы так легко её победить. Я стояла на полу на коленях, никого и ничего не касаясь, но я ощущала их. Ощущала сердце у каждого из них в груди, будто могла протянуть руку и вытащить этот тёплый трепещущий орган из тела, будто их плоть для меня — вода. Так силён был этот образ и так реален, что он заставил меня открыть глаза, подчинить себе боль.
Натэниел скорчился на полу, протягивая мне руку, будто это я свою отдёрнула. Глаза его были закрыты, лицо перекошено мукой. Дамиан стоял на коленях с пустым лицом. Если бы я не чувствовала его боль, я бы не знала, что кровь его стала льдом.
Рука Натэниела коснулась моей, как рука ребёнка, шарящего в темноте, но как только его пальцы коснулись моих, жжение стало утихать. Я сжала его руку, и это уже не было больно. Она все ещё была горяча, но это был бьющийся пульс жизни, будто нас наполнял зной летнего дня.
Другую половину тела все ещё жёг мороз. Я взяла руку Дамиана, и эта боль тоже ушла. Магия — за отсутствием лучшего термина — потекла сквозь меня, холод могилы и жар жизни, и я стояла посередине, пойманная меж жизнью и смертью. Я некромант, я всегда между жизнью и смертью.
Смерть я помнила. Запах «Гипнотик», духов моей матери, вкус её помады, когда она целовала меня на ночь, сладковатый запах пудры на коже. Я помнила ощущение гладкого дерева под пальцами — гроба моей матери, гвоздичный запах погребального покрывала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216