Никогда еще Домино не проявлял
так мало хитрости, убегая от преследователей, как в этот раз, но никогда
еще он не напрягал так все свои силы и не бежал так быстро. Час за часом
он все скакал и скакал с одного холма на другой.
Но солнце продолжало пригревать и превратило в слякоть весь снег в
лесах. Все канавы были полны холодной как лед, водой. Все ручейки
разлились. Даже на твердом льду выступили лужи, и пышный хвост лиса -
знамя его мужества - был теперь забрызган водой и грязью и начал
опускаться от собственной тяжести.
Домино знал, что и теперь он мог еще загнать собак до изнеможения, как
это бывало прежде, но все же на этот раз он жаждал ночи. Ночь принесет
мороз, а мороз принесет твердую кору на снегу. Вот тогда он мог бы быть
совершенно спокоен за свою судьбу.
Пока, однако, он все еще продолжал нырять между холмами. Его
беспримерная быстрота сократилась теперь наполовину, но и собаки тоже
начали выбиваться из сил. Снег и разлившиеся ручьи утомили и охотников.
Только двое из них еще продолжали гнаться за лисом - хозяин собак и
высокий юноша, по имени Абнер Джюкс. Лишь ему было известно, что лисица,
которую они травят, и есть знаменитый голдерский черно-бурый лис.
Все-таки преимущество было на стороне собачьей своры, которая
приближалась. Домино уже не мог сдвоить след, и самым благоразумным
оставалось бежать прямо. Он и бежал вперед, вперед, но все тише и тише,
все более короткими скачками, начиная задыхаться. Так он миновал одну
ферму, другую и вдруг у ворот третьей увидел девочку с корзинкой.
Неизвестно, что побуждает иногда дикое животное в отчаянии искать
защиты у человека. Но голдерский лис кинулся, ослабевший, к девочке и
прижался к ее ногам. Та схватила его, втащила в дом и захлопнула дверь
перед самым носом осатаневшей своры.
Собаки прыгали и бешено лаяли вокруг дома.
Прискакали охотники, пришел и хозяин фермы.
- Он наш, он принадлежит нашим собакам. Они загнали его сюда, - сказал
главный охотник.
- Он в моем доме, и он теперь мой, - возразил фермер, совершенно не
узнавая черно-бурого лиса в забрызганном, выпачканном красной глиной
беглеце.
Хотя у фермера также пропадали куры, овладеть лисицей он не особенно
стремился, так как шкура зверя казалась теперь совершенно испорченной и
потерявшей всякую ценность.
- Ну, так и быть, получайте вашего лиса, - сказал он наконец охотнику.
Но тут девочка заплакала.
- Не отдавай, не отдавай его, он мой! - кричала она. - Он сам прибежал
ко мне. Не смейте убивать его!
Фермер заколебался.
- Мы поступим с ним честно, - сказал успокоительно охотник. - Мы дадим
ему убежать вперед дальше, чем он был, когда мы его нагнали здесь.
Фермер поспешил уйти, чтобы не видеть происходящего. Он, пожалуй, забыл
бы бедного, загнанного зверя, искавшего убежища в его доме, но он не в
состоянии был забыть детских криков, звеневших у него в ушах: "Не смейте,
не смейте! Он мой! О папа, папа! Они убьют его! Папа, папочка!"
И не у одного только отца этот отчаянный детский вопль оставил в сердце
глубокий след.
20. РЕКА И НОЧЬ
Но охотники все-таки унесли Домино, отпустили и дали отбежать на
"законную" четверть мили. Это они называли "поступить честно" - выпустить
три десятка сильных собак на одну измученную лису! Долина снова огласилась
лаем. Опять Домино поскакал по глубокому мокрому снегу, и вначале ему
удалось уйти далеко вперед.
Он пробежал длинную долину Бентонского ручья, миновал склоны холмов,
перебрался через их вершины и направился уже обратно, как вдруг со двора
одной фермы выскочила все та же ненавистная Гекла и присоединилась к
гнавшейся за ним своре. Высокий охотник приветствовал ее появление
дружеским криком. Как мог теперь спастись Домино, когда враги его получили
третье свежее подкрепление? Оставалась только одна надежда: близость ночи,
если только она будет морозная.
Но вечером ветер стал еще теплее. Воды Шобана, над которым целый день
дул теплый ветер, неслись теперь к западу могучим, широким потоком, до
краев наполняя долину и с треском увлекая с собой массу разбитого льда.
Солнце садилось вдалеке над водной гладью, и этот пылающий закат был
великолепен, как блестящий конец благородной жизни. Но ни собаки, ни
охотники не остановились, чтобы полюбоваться им: они спешили все вперед и
вперед.
Собаки дышали тяжело, языки у них свисали до земли, и глаза были
красны. Далеко впереди всех мчалась свежая собака - нежданно-негаданно
появившееся чудовище, а перед ней несся черно-бурый лис. Но теперь пышная
шуба его была вся в грязи, роскошный хвост, намокший в слякоти, волочился,
а стертые до живого мяса лапы оставляли за собой кровавые следы.
Домино никогда еще так не уставал. Теперь ему представилась возможность
достигнуть тропинки, ведущей на каменный карниз. Но возле этой тропинки
был его дом, а неумолимый инстинкт всегда говорил ему: "Туда нельзя".
Однако в последнюю минуту, побуждаемый отчаянием, он устремился к этому
месту, как к единственному оставшемуся ему выходу. Собрав последние силы,
он понесся по берегу могучего Шобана. На короткое время ему удалось
вернуть свою прежнюю быстроту, и он был бы спасен, если бы не эта
проклятая громадная собака, далеко опередившая всех псов.
Когда Домино уже приближался к скале, Гекла залаяла. Домино узнал
страшный, металлический голос собаки, и трудно сказать, сколько силы и
быстроты отнял у него этот звук. Теперь он был отрезан от скалы и
принужден бежать обратно по берегу реки, вдоль шумно несшейся воды,
освещаемой заревом заката. Всякая надежда пропала, но Домино все-таки
продолжал бежать, и его фигурка, слабо мечущаяся из стороны в сторону,
по-прежнему чернела впереди. Он был чуть жив от усталости, но все еще
боролся за жизнь.
Высокий охотник - теперь уже единственный - подскакал ближе. Зная, что
лисице пришел конец, он не мог оторвать глаз от двух темных пятен,
двигавшихся на ослепительно ярком снегу, озаренном заходящим солнцем.
Торжествующий лай собачьей своры раздавался в ушах несчастной жертвы.
Домино изнемогал. Пышный хвост, его краса и гордость, уже не реял в
воздухе, а волочился по земле, мокрый и тяжелый, затрудняя и без того
медленный бег. Собаки, видя близкую победу, мчались вслед, лая, как
бешеные.
Домино бежал теперь, увы, по косе, которая полуостровом вдавалась в
реку и, следовательно, была западней. Река обманула его. Собачья свора
настигала лиса; впереди всех со злобным, глухим лаем мчалась Гекла, первая
отрезавшая ему всякое отступление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
так мало хитрости, убегая от преследователей, как в этот раз, но никогда
еще он не напрягал так все свои силы и не бежал так быстро. Час за часом
он все скакал и скакал с одного холма на другой.
Но солнце продолжало пригревать и превратило в слякоть весь снег в
лесах. Все канавы были полны холодной как лед, водой. Все ручейки
разлились. Даже на твердом льду выступили лужи, и пышный хвост лиса -
знамя его мужества - был теперь забрызган водой и грязью и начал
опускаться от собственной тяжести.
Домино знал, что и теперь он мог еще загнать собак до изнеможения, как
это бывало прежде, но все же на этот раз он жаждал ночи. Ночь принесет
мороз, а мороз принесет твердую кору на снегу. Вот тогда он мог бы быть
совершенно спокоен за свою судьбу.
Пока, однако, он все еще продолжал нырять между холмами. Его
беспримерная быстрота сократилась теперь наполовину, но и собаки тоже
начали выбиваться из сил. Снег и разлившиеся ручьи утомили и охотников.
Только двое из них еще продолжали гнаться за лисом - хозяин собак и
высокий юноша, по имени Абнер Джюкс. Лишь ему было известно, что лисица,
которую они травят, и есть знаменитый голдерский черно-бурый лис.
Все-таки преимущество было на стороне собачьей своры, которая
приближалась. Домино уже не мог сдвоить след, и самым благоразумным
оставалось бежать прямо. Он и бежал вперед, вперед, но все тише и тише,
все более короткими скачками, начиная задыхаться. Так он миновал одну
ферму, другую и вдруг у ворот третьей увидел девочку с корзинкой.
Неизвестно, что побуждает иногда дикое животное в отчаянии искать
защиты у человека. Но голдерский лис кинулся, ослабевший, к девочке и
прижался к ее ногам. Та схватила его, втащила в дом и захлопнула дверь
перед самым носом осатаневшей своры.
Собаки прыгали и бешено лаяли вокруг дома.
Прискакали охотники, пришел и хозяин фермы.
- Он наш, он принадлежит нашим собакам. Они загнали его сюда, - сказал
главный охотник.
- Он в моем доме, и он теперь мой, - возразил фермер, совершенно не
узнавая черно-бурого лиса в забрызганном, выпачканном красной глиной
беглеце.
Хотя у фермера также пропадали куры, овладеть лисицей он не особенно
стремился, так как шкура зверя казалась теперь совершенно испорченной и
потерявшей всякую ценность.
- Ну, так и быть, получайте вашего лиса, - сказал он наконец охотнику.
Но тут девочка заплакала.
- Не отдавай, не отдавай его, он мой! - кричала она. - Он сам прибежал
ко мне. Не смейте убивать его!
Фермер заколебался.
- Мы поступим с ним честно, - сказал успокоительно охотник. - Мы дадим
ему убежать вперед дальше, чем он был, когда мы его нагнали здесь.
Фермер поспешил уйти, чтобы не видеть происходящего. Он, пожалуй, забыл
бы бедного, загнанного зверя, искавшего убежища в его доме, но он не в
состоянии был забыть детских криков, звеневших у него в ушах: "Не смейте,
не смейте! Он мой! О папа, папа! Они убьют его! Папа, папочка!"
И не у одного только отца этот отчаянный детский вопль оставил в сердце
глубокий след.
20. РЕКА И НОЧЬ
Но охотники все-таки унесли Домино, отпустили и дали отбежать на
"законную" четверть мили. Это они называли "поступить честно" - выпустить
три десятка сильных собак на одну измученную лису! Долина снова огласилась
лаем. Опять Домино поскакал по глубокому мокрому снегу, и вначале ему
удалось уйти далеко вперед.
Он пробежал длинную долину Бентонского ручья, миновал склоны холмов,
перебрался через их вершины и направился уже обратно, как вдруг со двора
одной фермы выскочила все та же ненавистная Гекла и присоединилась к
гнавшейся за ним своре. Высокий охотник приветствовал ее появление
дружеским криком. Как мог теперь спастись Домино, когда враги его получили
третье свежее подкрепление? Оставалась только одна надежда: близость ночи,
если только она будет морозная.
Но вечером ветер стал еще теплее. Воды Шобана, над которым целый день
дул теплый ветер, неслись теперь к западу могучим, широким потоком, до
краев наполняя долину и с треском увлекая с собой массу разбитого льда.
Солнце садилось вдалеке над водной гладью, и этот пылающий закат был
великолепен, как блестящий конец благородной жизни. Но ни собаки, ни
охотники не остановились, чтобы полюбоваться им: они спешили все вперед и
вперед.
Собаки дышали тяжело, языки у них свисали до земли, и глаза были
красны. Далеко впереди всех мчалась свежая собака - нежданно-негаданно
появившееся чудовище, а перед ней несся черно-бурый лис. Но теперь пышная
шуба его была вся в грязи, роскошный хвост, намокший в слякоти, волочился,
а стертые до живого мяса лапы оставляли за собой кровавые следы.
Домино никогда еще так не уставал. Теперь ему представилась возможность
достигнуть тропинки, ведущей на каменный карниз. Но возле этой тропинки
был его дом, а неумолимый инстинкт всегда говорил ему: "Туда нельзя".
Однако в последнюю минуту, побуждаемый отчаянием, он устремился к этому
месту, как к единственному оставшемуся ему выходу. Собрав последние силы,
он понесся по берегу могучего Шобана. На короткое время ему удалось
вернуть свою прежнюю быстроту, и он был бы спасен, если бы не эта
проклятая громадная собака, далеко опередившая всех псов.
Когда Домино уже приближался к скале, Гекла залаяла. Домино узнал
страшный, металлический голос собаки, и трудно сказать, сколько силы и
быстроты отнял у него этот звук. Теперь он был отрезан от скалы и
принужден бежать обратно по берегу реки, вдоль шумно несшейся воды,
освещаемой заревом заката. Всякая надежда пропала, но Домино все-таки
продолжал бежать, и его фигурка, слабо мечущаяся из стороны в сторону,
по-прежнему чернела впереди. Он был чуть жив от усталости, но все еще
боролся за жизнь.
Высокий охотник - теперь уже единственный - подскакал ближе. Зная, что
лисице пришел конец, он не мог оторвать глаз от двух темных пятен,
двигавшихся на ослепительно ярком снегу, озаренном заходящим солнцем.
Торжествующий лай собачьей своры раздавался в ушах несчастной жертвы.
Домино изнемогал. Пышный хвост, его краса и гордость, уже не реял в
воздухе, а волочился по земле, мокрый и тяжелый, затрудняя и без того
медленный бег. Собаки, видя близкую победу, мчались вслед, лая, как
бешеные.
Домино бежал теперь, увы, по косе, которая полуостровом вдавалась в
реку и, следовательно, была западней. Река обманула его. Собачья свора
настигала лиса; впереди всех со злобным, глухим лаем мчалась Гекла, первая
отрезавшая ему всякое отступление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112