Не
мудрено, что, взявшись быть обвинителем, француз обвиняет во что бы
ни стало, старается набросить на подсудимого по возможности черную
добивается осуждения подсудимого хотя бы в ущерб истине. Вот
пцем\ адвокат француз беспрестанно впадает в пафос и старается казаться
яцщ-гником угнетенной ненависти>. Газета твердо надеется, что <наше
судебное красноречие не будет следовать французским образцам>.
<Немыслимо даже поднимать вопрос о том, какой речи следует нам
придерживаться. Если свойства французской речи объясняются националь-
"1 характером французов, то возможно ли русскому подражать этой речи,
не впадая в противоречие с самим собой>. Точно так же и <Спб. Ведомости>
писали, что <русская натура не расположена к фразерству, постоянным
стремлением к эффектам у нас легче возбудить смех, чем энтузиазм> .
Все эти пожелания и утверждения оказались правильными. При всем
разнообразии приведенных выше характеристик наших ораторов, есть, од-
нако. черта, которая отмечается во всех, один множитель, который может
быть вынесен за скобки, - это простота речи, отсутствие в ней патетич-
ности и всяких, так называемых еiєеiа сiаисiiепсе.
Ярким образцом в этом отношении могут служить напечатанные речи
В.Д, Спасовича. До чего доходила строгость в этом отношении, можно
видеть из того, что, например, в рецензии на сборник речей А.Ф. Кони
К. К. Арсеньев ставил ему в вину употребление таких заключительных фраз:
<Подсудимый сказал, что он прошел сквозь огонь, воду и медные трубы.
Докажите ему, что пройти через ваш суд труднее>. Или: <Подсудимый
сказал, что любили его за то, что у него были мягкие руки. Докажите ему
своим приговором, что у него руки были не только мягкие, но и длинные>.
Иная тенденция замечалась в Москве, и самым сильным ее выразителем
был Ф.Н. Плевако.
<В Плевако, - говорит В.А. Маклаков, - были задатки стать не-
сравненным стилистом, речи которого можно было бы запомнить наизусть,
как, например, речи А.Ф. Кони. Но он оставался к этому весьма равно-
душен, никогда не исправлял ни речей, ни статей, с тем, чтобы отделать,
очистить свой стиль. И если этот великий талант его не был зарыт в землю,
он не был и приумножен. Но исключительная свобода его речи, во-вторых,
имела и худшую сторону: она невольно вела к многословию, к напыщенности,
к искусственности языка, к своеобразному кокетству обилием и разнооб-
разием слов>. В.А. Маклаков, между прочим, вспоминает о речи Плевако
защиту Бакиханова, обвинявшегося в убийстве присяжного поверенного
-таросельского. <Вся его речь, по-видимому, сводилась к одному фей-
Заимствуем эти краткие характеристики у А.Ф. Кони. - Прим. авт.
Кони А.Ф., <3а последние годы. с. 330. - Прим. авт.
Ст. Ведомости>, 1868 г., ЛЄ 356. - Прим.
ерверку. Он кончил эффектным обращением к покойному Старосельскому:
<Товарищ, спящий во гробе>, после чего в зале послышались рыдания,
заплакал один из судей>.
В своих <Заметках о русской адвокатуре> К.К. Арсеньев отмечает тот
прием защиты, распространение которого было бы весьма прискорбно. <В
московском Окружном Суде слушалось дело накануне праздника Благо-
вещения; во время защитительной речи раздался колокольный звон крем-
левских соборов (рядом с которыми, как известно, стоит здание Суда);
защитник, пользуясь этим, напомнил присяжным соединенный с днем Бла-
говещения обычай русского народа выпускать на волю птиц из клеток и
просил их о такой же милости для узника, стоящего перед ними. - Само
собой разумеется, - прибавляет К. Арсеньев, - что все подобные вы-
ходки вдвойне непростительны, когда адвокат, действуя в качестве пове-
ренного частного обвинителя или гражданского истца, прибегает к ним с
целью достигнуть не оправдания, а осуждения подсудимого>.
В будничной работе, которой должны были отдаться судебные учреж-
дения, тот уровень, на который сразу поднялось наше судебное красноречие,
опускался, конечно, значительно ниже. На это и указывал в <Юридическом
Вестнике> П.К. Обнинский , собравший целый ряд примеров отступлений
защитников от истинных заветов Судебных Уставов и предрекавший на
этом основании приближение черного дня для адвокатуры. Но редакция
журнала сопроводила статью г. Обнинского примечанием, в котором ого-
варивала, что <автору удалось собрать несколько примеров, впрочем, не
только ничем не доказанных, но и без указания даже дел, из которых они
извлечены, и если бы кто-нибудь взял на себя труд собрать весь запас
подобных анекдотов, то составился бы целый веселенький том, но весь в
одном и том же виде. Но несчастна страна, в которой от таких случайностей,
от сборника анекдотов могла бы зависеть судьба нового учреждения и, в
особенности, такого, как адвокатура>. Действительно, такие же <анекдоты>
в большом количестве приводятся и в воспоминаниях А.Ф. Кони о дея-
тельности прокуратуры на первых порах. Но здесь они и сообщаются, как
любопытные отступления от нормы, как несоответствие тому уровню, на
который поднялись корифеи, и который энергично поддерживался и в ли-
тературе.
Гораздо труднее выяснить роль и степень участия адвокатуры в раз-
решении и освещения практических вопросов материального и процессу-
ального права. Такое выяснение потребовало бы долгого и кропотливого
<Юридический Ватник>. 1872 г.. " 8 и 10: 1873 г., № 5. - Прим
дда Но можно категорически утверждать, что предстоявшая здесь работа
даровала исключительного напряжения и знаний. Ко времени издания су-
р(}ць№ уставов никакой юриспруденции у нас не существовало. Правда,
тля облегчения деятельности новых судов министр юстиции Замятнин оза-
оотiiлся составлением сборника решений Правительствующего Сената
(в 2 частях и ~) томах, в которые вошли решения общих собраний Прави-
тельствующего Сената с 1833 по 1864 г.), но, - прибавляет историк Се-
рiаi-а, - преемственную связь между старой и новой практикой можно
найти только в очень ограниченном круге вопросов . Иначе и быть не могло,
потому что деятельность старых и новых судебных учреждений построена
была на совершенно противоположных началах. Дореформенные судебные
учреждения обязывались применять закон буквально, не допуская обман-
чивого непостоянства самопроизвольных толкований. При неясности закона
суды доводили свои сомнения до Сената, а при недостатке закона и Сената
должен был воздерживаться от решения конкретного дела. Само собой
разумеется, что держаться в рамках буквального толкования суды не могли,
а какое значение имело требование буквального толкования, это весьма
ярко иллюстрирует в упомянутой истории барон А.Э. Нольде на одном
примере. Разбирая в 1822 г. вопрос о том, должно ли считать родовым
имение, приобретенное куплею у родственника из той же фамилии, вопрос,
вызвавший сомнение разных инстанций, Гос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
мудрено, что, взявшись быть обвинителем, француз обвиняет во что бы
ни стало, старается набросить на подсудимого по возможности черную
добивается осуждения подсудимого хотя бы в ущерб истине. Вот
пцем\ адвокат француз беспрестанно впадает в пафос и старается казаться
яцщ-гником угнетенной ненависти>. Газета твердо надеется, что <наше
судебное красноречие не будет следовать французским образцам>.
<Немыслимо даже поднимать вопрос о том, какой речи следует нам
придерживаться. Если свойства французской речи объясняются националь-
"1 характером французов, то возможно ли русскому подражать этой речи,
не впадая в противоречие с самим собой>. Точно так же и <Спб. Ведомости>
писали, что <русская натура не расположена к фразерству, постоянным
стремлением к эффектам у нас легче возбудить смех, чем энтузиазм> .
Все эти пожелания и утверждения оказались правильными. При всем
разнообразии приведенных выше характеристик наших ораторов, есть, од-
нако. черта, которая отмечается во всех, один множитель, который может
быть вынесен за скобки, - это простота речи, отсутствие в ней патетич-
ности и всяких, так называемых еiєеiа сiаисiiепсе.
Ярким образцом в этом отношении могут служить напечатанные речи
В.Д, Спасовича. До чего доходила строгость в этом отношении, можно
видеть из того, что, например, в рецензии на сборник речей А.Ф. Кони
К. К. Арсеньев ставил ему в вину употребление таких заключительных фраз:
<Подсудимый сказал, что он прошел сквозь огонь, воду и медные трубы.
Докажите ему, что пройти через ваш суд труднее>. Или: <Подсудимый
сказал, что любили его за то, что у него были мягкие руки. Докажите ему
своим приговором, что у него руки были не только мягкие, но и длинные>.
Иная тенденция замечалась в Москве, и самым сильным ее выразителем
был Ф.Н. Плевако.
<В Плевако, - говорит В.А. Маклаков, - были задатки стать не-
сравненным стилистом, речи которого можно было бы запомнить наизусть,
как, например, речи А.Ф. Кони. Но он оставался к этому весьма равно-
душен, никогда не исправлял ни речей, ни статей, с тем, чтобы отделать,
очистить свой стиль. И если этот великий талант его не был зарыт в землю,
он не был и приумножен. Но исключительная свобода его речи, во-вторых,
имела и худшую сторону: она невольно вела к многословию, к напыщенности,
к искусственности языка, к своеобразному кокетству обилием и разнооб-
разием слов>. В.А. Маклаков, между прочим, вспоминает о речи Плевако
защиту Бакиханова, обвинявшегося в убийстве присяжного поверенного
-таросельского. <Вся его речь, по-видимому, сводилась к одному фей-
Заимствуем эти краткие характеристики у А.Ф. Кони. - Прим. авт.
Кони А.Ф., <3а последние годы. с. 330. - Прим. авт.
Ст. Ведомости>, 1868 г., ЛЄ 356. - Прим.
ерверку. Он кончил эффектным обращением к покойному Старосельскому:
<Товарищ, спящий во гробе>, после чего в зале послышались рыдания,
заплакал один из судей>.
В своих <Заметках о русской адвокатуре> К.К. Арсеньев отмечает тот
прием защиты, распространение которого было бы весьма прискорбно. <В
московском Окружном Суде слушалось дело накануне праздника Благо-
вещения; во время защитительной речи раздался колокольный звон крем-
левских соборов (рядом с которыми, как известно, стоит здание Суда);
защитник, пользуясь этим, напомнил присяжным соединенный с днем Бла-
говещения обычай русского народа выпускать на волю птиц из клеток и
просил их о такой же милости для узника, стоящего перед ними. - Само
собой разумеется, - прибавляет К. Арсеньев, - что все подобные вы-
ходки вдвойне непростительны, когда адвокат, действуя в качестве пове-
ренного частного обвинителя или гражданского истца, прибегает к ним с
целью достигнуть не оправдания, а осуждения подсудимого>.
В будничной работе, которой должны были отдаться судебные учреж-
дения, тот уровень, на который сразу поднялось наше судебное красноречие,
опускался, конечно, значительно ниже. На это и указывал в <Юридическом
Вестнике> П.К. Обнинский , собравший целый ряд примеров отступлений
защитников от истинных заветов Судебных Уставов и предрекавший на
этом основании приближение черного дня для адвокатуры. Но редакция
журнала сопроводила статью г. Обнинского примечанием, в котором ого-
варивала, что <автору удалось собрать несколько примеров, впрочем, не
только ничем не доказанных, но и без указания даже дел, из которых они
извлечены, и если бы кто-нибудь взял на себя труд собрать весь запас
подобных анекдотов, то составился бы целый веселенький том, но весь в
одном и том же виде. Но несчастна страна, в которой от таких случайностей,
от сборника анекдотов могла бы зависеть судьба нового учреждения и, в
особенности, такого, как адвокатура>. Действительно, такие же <анекдоты>
в большом количестве приводятся и в воспоминаниях А.Ф. Кони о дея-
тельности прокуратуры на первых порах. Но здесь они и сообщаются, как
любопытные отступления от нормы, как несоответствие тому уровню, на
который поднялись корифеи, и который энергично поддерживался и в ли-
тературе.
Гораздо труднее выяснить роль и степень участия адвокатуры в раз-
решении и освещения практических вопросов материального и процессу-
ального права. Такое выяснение потребовало бы долгого и кропотливого
<Юридический Ватник>. 1872 г.. " 8 и 10: 1873 г., № 5. - Прим
дда Но можно категорически утверждать, что предстоявшая здесь работа
даровала исключительного напряжения и знаний. Ко времени издания су-
р(}ць№ уставов никакой юриспруденции у нас не существовало. Правда,
тля облегчения деятельности новых судов министр юстиции Замятнин оза-
оотiiлся составлением сборника решений Правительствующего Сената
(в 2 частях и ~) томах, в которые вошли решения общих собраний Прави-
тельствующего Сената с 1833 по 1864 г.), но, - прибавляет историк Се-
рiаi-а, - преемственную связь между старой и новой практикой можно
найти только в очень ограниченном круге вопросов . Иначе и быть не могло,
потому что деятельность старых и новых судебных учреждений построена
была на совершенно противоположных началах. Дореформенные судебные
учреждения обязывались применять закон буквально, не допуская обман-
чивого непостоянства самопроизвольных толкований. При неясности закона
суды доводили свои сомнения до Сената, а при недостатке закона и Сената
должен был воздерживаться от решения конкретного дела. Само собой
разумеется, что держаться в рамках буквального толкования суды не могли,
а какое значение имело требование буквального толкования, это весьма
ярко иллюстрирует в упомянутой истории барон А.Э. Нольде на одном
примере. Разбирая в 1822 г. вопрос о том, должно ли считать родовым
имение, приобретенное куплею у родственника из той же фамилии, вопрос,
вызвавший сомнение разных инстанций, Гос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145