У меня глаза горели.
— Да, не помешает. Если ты станешь злодеем, я выполню свой долг. — Закрыв глаза, я замотала головой. — Хитрая ты сволочь! Насколько проще было бы тебя убить, если бы я тебя не любила!
— Я не потому хотел, чтобы ты любила меня, что ты станешь моим предохранителем, как ты это сформулировала. Я хотел, чтобы ты меня любила, потому что я тебя люблю. — Голос его был близко-близко, и когда я открыла глаза, Жан-Клод стоял передо мной. — Только потом меня стало тревожить, не настолько ли ты мною одурманена, чтобы простить мне в этой жизни преступления.
— Нет, нет.
— Я должен был знать, ma petite.
— Не называй меня так! Сейчас — не называй.
Он сделал глубокий вдох.
— Прости меня, Анита. Я не стал бы причинять тебе боль — намеренно.
— Так не мог ты подождать с этим разговором, пока не пройдёт кайф?
— Нет, — ответил он. — Я должен был знать, любишь ли ты меня больше, чем собственное чувство справедливости.
Я проглотила ком в горле. Не заплачу. Я не стану, мать твою, плакать.
— Ведь если бы я предал честь… — у меня перехватило дыхание, я сглотнула слюну, -…я предал бы тебя.
Он взял меня за руки, я чуть не отдёрнулась, но заставила себя стоять спокойно. Я была так зла, так взбешена…
— Меня неверным не зови, — произнёс он, — за то, что тихий сад твоей доверчивой любви сменял на гром и ад.
Я подняла на него глаза и прочла следующие две строки:
— Да, я отныне увлечён врагом, бегущим прочь.
— Коня ласкаю и с мечом я коротаю ночь… — подхватил он.
— Я изменил? Что ж — так и есть! — Это уже я.
— Но изменил любя, — тихим голосом сказал Жан-Клод. — Ведь если бы я предал честь… — выдохнул он мне в волосы.
К концу стиха я стояла, уткнувшись ему в грудь лицом, слыша только, как бьётся его сердце, поистине оживлённое моей кровью.
— … Я предал бы тебя.
— «К Люкасте, уходя на войну» [2] , — сказал Жан-Клод. Он стоял, крепко прижимая меня к груди.
Я медленно завела руки ему за спину.
— Ричард Лавлейс, — отозвалась я. — Очень любила в колледже его стихи. — Я продвинула руки дальше, сомкнула их у него на талии, и мы стояли, обняв друг друга. — Вряд ли вспомнила бы целиком, если бы ты не помог.
— Вместе мы больше, чем сумма двух частей, Анита. Это и есть любовь.
Я стиснула его сильнее, слезы покатились у меня по лицу, горячие и тяжёлые, удушающие.
— Не Анита.
Мне не надо было видеть его лицо, чтобы понять, как он радостно улыбнулся. Но голос его я слышала:
— Ma petite, ma petite, ma petite, ma petite.
Наступает момент, когда просто любишь, не за то, что он там хороший или плохой, или ещё какой. Просто любишь. Это не значит, что вы всегда будете вместе. Не значит, что не будете друг другу делать больно. Значит только, что любишь. Иногда вопреки тому, кто он такой, иногда — благодаря. И знаешь, что он тебя тоже любит, иногда благодаря тому, кто ты такая, а иногда — вопреки.
Глава сорок шестая
Здание клуба «Сапфир» — приземистое, широкое и на взгляд не очень приятное. Опять же оно не слишком отличается от прочих клубов этой местности, и непонятно, почему это — «клуб джентльменов», а остальные — «стриптиз-бары»? А из-за охраны, декора, дресс-кода для стриптизеров и разогревщиков. Сегодня вип-парковка была забита официальными и полуофициальными машинами — интересно было смотреть на фасад клуба сквозь вертящиеся мигалки и суетящийся народ. Даже большая пожарная машина тут стояла, а ещё — машина службы спасения рядом с обыкновенной «скорой». Понятия не имею, зачем понадобились пожарники, но на месте убийства всегда собирается больше народу, чем там на самом деле нужно. Больше копов, больше штатских, больше кого угодно.
На полицейскую ленту и барьеры на козлах напирала толпа. Некоторые женщины были едва одеты для такого октябрьского холода, и я заключила, что это публика из соседних клубов. Большинство танцовщиц приехали на работу в нормальной одежде и там переоделись. Так что некоторые из дрожащих на холоде женщин бросили работу по соседству и примкнули к зевакам.
Мне пришлось припарковаться на стоянке соседнего клуба — «Джаз-бэби», живая музыка, живое представление. Что может быть лучше? Разве что поспать — было уже почти четыре утра. Под душем я поставила рекорд скорости, но здесь у реки, все ещё было тихо. Как-то мы сумели замазать мне блузку кровью, и потому я надела футболку, которую раздобыл для меня где-то Жан-Клод. Она была белой, так что чёрный лифчик через неё просвечивал — просвечивал бы, не надень я снова кожаную куртку Байрона. Может, я смогу её не снимать? Нет, внутри будет тепло. А, ладно. Если самое худшее, что со мной случится, будет состоять в том, что у меня заметят чёрный лифчик под белой футболкой, я буду считать, что мне повезло.
Жан-Клод нашёл и бельё — тоже стринги, но на этот раз удобные, потому что сделаны были из мягкой ткани для футболок, и даже та часть, что между ягодиц, не натирала. Вообще-то женские стринги, которые я видела, все были из эластика или кружева вдоль задницы, и совершенно неудобны.
Мне пришлось помахать значком, даже чтобы пробиться сквозь толпу. Когда я добралась до оцепления, полицейский, ближайший ко мне, на меня посмотрел. Он увидел женщину в сапогах, короткой юбчонке и кожаной куртке.
— Клуб закрыт, работать тебе сегодня не придётся, — сказал он.
Я ткнула ему значок прямо в лицо, и ему пришлось отодвинуться, чтобы рассмотреть её.
— Я думаю, сотрудник… — я всмотрелась в его бляху в свете прожекторов, -…Дуглас, что сегодня мне все-таки придётся работать.
Он посмотрел на меня сверху вниз, поскольку был выше меня. Видно было, как он пытается объединить меня с моим значком в одно целое. Не первый полицейский испытывал трудности, совмещая одно с другим, и вряд ли последний. Пусть я думаю, как коп, но выгляжу совсем по-иному. Особенно сегодня.
— Я — маршал Анита Блейк. Меня вызвал сержант Зебровски.
Всегда полезно напомнить, что я не сама напросилась. У меня есть на это полномочия, но я стараюсь как можно меньше соваться без приглашения. Ни один коп, какой бы масти он ни был, не любит, когда в дело, которое он расследует, кто-то суёт нос. Особенно такой здоровенный коп.
Сотрудник Дуглас уставился на мой значок, будто сильно сомневался, что он настоящий.
— Мне никто не говорил, что сюда должны прибыть федералы.
— Знаете что? Сейчас четыре утра. Я спросила вашего разрешения пройти из чистой вежливости, потому что вот это — значок федерального маршала, и он даёт мне право перейти оцепление и заняться своей гребанной работой на месте убийства. Если вы попытаетесь мне помешать, сотрудник Дуглас, я против вас выдвину обвинение в создании препятствий федеральному чиновнику при исполнении его обязанностей.
Он скривился, будто проглотил что-то кислое, но махнул другому полицейскому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216