Ерунда, конечно, - что-нибудь вроде ста сорока семи взломов автомашин в Чикаго было бы гораздо ближе к истине, - но сплетня всегда интереснее правды.
Внезапно в комнате наступило молчание. Все дети неожиданно оказались наедине со своими печалями.
Я сказал; - Итак, все думают о чем-то печальном. Если кому-то не о чем печалиться, пусть придумает что-нибудь очень грустное, самое печальное на свете. А теперь напрягитесь и представьте себе, как нам сейчас плохо. Если хотите, закройте глаза.
Большинство уткнулись лицами в ладошки. Мы уже переиграли множество игр на воображение, и эта мало чем отличалась, разве что была более напряженной.
- Господи, - сказал я. - Как мне грустно. Я чувствую такую ужасную печаль. Давайте поплачем. Если кто-то не может плакать по-настоящему, можно притвориться. Разрешите себе побыть печальными. Прочувствуйте, насколько вам жалко себя. Это бывает: можно потерять маму и папу, и всех своих друзей по школе, и любимого учителя, и свою собаку или кошку, или свою любимую куклу, или игрушку, или любимую передачу по телевизору, или бабушку с дедушкой - что угодно. Просто подумайте о чем-нибудь, чего вы лишились. Пусть вам станет понастоящему грустно. Это может быть даже ваша любимая еда. Пожалейте о ней. Я плачу…
Я закрыл лицо руками и начал громко всхлипывать. Некоторые дети занялись тем же - одни притворно, а кое-кто по-настоящему. Один или два захихикали от собственного притворства, некоторые украдкой подглядывали сквозь щелки между пальцами, но, увидев, что другие относятся к этому всерьез, снова прятались под защиту ладоней. Спустя минуту большинство тихо заплакали.
Алек сидел у меня коленях. Я посмотрел на него сверху вниз и, очень осторожно взяв его руки в свои, поцеловал его ладошки, а потом прижал их к его глазам, положив свои ладони поверх. Мы вместе тихонько всхлилывали. Его всхлипы были почти неразличимы, их чувствовали только мои руки, и от этого мне стало тепло. Я не мог припомнить, чтобы Алек когда-нибудь плакал, - Плачут все, - повторил я как можно мягче. - Все думают о самом-самом печальном, что только есть на свете, и не удерживают слез. Все идет хорошо. Просто плачьте до тех пор, пока слезы сами не перестанут течь. Плачьте, как я. Как Маленькая Айви.
Две девочки продолжали хихикать. Они все еще думали, что это только представление, не понимая, как это серьезно - заплакать.
Через некоторое время плач стих, и Маленькая Айви стала обходить комнату, вытирая глаза и носы. Мы все переглядывались; у детей был такой серьезный вид, что мне пришлось улыбнуться.
- Ничего, что вы грустите, - успокоил я их. - При утратах всегда так бывает, а их никто не может избежать. Поэтому, когда печаль прошла, можно снова улыбнуться. Внимание! Все обнимаются со всеми, - распорядился я. - Не останавливайтесь, пока крепко-накрепко не переобнимаете всех в этой комнате.
Дети любили игры с обниманием, и уже спустя несколько минут все снова смеялись. А потом они набросились на меня, образовав большую кучу-малу, и все мы повалились на пол. Алек и я оказались в самом низу.
Через минуту мы продолжили игру.
Следующим был испуг.
Я попросил всех вернуться на свои места.
- Когда я был маленьким мальчиком, - начал я, - мы часто ходили по ночам в лес и рассказывали друг другу самые страшные истории, чтобы проверить, как мы можем напугать самих себя. Кто из вас знает страшную историю? - Я обвел взглядом комнату. Никто не поднял руку. - О, тогда слушайте! Я расскажу вам сказку об эльфах и пингвине.
Маленькая Айви притворно застонала.
- Нет, не надо! - закричала она в ужасе. - Все, угодно, только не это. Пусть кто-нибудь другой расска-жет свою историю.
- Я знаю одну, - послышался тоненький голос принадлежащий маленькой девочке, которую мы звали Хрусталочкой - такой она казалась нежной и хрупкой.
- Ты расскажешь ее нам? Она колебалась.
- Ладно, потом, когда будешь готова, - ослабил нажим. - Маленькая Айви, а ты знаешь какую-нибудь страшную историю?
Та с готовностью кивнула.
- Однажды я видела… жирного… фиолетового… красного…
Она развела руки примерно на четверть метра и по-смотрела мне прямо в глаза с проказливым выражением - Айви! - начал было я…
- … бегемота! - закончила она, широко разведя руки и засмеявшись.
- Это нестрашно, - сказал Томми. - Кроме того никаких бегемотов больше нет. Вот если бы ты увидела огромную жирную и мохнатую, с фиолетовым и красным мехом гусеницу, тогда было бы страшно.
- А ты видел?
Он быстро кивнул. Очень серьезно.
- Страшно было?
Томми кивнул даже еще быстрее, словно не желал признать это.
Я обвел взглядом комнату и, понизив голос, спросил: - Кто еще видел больших мохнатых фиолетово-красных гусениц?
Лишь немногие подняли руки. Возможно, некоторые лгали или выдумывали, но это ничего не значило.
- Ладно, - сказал я, крепко обхватив Алека. - Да - вайте закричим так, будто мы испугались больших жир-ных мохнатых красных гусениц. Подождите! Сейчас крикне обязательно должен быть громким, но такой ужасный, будто вы испугались на самом деле.
Раздался звук, от которого мурашки побежали по коже: полсотни детей стонали, визжали, выли и плакали. Даже притворные стенания, плач и крики звучали ужасно.
Я уже начал сомневаться в плодотворности своей идеи. Но, начав, необходимо было пройти весь путь до конца. Не мог же я остановить их посередине страха. Испытание должно завершиться.
- Отлично. У кого еще есть страшная история?
- Я испугалась темноты, - сказала Холли, ее тонкий голосок прозвучал совсем рядом. Я потянулся и похлопал ее по руке, удивляясь ее присутствию. Я считал, что она сидит рядом с Маленькой Айви.
- Кто еще боится темноты? - спросил я. Поднялись почти все руки. Моя тоже. Алек зашевелился у меня на коленях и поднял единственную лапу медведя.
- Темнота - хорошая страшилка. Давайте послушаем, как мы боимся темноты.
На этот раз звуки были другие, но не менее жуткие. Маленькая Айви перестала улыбаться. Она не понимала, куда я клоню.
- А я не боюсь темноты, - сказал Дейви Холмс.
Он и Крис Хинчли сидели бок о бок. Крис был немного бледен и крепко держался за руку Дейви.
- Угу, - подтвердил Крис. - Страшно только тех, кто прячется в темноте.
- Больших волосатых людей с длинными черными волосами и колючими бородами, - подхватил Дейви. - Это они прячутся. Я их не люблю. Боюсь, что, когда вырасту, я стану похожим на них.
- Там низенькие круглые жирные человечки с красными лицами, - сказал Крис. - Я не люблю маленьких круглых человечков, которые говорят неприятные веши.
- Большие - это женщины, которые кричат на тебя, - откликнулся Тоби-Джой. - Я их боюсь.
- А я боюсь, что моя мама не вернется, - вступила маленькая пухленькая девочка, которую мы звали Пони.
- А я боюсь, что моя вернется, - сказала Хрусталоч-ка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142
Внезапно в комнате наступило молчание. Все дети неожиданно оказались наедине со своими печалями.
Я сказал; - Итак, все думают о чем-то печальном. Если кому-то не о чем печалиться, пусть придумает что-нибудь очень грустное, самое печальное на свете. А теперь напрягитесь и представьте себе, как нам сейчас плохо. Если хотите, закройте глаза.
Большинство уткнулись лицами в ладошки. Мы уже переиграли множество игр на воображение, и эта мало чем отличалась, разве что была более напряженной.
- Господи, - сказал я. - Как мне грустно. Я чувствую такую ужасную печаль. Давайте поплачем. Если кто-то не может плакать по-настоящему, можно притвориться. Разрешите себе побыть печальными. Прочувствуйте, насколько вам жалко себя. Это бывает: можно потерять маму и папу, и всех своих друзей по школе, и любимого учителя, и свою собаку или кошку, или свою любимую куклу, или игрушку, или любимую передачу по телевизору, или бабушку с дедушкой - что угодно. Просто подумайте о чем-нибудь, чего вы лишились. Пусть вам станет понастоящему грустно. Это может быть даже ваша любимая еда. Пожалейте о ней. Я плачу…
Я закрыл лицо руками и начал громко всхлипывать. Некоторые дети занялись тем же - одни притворно, а кое-кто по-настоящему. Один или два захихикали от собственного притворства, некоторые украдкой подглядывали сквозь щелки между пальцами, но, увидев, что другие относятся к этому всерьез, снова прятались под защиту ладоней. Спустя минуту большинство тихо заплакали.
Алек сидел у меня коленях. Я посмотрел на него сверху вниз и, очень осторожно взяв его руки в свои, поцеловал его ладошки, а потом прижал их к его глазам, положив свои ладони поверх. Мы вместе тихонько всхлилывали. Его всхлипы были почти неразличимы, их чувствовали только мои руки, и от этого мне стало тепло. Я не мог припомнить, чтобы Алек когда-нибудь плакал, - Плачут все, - повторил я как можно мягче. - Все думают о самом-самом печальном, что только есть на свете, и не удерживают слез. Все идет хорошо. Просто плачьте до тех пор, пока слезы сами не перестанут течь. Плачьте, как я. Как Маленькая Айви.
Две девочки продолжали хихикать. Они все еще думали, что это только представление, не понимая, как это серьезно - заплакать.
Через некоторое время плач стих, и Маленькая Айви стала обходить комнату, вытирая глаза и носы. Мы все переглядывались; у детей был такой серьезный вид, что мне пришлось улыбнуться.
- Ничего, что вы грустите, - успокоил я их. - При утратах всегда так бывает, а их никто не может избежать. Поэтому, когда печаль прошла, можно снова улыбнуться. Внимание! Все обнимаются со всеми, - распорядился я. - Не останавливайтесь, пока крепко-накрепко не переобнимаете всех в этой комнате.
Дети любили игры с обниманием, и уже спустя несколько минут все снова смеялись. А потом они набросились на меня, образовав большую кучу-малу, и все мы повалились на пол. Алек и я оказались в самом низу.
Через минуту мы продолжили игру.
Следующим был испуг.
Я попросил всех вернуться на свои места.
- Когда я был маленьким мальчиком, - начал я, - мы часто ходили по ночам в лес и рассказывали друг другу самые страшные истории, чтобы проверить, как мы можем напугать самих себя. Кто из вас знает страшную историю? - Я обвел взглядом комнату. Никто не поднял руку. - О, тогда слушайте! Я расскажу вам сказку об эльфах и пингвине.
Маленькая Айви притворно застонала.
- Нет, не надо! - закричала она в ужасе. - Все, угодно, только не это. Пусть кто-нибудь другой расска-жет свою историю.
- Я знаю одну, - послышался тоненький голос принадлежащий маленькой девочке, которую мы звали Хрусталочкой - такой она казалась нежной и хрупкой.
- Ты расскажешь ее нам? Она колебалась.
- Ладно, потом, когда будешь готова, - ослабил нажим. - Маленькая Айви, а ты знаешь какую-нибудь страшную историю?
Та с готовностью кивнула.
- Однажды я видела… жирного… фиолетового… красного…
Она развела руки примерно на четверть метра и по-смотрела мне прямо в глаза с проказливым выражением - Айви! - начал было я…
- … бегемота! - закончила она, широко разведя руки и засмеявшись.
- Это нестрашно, - сказал Томми. - Кроме того никаких бегемотов больше нет. Вот если бы ты увидела огромную жирную и мохнатую, с фиолетовым и красным мехом гусеницу, тогда было бы страшно.
- А ты видел?
Он быстро кивнул. Очень серьезно.
- Страшно было?
Томми кивнул даже еще быстрее, словно не желал признать это.
Я обвел взглядом комнату и, понизив голос, спросил: - Кто еще видел больших мохнатых фиолетово-красных гусениц?
Лишь немногие подняли руки. Возможно, некоторые лгали или выдумывали, но это ничего не значило.
- Ладно, - сказал я, крепко обхватив Алека. - Да - вайте закричим так, будто мы испугались больших жир-ных мохнатых красных гусениц. Подождите! Сейчас крикне обязательно должен быть громким, но такой ужасный, будто вы испугались на самом деле.
Раздался звук, от которого мурашки побежали по коже: полсотни детей стонали, визжали, выли и плакали. Даже притворные стенания, плач и крики звучали ужасно.
Я уже начал сомневаться в плодотворности своей идеи. Но, начав, необходимо было пройти весь путь до конца. Не мог же я остановить их посередине страха. Испытание должно завершиться.
- Отлично. У кого еще есть страшная история?
- Я испугалась темноты, - сказала Холли, ее тонкий голосок прозвучал совсем рядом. Я потянулся и похлопал ее по руке, удивляясь ее присутствию. Я считал, что она сидит рядом с Маленькой Айви.
- Кто еще боится темноты? - спросил я. Поднялись почти все руки. Моя тоже. Алек зашевелился у меня на коленях и поднял единственную лапу медведя.
- Темнота - хорошая страшилка. Давайте послушаем, как мы боимся темноты.
На этот раз звуки были другие, но не менее жуткие. Маленькая Айви перестала улыбаться. Она не понимала, куда я клоню.
- А я не боюсь темноты, - сказал Дейви Холмс.
Он и Крис Хинчли сидели бок о бок. Крис был немного бледен и крепко держался за руку Дейви.
- Угу, - подтвердил Крис. - Страшно только тех, кто прячется в темноте.
- Больших волосатых людей с длинными черными волосами и колючими бородами, - подхватил Дейви. - Это они прячутся. Я их не люблю. Боюсь, что, когда вырасту, я стану похожим на них.
- Там низенькие круглые жирные человечки с красными лицами, - сказал Крис. - Я не люблю маленьких круглых человечков, которые говорят неприятные веши.
- Большие - это женщины, которые кричат на тебя, - откликнулся Тоби-Джой. - Я их боюсь.
- А я боюсь, что моя мама не вернется, - вступила маленькая пухленькая девочка, которую мы звали Пони.
- А я боюсь, что моя вернется, - сказала Хрусталоч-ка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142