— Забавно, что мне вовсе не забавно, Анита. — Он наклонился ко мне и зашептал: — Я с ума схожу. Все эти женщины меня трогают, трутся об меня, прижимаются своими тёплыми… — он наклонился ниже, касаясь волосами моей щеки, — мягкими… — дыхание у меня на коже, — влажными… — губы коснулись моей щеки, и я задрожала, — телами прямо ко мне.
Дыхание вырвалось у меня прерывисто, и пульс оглушительно забился в ушах. Так трудно было настроиться на что-то, кроме губ у меня на щеке, хотя они едва её касались. Я сглотнула слюну так, что горло заболело, и ответила:
— Ты мог бы поехать к любой из них.
Он прижался ко мне щекой, но ему пришлось нагнуться ниже, и тело его отодвинулось. Хоть какой-то компромисс.
— И надеяться, что окна у них закрыты от солнца? — Он стоял, опираясь о ящики по обе стороны от меня, и я оказалась между его руками. — Верить, что они мне ничего плохого не сделают, когда взойдёт солнце и я стану беспомощным?
Я попыталась сказать что-нибудь полезное, что-нибудь, что даст мне возможность думать о другом, а не о том, как мне хочется до него дотронуться. Когда не знаешь, что сказать — ссорься.
— У меня шею сведёт, если ты будешь стоять так близко.
Придыхание в моем голосе при этих словах было едва слышно. Уже хорошо.
Дамиан взял меня руками за талию, и ощущение его твёрдых ладоней вымело из меня все умные слова, которые я хотела сказать. И его тоже на минуту остановило. Заставило нагнуть голову, закрыть глаза, будто пытаясь сосредоточиться или прояснить мысли. И вдруг он поднял меня и посадил на край кухонного стола. Я не ожидала этого, и он успел вдвинуть бедра меж моих колен раньше, чем я среагировала. Мы не были прижаты друг к другу, только его руки лежали у меня на талии, что было почти то же самое.
— Вот так, — произнёс он хрипло, — тебе будет меня лучше видно.
Он был прав, но я не это имела в виду. Я хотела, чтобы он отодвинулся, а вместо этого у меня освободились руки, и тут же легли на его рукава, и даже через толстую ткань ощущалась твёрдость мышц. Как будто мои руки действовали по собственной воле. Я провела ими снизу вверх, нащупала плечи, широкие плечи, и волосы щекотали мне тыльные стороны ладоней. И от ощущения моих рук у него на плечах, от его волос у меня на коже я потянулась к нему. Я хотела поцелуя. Вот так просто. Казалось неправильно — быть так рядом и не соприкоснуться.
Он чуть наклонился ко мне, глаза — как глубокие зеленые озера, такие, что утонуть можно.
— Скажи мне «остановись», и я остановлюсь, — прошептал он.
Я не сказала. Я охватила его руками за шею, и сразу, как только соприкоснулась наша кожа, я успокоилась. Снова смогла думать. Это был дар его мне, как моего слуги. Он помогал мне успокоиться, взять себя в руки. Когда я его касаюсь, мне почти невозможно выйти из себя. Он снижает мне кровяное давление, помогает думать.
Я держала его лицо в ладонях, потому что хотела его касаться, но от его столетиями выработанного контроля за эмоциями мне кое-что досталось, и потому я не потеряла разум, когда его губы коснулись моих. Не то чтобы я ничего не почувствовала, потому что невозможно быть в руках Дамиана, прижиматься к нему грудью, соприкасаться с ним губами и остаться равнодушной. Чтобы не растаять в его объятиях хоть чуть-чуть, надо быть каменной. Но он, поделившись со мной спокойствием, получил взамен страсть, которой был лишён столетиями. Страсть не в смысле только секс, но любая сильная эмоция, кроме страха. Все остальное выбила из него она за столько сотен лет, сколько редкий вампир может прожить.
Он отодвинулся посмотреть мне в лицо:
— Ты спокойна. Почему ты спокойна? Я с ума схожу, а ты смотришь на меня безмятежными глазами! — Он схватил меня за руки, пальцы впились до боли, но я осталась спокойна. — Злая судьба: чем больше мы соприкасаемся, тем ты спокойнее, и тем сильнее я завожусь. — Он чуть встряхнул меня, лицо его перекашивали эмоции. — Меня наказывают, а я ничего плохого не делал!
— Это не наказание, Дамиан, — ответил мой тихий и спокойный голос.
— Жан-Клод говорил, что ты, если хочешь, можешь черпать спокойствие как только оно тебе будет нужно. Что ты можешь меня трогать и наслаждаться этим, но тебя это не затянет.
Пальцы его впились так, что должны были остаться синяки.
— Дамиан, ты делаешь мне больно.
Голос у меня был все ещё спокоен, но в нем появилась едва слышная нотка жара, гнева.
— Зато ты хоть что-то чувствуешь, когда я тебя трогаю.
— Отпусти мне руки, Дамиан.
И он отпустил, тут же, будто обжёгся, потому что ослушаться прямого приказа от меня он не может. Каков бы приказ ни был.
— Сделай шаг назад, Дамиан, дай мне место.
Я теперь злилась, хотя его тело все ещё касалось моего, и злость заполняла меня, выливалась жаром. И Господи, до чего же это было хорошо! Я привыкла злиться, я это люблю. Не слишком позитивное отношение, зато правда.
Я стала растирать руки, где он их сжал, и тут же прекратила. Не в моих правилах показывать кому бы то ни было, что он сделал мне больно.
— Я не хотел делать тебе больно, — сказал он, обхватывая себя за руки.
На миг я подумала, что это он ощутил мою боль, потом поняла, что это он, чтобы меня не трогать.
— Конечно, ты только хотел меня оттрахать.
— Так нечестно.
Он прав, это было нечестно, но мне наплевать. Когда он меня не трогает, я могу позволить себе быть нечестной, несправедливой и вообще какой хочу. Я завернулась в собственную злость. Я скормила ей все мелочные стимулы, которые подавляла целые дни. Надо было помнить, что в смысле овладения собой злоба ничуть не хуже спокойствия. И если отбросишь одно, то и другое труднее будет удержать.
И я спустила с цепи злость, как спускают озверевшего пса. Она заревела, вырываясь из меня, и вспомнилось время, когда ярость была у меня единственным теплом.
— Пошёл вон, Дамиан! Иди спать.
— Не делай этого Анита, прошу тебя.
Он протянул ко мне руку, готов был дотронуться, но я шагнула назад.
— Немедленно иди!
Здесь он ничего не мог поделать — я дала прямой приказ. Он вынужден был повиноваться.
Он вышел, блестя слезами зелёных глаз. В дверях разминулся с Натэниелом. Тот посмотрел на меня безразличными глазами, тщательно стараясь ничего на лице не выразить.
— Мика должен был уехать.
Я кивнула, поскольку своему голосу не доверяла. Давно я уже не давала себе так разозлиться. На несколько минут это ощущение приятно, но я уже начинала жалеть, что так обошлась с Дамианом. Он не просил меня делать его своим слугой. То, что это произошло случайно, не делает это более правильным. Он взрослая личность, а я только что послала его спать, как расходившегося ребёнка. Он заслуживает лучшего отношения. Как и всякий другой.
Злость отхлынула, и мне даже прохладней стало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216