Что я заподозрила его во лжи — не о чем-нибудь конкретном, но почти обо всем? Он был слишком совершенным. Слишком таким, каким я хотела, чтобы он был. Значит, это напускное, разве нет? Никто не бывает в точности таким, как ты хочешь. Каждый ведь тебя в чем-то да разочарует.
Он снова шепнул:
— Ты ещё сильнее хмуришься. Что не так?
Я не знала, что сказать. И почему в этот вечер у меня бывало, что приходит дюжина ответов, и ничего нельзя сказать вслух? Я решила сказать полуправду — все же это лучше, чем ложь.
— Я все думаю, когда же ты все испортишь.
Он отодвинулся, чтобы яснее меня видеть, не скрывая недоумения.
— Что же я такого сделал?
Я покачала головой:
— В том-то и беда. Ты ничего, ни в каком смысле, не сделал неправильного.
Глядя на него, я хотела видеть его глаза. В конце концов я подняла руку и сдвинула его очки, чтобы мелькнули эти шартрезовые глаза. Но, конечно, это была ошибка, потому что я утонула в этих изумрудах, поразившись очередной раз, насколько они сегодня зеленые. Я мотнула головой:
— Черт с ним!
— Так что же не так? — шепнул он.
— Ничего, и это и есть не так.
Даже для меня это прозвучало бессмыслицей, но все равно было правдой. Так я чувствовала.
Он улыбнулся мне отчасти озадаченно, отчасти иронически, отчасти самоосудительно, и отчасти ещё как-то. Ничего счастливого в этой улыбке не было. Иногда он прибегал к этой улыбке, и я все ещё не понимала её, но знала, что он использует её все реже и реже, и только тогда, когда я бываю глупой. И хотя я знала, что веду себя глупо, но ничего не могла поделать. Он был слишком совершенен, и я не могла в этом не копаться. Слишком хорошо складывались наши отношения, и я не могла не пытаться узнать, могу ли я поломать их. Не поломать, на самом деле, просто проверить, насколько их можно согнуть. Должна была их испытать, потому что что толку в том, чего нельзя испытать? Да нет, черт, не так. На самом деле, если бы я дала себе волю, я была бы с Микой счастлива, и это начинало меня доставать.
Я склонила голову ему на грудь.
— Извини, Мика. Я просто устала и ворчу.
Он отвёл меня чуть в сторону с танцпола, хотя мы и не танцевали.
— В чем дело?
Я пыталась объяснить ему, в чем дело. Я за что-то на нем пытаюсь отыграться, но за что? И тут до меня дошло — частично.
— Я совершенно спокойно смотрела на убитую женщину. И ничего не чувствовала.
— Тебе надо отстраняться от собственных эмоций, иначе ты не сможешь работать.
Я кивнула:
— Да, но когда-то это требовало от меня усилий. А теперь нет.
Он посмотрел на меня, наморщив лоб, глаза его внимательно глядели поверх чуть сдвинутых очков.
— И это тебя беспокоит. Почему?
— Только социопаты и психи могут смотреть на погибших насильственной смертью и ничего не чувствовать.
Он прижал меня к себе — внезапно, сильно, но тщательно прижимался не всем телом. Так обнимают друга в беде. Может быть, чуть сильнее, чуть интимнее, но не намного. Он всегда будто знал, что именно мне надо, и когда оно мне надо. Раз мы не влюблены, то как он это делает? Черт побери, у меня бывала любовь с мужчинами, которые и близко так не понимали, что мне нужно.
— Ты не социопат, Анита. Ты просто отрезала часть своего существа, чтобы делать свою работу. Ты однажды сказала — это цена, которую ты платишь.
Я охватила его руками, прижалась крепко, упёрлась лбом в изгиб его шеи, потёрлась лицом о невероятную гладкость кожи.
— Я пытаюсь больше ничего от себя не потерять, но вроде бы уже не могу остановиться. Я сегодня ничего не ощущала — кроме вины за то, что ничего не ощущаю. Разве это не ненормально?
Он продолжал меня обнимать:
— Ненормально только если ты считаешь это ненормальным, Анита.
Эти слова заставили меня отодвинуться, чтобы заглянуть ему в лицо.
— Что это значит?
Он нежно тронул моё лицо:
— Это значит, что раз ты живёшь и можешь делать свою работу, то все окей.
Я сдвинула брови, потом рассмеялась, снова нахмурилась.
— Не уверена, что любой психотерапевт с тобой согласится.
— Я одно знаю: с тех пор, как я тебя встретил, мне стало надёжно, счастливо и лучше, чем было многие годы.
— Надёжно, ты говоришь. Забавно. Я думаю, так бы и Натэниел сказал: сперва надёжно, потом уже счастливо.
— Пусть я твой Нимир-Радж и сам доминант, но я, Анита, много лет провёл во власти Химеры. Вот он был и псих, и социопат. Я видел настоящего психа и социопата, Анита, и ты близко ни на то, ни на другое не похожа. — При этих словах он улыбнулся и чуть дёрнул головой — старый жест, от которого он почти избавился. На миг он повернулся в профиль, и поскольку настроение у меня было сегодня пытливое, я задала вопрос, который уже много недель вертела в голове.
Я провела пальцем по его переносице.
— Когда мы с тобой впервые встретились, у тебя нос выглядел так, будто он серьёзно сломан. Я предположила, что это случилось тогда, когда ты был человеком, но ведь сейчас он выпрямляется?
— Да, — ответил он, довольно тихо.
Улыбки уже не было, даже смущённой. Лицо его замкнулось. Я начала понимать, что так он выглядит, когда печален. Я видела Химеру, я, черт побери, его убила. Таких психов я в жизни встречала мало. И это при том, что в моем списке имеются самодовольные кандидаты в боги и мастера вампиров возрастом в несколько тысячелетий, не говоря уже про оборотней, которые были сексуальными садистами и сексуальными хищниками в самом прямом смысле этого слова. И то, что Химера попал в первые строчки этого списка психованных гадов, кое-что говорит о том, каким он был. Не могла я себе представить, каково это — быть в его власти достаточно долго. Мне и несколько часов не очень понравились. Мика и его пард были во власти Химеры много лет. Я избегала этой темы, потому что для них она была весьма болезненной, особенно для Мики. Но сегодня, по очень многим причинам, мне надо было знать. Надо было — почти — причинить ему какую-то боль. Мерзко, но правда.
Иногда ты борешься с тем, какой ты есть, а иногда сдаёшься. А иногда, когда устаёшь бороться с собой, начинаешь бороться с кем-нибудь другим.
Глава шестая
Мы оказались на дальнем конце парковки, где выстроились высокой тонкой шеренгой деревья. Быстрорастущие клёны, с жёлтыми листьями, танцующими на октябрьском ветру. Волосы я туго заплела французской косой, и ветер мало что мог с ними сделать, но у Мики волосы летали вокруг лица тёмным густым облаком. Он снял очки, и от уличных фонарей глаза у него были совсем жёлтые, даже вопреки надетой на нем зеленой рубашке, и они отражали свет не так, как отражали бы его глаза человека.
Прохладный ветер нёс сухой аромат осени. Что мне хотелось — взять Мику за руку и пойти в ночь, дойти до леса. Я хотела войти в темноту, и чтобы ветер понёс нас туда, куда он хочет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216
Он снова шепнул:
— Ты ещё сильнее хмуришься. Что не так?
Я не знала, что сказать. И почему в этот вечер у меня бывало, что приходит дюжина ответов, и ничего нельзя сказать вслух? Я решила сказать полуправду — все же это лучше, чем ложь.
— Я все думаю, когда же ты все испортишь.
Он отодвинулся, чтобы яснее меня видеть, не скрывая недоумения.
— Что же я такого сделал?
Я покачала головой:
— В том-то и беда. Ты ничего, ни в каком смысле, не сделал неправильного.
Глядя на него, я хотела видеть его глаза. В конце концов я подняла руку и сдвинула его очки, чтобы мелькнули эти шартрезовые глаза. Но, конечно, это была ошибка, потому что я утонула в этих изумрудах, поразившись очередной раз, насколько они сегодня зеленые. Я мотнула головой:
— Черт с ним!
— Так что же не так? — шепнул он.
— Ничего, и это и есть не так.
Даже для меня это прозвучало бессмыслицей, но все равно было правдой. Так я чувствовала.
Он улыбнулся мне отчасти озадаченно, отчасти иронически, отчасти самоосудительно, и отчасти ещё как-то. Ничего счастливого в этой улыбке не было. Иногда он прибегал к этой улыбке, и я все ещё не понимала её, но знала, что он использует её все реже и реже, и только тогда, когда я бываю глупой. И хотя я знала, что веду себя глупо, но ничего не могла поделать. Он был слишком совершенен, и я не могла в этом не копаться. Слишком хорошо складывались наши отношения, и я не могла не пытаться узнать, могу ли я поломать их. Не поломать, на самом деле, просто проверить, насколько их можно согнуть. Должна была их испытать, потому что что толку в том, чего нельзя испытать? Да нет, черт, не так. На самом деле, если бы я дала себе волю, я была бы с Микой счастлива, и это начинало меня доставать.
Я склонила голову ему на грудь.
— Извини, Мика. Я просто устала и ворчу.
Он отвёл меня чуть в сторону с танцпола, хотя мы и не танцевали.
— В чем дело?
Я пыталась объяснить ему, в чем дело. Я за что-то на нем пытаюсь отыграться, но за что? И тут до меня дошло — частично.
— Я совершенно спокойно смотрела на убитую женщину. И ничего не чувствовала.
— Тебе надо отстраняться от собственных эмоций, иначе ты не сможешь работать.
Я кивнула:
— Да, но когда-то это требовало от меня усилий. А теперь нет.
Он посмотрел на меня, наморщив лоб, глаза его внимательно глядели поверх чуть сдвинутых очков.
— И это тебя беспокоит. Почему?
— Только социопаты и психи могут смотреть на погибших насильственной смертью и ничего не чувствовать.
Он прижал меня к себе — внезапно, сильно, но тщательно прижимался не всем телом. Так обнимают друга в беде. Может быть, чуть сильнее, чуть интимнее, но не намного. Он всегда будто знал, что именно мне надо, и когда оно мне надо. Раз мы не влюблены, то как он это делает? Черт побери, у меня бывала любовь с мужчинами, которые и близко так не понимали, что мне нужно.
— Ты не социопат, Анита. Ты просто отрезала часть своего существа, чтобы делать свою работу. Ты однажды сказала — это цена, которую ты платишь.
Я охватила его руками, прижалась крепко, упёрлась лбом в изгиб его шеи, потёрлась лицом о невероятную гладкость кожи.
— Я пытаюсь больше ничего от себя не потерять, но вроде бы уже не могу остановиться. Я сегодня ничего не ощущала — кроме вины за то, что ничего не ощущаю. Разве это не ненормально?
Он продолжал меня обнимать:
— Ненормально только если ты считаешь это ненормальным, Анита.
Эти слова заставили меня отодвинуться, чтобы заглянуть ему в лицо.
— Что это значит?
Он нежно тронул моё лицо:
— Это значит, что раз ты живёшь и можешь делать свою работу, то все окей.
Я сдвинула брови, потом рассмеялась, снова нахмурилась.
— Не уверена, что любой психотерапевт с тобой согласится.
— Я одно знаю: с тех пор, как я тебя встретил, мне стало надёжно, счастливо и лучше, чем было многие годы.
— Надёжно, ты говоришь. Забавно. Я думаю, так бы и Натэниел сказал: сперва надёжно, потом уже счастливо.
— Пусть я твой Нимир-Радж и сам доминант, но я, Анита, много лет провёл во власти Химеры. Вот он был и псих, и социопат. Я видел настоящего психа и социопата, Анита, и ты близко ни на то, ни на другое не похожа. — При этих словах он улыбнулся и чуть дёрнул головой — старый жест, от которого он почти избавился. На миг он повернулся в профиль, и поскольку настроение у меня было сегодня пытливое, я задала вопрос, который уже много недель вертела в голове.
Я провела пальцем по его переносице.
— Когда мы с тобой впервые встретились, у тебя нос выглядел так, будто он серьёзно сломан. Я предположила, что это случилось тогда, когда ты был человеком, но ведь сейчас он выпрямляется?
— Да, — ответил он, довольно тихо.
Улыбки уже не было, даже смущённой. Лицо его замкнулось. Я начала понимать, что так он выглядит, когда печален. Я видела Химеру, я, черт побери, его убила. Таких психов я в жизни встречала мало. И это при том, что в моем списке имеются самодовольные кандидаты в боги и мастера вампиров возрастом в несколько тысячелетий, не говоря уже про оборотней, которые были сексуальными садистами и сексуальными хищниками в самом прямом смысле этого слова. И то, что Химера попал в первые строчки этого списка психованных гадов, кое-что говорит о том, каким он был. Не могла я себе представить, каково это — быть в его власти достаточно долго. Мне и несколько часов не очень понравились. Мика и его пард были во власти Химеры много лет. Я избегала этой темы, потому что для них она была весьма болезненной, особенно для Мики. Но сегодня, по очень многим причинам, мне надо было знать. Надо было — почти — причинить ему какую-то боль. Мерзко, но правда.
Иногда ты борешься с тем, какой ты есть, а иногда сдаёшься. А иногда, когда устаёшь бороться с собой, начинаешь бороться с кем-нибудь другим.
Глава шестая
Мы оказались на дальнем конце парковки, где выстроились высокой тонкой шеренгой деревья. Быстрорастущие клёны, с жёлтыми листьями, танцующими на октябрьском ветру. Волосы я туго заплела французской косой, и ветер мало что мог с ними сделать, но у Мики волосы летали вокруг лица тёмным густым облаком. Он снял очки, и от уличных фонарей глаза у него были совсем жёлтые, даже вопреки надетой на нем зеленой рубашке, и они отражали свет не так, как отражали бы его глаза человека.
Прохладный ветер нёс сухой аромат осени. Что мне хотелось — взять Мику за руку и пойти в ночь, дойти до леса. Я хотела войти в темноту, и чтобы ветер понёс нас туда, куда он хочет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216