Байрон кричал, тело его дёргалось вместе с моим. Рука Реквиема судорожно вцепилась мне в волосы, другая схватила за плечо, вонзила в меня ногти, и тело его тоже дёргалось, сотрясалось вместе с нашими телами.
Я кричала, пока не охрипла, а он все пил, и Байрон все распирал меня изнутри, вбивая себя в меня. Я будто застряла в бесконечном цикле наслаждения, когда одно движение даёт силы другому, и наконец мы свалились дрожащей грудой. Рот Реквиема отвалился от моей шеи.
— Больше не могу.
Его идеальный голос прозвучал еле слышным шёпотом.
Байрон свалился марионеткой, у которой обрезали нити. Он валялся на мне, и я слышала, как сердце его колотится пойманной птицей. Дышал он прерывисто и трудно, и я не лучше.
Он обрёл голос — хриплый, дрожащий.
— Не будь я мертвецом, я бы сказал, что у меня сердечный приступ.
Я попыталась рассмеяться и закашлялась.
— Ой, не надо! — вскрикнул Байрон. — Не надо!
От кашля я снова сжалась вокруг него, и он дёрнулся, приподнявшись на руках, последний раз двинулся в меня, и я задёргалась под ним.
Он снова свалился на меня, умоляя:
— Анита, пожалуйста, не надо больше, не надо. Никогда не думал, что скажу такое после одного раза, но дай мне минутку… перевести дыхание.
— Дыхание, — произнёс Реквием, уткнувшись лицом в пол рядом со мной. — Тут бы пульс перевести. Я знал, что у тебя ardeur, но все-таки предупреждать надо, что ты так умеешь.
Я обрела голос:
— Так — это как?
Он чуть повернул голову, чтобы глянуть мне в глаза, лёг щекой ко мне на плечо.
— Я знал, что ты будешь от меня питаться, но не знал, что ты доведёшь меня до оргазма.
— Нас, — поправил Байрон. — Снова и снова. — Он лежал у меня поперёк груди, и мне были видны его каштановые кудри. — Обычно я веду счёт таким вещам, но сейчас бросил после пяти. Или шести?
— Восьми, — сказал Реквием, — если не больше. Наверное, если бы я мог ещё пить, нам не пришлось бы останавливаться. — Он закрыл глаза, и по телу его прошла лёгкая дрожь. — Я забыл, сколько есть разных способов утолять ardeur. И забыл, как это приятно.
— Мне не с чем сравнить, — хрипло выдохнул Байрон.
— Ты никогда не видел Бёлль Морт? — спросил Реквием.
Байрон хотел было посмотреть на него, но не смог поднять голову — слишком большое усилие.
— Нет, не имел удовольствия.
— Именно что удовольствия, — сказал Реквием.
Если бы я могла шевельнуться и знала, что не отключусь, я бы велела всем с меня слезть, но я не могла, и знала, что хотя бы Байрон точно не может. Он больше использовал мускульной силы, чем я. Но слишком странно это было, что они так валяются и разговаривают, будто меня здесь нет.
— Почему же ты тогда не дал Бёлль оставить тебя при ней?
— Ты с ней встречалась? — спросил он.
— В некотором смысле — да.
Синие-синие глаза опечалились, истома восторга растаяла в искрах воспоминаний.
— Тогда ты знаешь, почему. Ни одно наслаждение не стоит её цены, и к тому же я не люблю мужчин, совсем не люблю, а если ты хотя бы не бисексуален, тебе при её дворе не выжить.
— Почему?
— Когда она не трахается со своими мужчинами сама, то любит смотреть, как они трахают друг друга. Вряд ли при её дворе бывает хоть один момент бодрствования, когда кто-нибудь не занимается сексом с ней самой, или ради её развлечения, или ради развлечения её гостей.
Байрон сумел приподняться и глянул серыми глазами на другого вампира.
— Я не против мужчин, но, судя по твоим рассказам, мне бы тоже там не понравилось.
— Нет наслаждения без расплаты. Нет наслаждения без какой-нибудь боли, и не такой боли, которая тебе нравится. Сперва она выясняет, чего ты желаешь больше всего на свете. Она постигает твоё тело, как не может ни одна любовница, а потом начинает лишать тебя своей любви. Заставляет тебя умолять о ней. Заставляет тебя привыкнуть к ней как к зелью — если может. И когда она овладевает тобой, овладевает по-настоящему, то начинает уходить от тебя, и ты всю оставшуюся вечность любуешься раем, но глядишь из-за сияющих ворот, и только отсветы неба доходят до тебя.
Я обнаружила, что снова могу двигать рукой. Потянулась через кудри Байрона и тронула Реквиема за лицо.
— Так как оно вышло с Бёлль?
Тяжесть воспоминаний исчезла из его взгляда, но свет наслаждения не вернулся.
— Если бы Жан-Клод не предложил мне приют, когда наш прежний мастер попал под казнь, я бы достался Бёлль Морт. Если бы это предложил любой другой мастер, кроме sourdre de sang, я не мог бы ей отказать. Ты себе не представляешь, какой это редкий случай, что Жан-Клод смог набрать столько силы, что стал родоначальником собственной линии. Такого смогли добиться не больше трех вампиров за последние восемьсот лет. Это защитило всех нас, когда наш прежний мастер спятил и пошёл против веления совета. Целый двор, где почти все — из линии Бёлль, и когда он рассыпался, она попыталась подобрать все куски.
Великобритания — единственная страна в мире, кроме США, где вампиры существуют легально. У них есть права, и нельзя убить вампира только за то, что он вампир, — это считается преступлением. Но в Америке так уже почти четыре года, а британцы в этом деле новички, и напоролись на шероховатости. Шероховатости, о которых журналисты и власти даже не могли подозревать. Мастер Города в Лондоне был очень стар, он был одним из первых мастеров, созданных Бёлль Морт, а было это очень, очень давно. А по-настоящему старые вампиры, бывает, не слишком в восторге от новомодных идей — знаете, там всякое электричество, современная медицина, или тот факт, что им надо появляться на публике очень по-современному, как рок-звезды. В Лондоне красавцев-вампиров линии Бёлль было больше, чем из трех остальных групп вместе взятых, даже при дворе самой Бёлль их было меньше. Так что, когда вампиры стали легальными, совет вампиров решил, что Мастер Города должен играть по правилам людских СМИ. Он сам себя называл Дракула, потому что когда настоящего Дракулу казнили, имя освободилось для первого желающего. Каждое имя может носить только одно лицо в одной стране, и только одно лицо в каждый момент времени может иметь одно из наиболее известных имён. Дракула не был настоящим Дракулой, но журналисты этого явно не понимали, и они с восторгом писали насчёт того, что у них Мастером Города — тот самый Дракула. Они от него хотели только, чтобы он политически корректно был доступен для СМИ, как Жан-Клод и ещё много мастеров в нашей стране, но новый Дракула это воспринял как-то неадекватно. То есть озверел и стал курочить людей.
Совету удалось спустить это дело на тормозах. Дракулу, конечно, убили снова, а потом члены совета доказали, что вампиры не менее всякого прочего народа подвержены суевериям, и объявили имя «Дракула» мёртвым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216