она,
по-видимому, была убеждена, что сын ее красавец, и, конечно, совсем
избаловала его. Грэмпи была готова подвергаться каким угодно неприятностям
ради него, а он всегда с удовольствием давал ей повод для беспокойства.
Больной и хилый Джонни был далеко не дурак и умел заставлять свою мамашу
делать все, что он захочет.
2
Я познакомился с Джонни летом 1897 года, когда посетил Йеллоустонский
парк в целях изучения повседневной жизни животных. Мне рассказали, что в
лесу около Фонтанной гостиницы можно увидеть медведей в любое время. Я не
особенно верил этим рассказам, пока сам не столкнулся, выйдя из дверей
гостиницы через пять минут после приезда, с большой черной медведицей и
двумя медвежатами.
Я остановился, испуганный этой встречей. Медведи тоже остановились и,
присев на задние лапы, разглядывали меня. Затем медведица издала странный
звук, похожий на кашель: "Кофф, кофф!", - и посмотрела на ближайшую сосну.
Медвежата, казалось, поняли, что она хотела сказать, так как немедленно
побежали к дереву и стали взбираться на него, как две маленькие обезьянки.
Почувствовав себя в безопасности, они уселись наверху на ветках, точно
мальчишки, придерживаясь одной лапой за ствол и болтая в воздухе
маленькими черными ножками.
Медведица-мать, все еще на задних лапах, медленно приближалась ко мне,
и я уже начинал чувствовать себя весьма неприятно от близости этого
мохнатого чудовища, стоявшего во весь свой саженный рост и, по-видимому,
никогда не слыхавшего о волшебной силе человеческого взгляда.
У меня не было с собой даже палки для самозащиты, и когда медведица
тихо заворчала, я стал уже помышлять о бегстве, несмотря на то что, как
меня уверяли, медведи никогда не нападают на человека. Но медведица снова
остановилась. Она стояла шагах в тридцати от меня, продолжая молча меня
рассматривать, точно в нерешительности. Казалось, она размышляла: "Этот
человек, может быть, и не хочет зла моим детенышам, но рисковать не
стоит".
Она взглянула на своих малышей и издала странный жалобный звук, вроде
"ер-р-р, ер-р..." - и они начали спускаться с дерева, как послушные дети,
получившие приказание. В их движениях не было ничего неуклюжего,
"медвежьего". Легко и проворно они спрыгивали с ветки на ветку, пока не
очутились на земле. И все трое ушли в лес.
Мне очень понравились эти послушные медвежата. Как только мать
приказывала им что-нибудь, они беспрекословно подчинялись ей. Но я узнал,
что сама жизнь научила их послушанию.
Так мне удалось с первых же шагов довольно удачно заглянуть в семейную
жизнь медведей. Ради этого стоило сюда приехать, даже если бы этим дело и
ограничилось. Но мои друзья в гостинице сказали мне, что я попал далеко не
в лучшее место для наблюдений. Они советовали мне пройти за четверть мили,
на свалку в лесу, где, по их словам, я могу увидеть сколько угодно
медведей.
На следующий день рано утром я направился к этой медвежьей столовой,
расположенной посреди сосен, и спрятался в ближайших кустах.
Ждать пришлось недолго. Из лесу тихо вышел большой черный медведь.
Подойдя к свалке, он принялся раскапывать кучу и пожирать отбросы. Он был
все время настороже, приседал на задние лапы и оглядывался при всяком
шорохе или отбегал на несколько шагов, как будто в испуге. Наконец, при
появлении другого медведя, он поднял уши и бросился наутек под сосны.
Второй медведь вел себя так же боязливо и тотчас убежал, едва я
зашевелился в кустах, пытаясь лучше его разглядеть.
Вначале я и сам волновался. Ведь носить оружие в Йеллоустонском парке
строго воспрещено, и у меня не было даже палки. Но робкое поведение самих
медведей меня успокоило. Я с жадностью рассматривал этих больших косматых
животных, заглядывал в их домашнюю жизнь.
Однако вскоре я убедился, что избранный мною наблюдательный пункт
недостаточно хорош, так как он находился шагах в семидесяти пяти от
мусорной кучи. А ближе не было ни одного куста, за которым можно было бы
укрыться. Тогда я сделал единственное, что мне оставалось: подошел к самой
куче и, выкопав в ней углубление, достаточное для того, чтобы в нем
спрятаться, пробыл там целый день, окруженный капустными стеблями,
картофельной шелухой, жестянками из-под томатов и гниющими остатками мяса.
Это место мне нравилось гораздо меньше, чем мухам. В самом деле, аромат
медвежьей столовой был настолько неприятен, что когда я вернулся вечером в
гостиницу, мне не позволили войти в нее, пока я не переоделся в лесу.
Сидеть в мусорной куче нелегко, но зато я могу сказать, что в этот день
действительно видел медведей. Если бы я считал каждого приходившего на
свалку медведя, я мог бы насчитать их больше сорока. Но, конечно, это было
бы неправильно, так как медведи уходили и возвращались. Впрочем, я уверен,
что их там было не менее тринадцати, потому что такое количество я видел
одновременно вместе.
Весь тот день я не оставлял альбома и записной книжки, отмечая каждого
вновь появившегося медведя, и вскоре научился отличать их одного от
другого.
Многие ненаблюдательные люди полагают, что все животные одной породы
одинаковы. Но в действительности животные одной и той же породы так же
отличаются друг от друга, как и люди. Иначе каким образом взрослые
животные узнают друг друга, а детеныши - своих матерей? Каждый из этих
пирующих медведей имел свою особенность. Среди них не было двух совершенно
одинаковых по облику и по характеру.
Мне удалось сделать еще одно удивительное открытие: я легко различал
стук дятла за сто шагов в лесу, трескотню цикад, крик голубой сойки,
слышал даже, как белка пробирается сквозь листву, но я не мог уловить ни
малейшего звука при приближении медведей. Их громадные мягкие лапы всегда
ступают так осторожно, что ни ветку не сломают, ни листок не шевельнут -
так велико их искусство ходить по лесу бесшумно.
3
Все утро медведи приходили и уходили, не замечая меня. Если не считать
одной-двух маленьких ссор, между ними не произошло ничего особенного. Но
около трех часов пополудни наступило некоторое оживление.
К этому времени на свалке находились четыре больших медведя, занятых
обедом. В середине был Фэтти, растянувшийся во всю длину, миролюбивый и
счастливый. Иногда он пыхтел и, избавляя себя от лишних движений, все
дальше и дальше высовывал язык, похожий на длинную красную змею, стараясь
слизнуть лакомые кусочки, которые легко мог бы достать лапой. Позади него
Тощий Джим изучал анатомию древнего омара.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
по-видимому, была убеждена, что сын ее красавец, и, конечно, совсем
избаловала его. Грэмпи была готова подвергаться каким угодно неприятностям
ради него, а он всегда с удовольствием давал ей повод для беспокойства.
Больной и хилый Джонни был далеко не дурак и умел заставлять свою мамашу
делать все, что он захочет.
2
Я познакомился с Джонни летом 1897 года, когда посетил Йеллоустонский
парк в целях изучения повседневной жизни животных. Мне рассказали, что в
лесу около Фонтанной гостиницы можно увидеть медведей в любое время. Я не
особенно верил этим рассказам, пока сам не столкнулся, выйдя из дверей
гостиницы через пять минут после приезда, с большой черной медведицей и
двумя медвежатами.
Я остановился, испуганный этой встречей. Медведи тоже остановились и,
присев на задние лапы, разглядывали меня. Затем медведица издала странный
звук, похожий на кашель: "Кофф, кофф!", - и посмотрела на ближайшую сосну.
Медвежата, казалось, поняли, что она хотела сказать, так как немедленно
побежали к дереву и стали взбираться на него, как две маленькие обезьянки.
Почувствовав себя в безопасности, они уселись наверху на ветках, точно
мальчишки, придерживаясь одной лапой за ствол и болтая в воздухе
маленькими черными ножками.
Медведица-мать, все еще на задних лапах, медленно приближалась ко мне,
и я уже начинал чувствовать себя весьма неприятно от близости этого
мохнатого чудовища, стоявшего во весь свой саженный рост и, по-видимому,
никогда не слыхавшего о волшебной силе человеческого взгляда.
У меня не было с собой даже палки для самозащиты, и когда медведица
тихо заворчала, я стал уже помышлять о бегстве, несмотря на то что, как
меня уверяли, медведи никогда не нападают на человека. Но медведица снова
остановилась. Она стояла шагах в тридцати от меня, продолжая молча меня
рассматривать, точно в нерешительности. Казалось, она размышляла: "Этот
человек, может быть, и не хочет зла моим детенышам, но рисковать не
стоит".
Она взглянула на своих малышей и издала странный жалобный звук, вроде
"ер-р-р, ер-р..." - и они начали спускаться с дерева, как послушные дети,
получившие приказание. В их движениях не было ничего неуклюжего,
"медвежьего". Легко и проворно они спрыгивали с ветки на ветку, пока не
очутились на земле. И все трое ушли в лес.
Мне очень понравились эти послушные медвежата. Как только мать
приказывала им что-нибудь, они беспрекословно подчинялись ей. Но я узнал,
что сама жизнь научила их послушанию.
Так мне удалось с первых же шагов довольно удачно заглянуть в семейную
жизнь медведей. Ради этого стоило сюда приехать, даже если бы этим дело и
ограничилось. Но мои друзья в гостинице сказали мне, что я попал далеко не
в лучшее место для наблюдений. Они советовали мне пройти за четверть мили,
на свалку в лесу, где, по их словам, я могу увидеть сколько угодно
медведей.
На следующий день рано утром я направился к этой медвежьей столовой,
расположенной посреди сосен, и спрятался в ближайших кустах.
Ждать пришлось недолго. Из лесу тихо вышел большой черный медведь.
Подойдя к свалке, он принялся раскапывать кучу и пожирать отбросы. Он был
все время настороже, приседал на задние лапы и оглядывался при всяком
шорохе или отбегал на несколько шагов, как будто в испуге. Наконец, при
появлении другого медведя, он поднял уши и бросился наутек под сосны.
Второй медведь вел себя так же боязливо и тотчас убежал, едва я
зашевелился в кустах, пытаясь лучше его разглядеть.
Вначале я и сам волновался. Ведь носить оружие в Йеллоустонском парке
строго воспрещено, и у меня не было даже палки. Но робкое поведение самих
медведей меня успокоило. Я с жадностью рассматривал этих больших косматых
животных, заглядывал в их домашнюю жизнь.
Однако вскоре я убедился, что избранный мною наблюдательный пункт
недостаточно хорош, так как он находился шагах в семидесяти пяти от
мусорной кучи. А ближе не было ни одного куста, за которым можно было бы
укрыться. Тогда я сделал единственное, что мне оставалось: подошел к самой
куче и, выкопав в ней углубление, достаточное для того, чтобы в нем
спрятаться, пробыл там целый день, окруженный капустными стеблями,
картофельной шелухой, жестянками из-под томатов и гниющими остатками мяса.
Это место мне нравилось гораздо меньше, чем мухам. В самом деле, аромат
медвежьей столовой был настолько неприятен, что когда я вернулся вечером в
гостиницу, мне не позволили войти в нее, пока я не переоделся в лесу.
Сидеть в мусорной куче нелегко, но зато я могу сказать, что в этот день
действительно видел медведей. Если бы я считал каждого приходившего на
свалку медведя, я мог бы насчитать их больше сорока. Но, конечно, это было
бы неправильно, так как медведи уходили и возвращались. Впрочем, я уверен,
что их там было не менее тринадцати, потому что такое количество я видел
одновременно вместе.
Весь тот день я не оставлял альбома и записной книжки, отмечая каждого
вновь появившегося медведя, и вскоре научился отличать их одного от
другого.
Многие ненаблюдательные люди полагают, что все животные одной породы
одинаковы. Но в действительности животные одной и той же породы так же
отличаются друг от друга, как и люди. Иначе каким образом взрослые
животные узнают друг друга, а детеныши - своих матерей? Каждый из этих
пирующих медведей имел свою особенность. Среди них не было двух совершенно
одинаковых по облику и по характеру.
Мне удалось сделать еще одно удивительное открытие: я легко различал
стук дятла за сто шагов в лесу, трескотню цикад, крик голубой сойки,
слышал даже, как белка пробирается сквозь листву, но я не мог уловить ни
малейшего звука при приближении медведей. Их громадные мягкие лапы всегда
ступают так осторожно, что ни ветку не сломают, ни листок не шевельнут -
так велико их искусство ходить по лесу бесшумно.
3
Все утро медведи приходили и уходили, не замечая меня. Если не считать
одной-двух маленьких ссор, между ними не произошло ничего особенного. Но
около трех часов пополудни наступило некоторое оживление.
К этому времени на свалке находились четыре больших медведя, занятых
обедом. В середине был Фэтти, растянувшийся во всю длину, миролюбивый и
счастливый. Иногда он пыхтел и, избавляя себя от лишних движений, все
дальше и дальше высовывал язык, похожий на длинную красную змею, стараясь
слизнуть лакомые кусочки, которые легко мог бы достать лапой. Позади него
Тощий Джим изучал анатомию древнего омара.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112