В обозе за Дылдой ухаживали шлюхи, а о пристрастии юного крестоносца к женщинам ходили легенды.
Ну ничего, Носач еще себя покажет. Не на любовном фронте, так на боевом. А пока надо исполнить приказание обожаемого графа.
А вот с этим возникли проблемы. Каталонца пришлось искать долго, очень долго. Дело в том, что несколько дней назад крестоносцы захватили сарацин: старика и девушку. Носач в женских возрастах позорно путался. Он мог дать тридцатилетней кокетке сорок три (ужасное преступление). Шлюшку Антуанетту как-то счел невинной девочкой и битых полдня разговаривал с ней о котятах. Куртизанка долго ходила под впечатлением. С тех пор Анри она величала не иначе как «наш малохольный». Но то Антуанетта… А сарацинке вряд ли исполнилось больше шестнадцати.
И Носач влюбился в нее с первого взгляда.
Хосе - тоже.
О погибель! Когда выяснилось, что старик нес послание из Манбиджа, Кутерьма воспрянул духом. Получалось, что город, на котором он уже поставил крест, еще держится. Следовало прийти и захватить его как можно быстрее - пока Балак не опомнился.
Жослен приказал трубить сбор. Старика и девушку он отдал Хосе - так, на всякий случай. Чтобы те не успели предупредить сарацин. Так вот и вышло, что любовь Анри оказалась во власти проклятого каталонца.
Оруженосца это не охладило. Он при всяком удобном случае старался держаться к прекрасной магометанке поближе, не раз в мыслях избавлял ее от позорного плена.
Например, так:
«Ретивый конь встает на дыбы. Плащ Анри переливается алым шелком, повязка на лбу намокла от крови. Лицо его бледно и сумрачно.
- Сударыня, - он спешивается и становится на одно колено, - ваш мучитель мертв. Это, - величественный жест в сторону поверженного каталонца, - был честный поединок. Никто не скажет, что Анри Неистовый умер трусом. И хоть раны мои тяжелы и жить мне осталось считаные часы, знайте, что я люблю вас. И любил всегда - преданно и благородно. Отныне вы свободны!
А она (смахивая непрошеную слезу с ресниц):
- О, сударь! Я не оставлю вас до последнего вашего вздоха. Я приму вашу веру и навсегда отрину Магомета. Позвольте же мне заключить вас в объятия и облобызать».
Или же так:
«Преломленное копье падает на землю. Плащ Анри переливается алым шелком, повязка на лбу намокла от крови. Лицо его бледно и сумрачно.
- Вы видите это поле, устланное трупами сарацин. Эмир Балак подло напал на нас. Враги разгромлены, но, боюсь, я последний христианин, оставшийся в живых. Быть может, через миг стрела пронзит мое сердце. Бездыханным я паду у ваших ног. Знайте же, что Анри Безрассудный вас любит. И любил всегда - преданно и благородно. Отныне вы свободны.
А она (утирая предательскую влагу со щек):
- Сударь! Ваша храбрость покорила меня. Нет воинов отважней франков, и отныне я ваша. Я приму вашу веру и отрину Магомета. Позвольте мне обнять вас и слить наши губы в поцелуе».
Дольше этой сцены мечтания Анри не шли. Собственно, он и поцелуи с объятьями представлял себе слабо - за недостатком опыта. Да, беседа с Анри могла вызвать улыбку на устах любой девушки. Только хвастать этим юный оруженосец как-то не любил.
- Э… кхм… ну, сударь… это…
И всё - величественный и неотразимый в своем зеленом шелковом плаще - больно дернул за ус:
- Да что ты хочешь от меня, паршивец? Говори.
- Граф… Осмелюсь доложить… ну, граф Жослен того…
- Граф Жослен. Хорошо. Что он?
- Он желает…
- Да чего же?.. Клянусь Хесусом и Марией, ты скажешь или я вырву тебе язык и вобью в твою же глотку!
- Э-э… - Носач побледнел. В голове его звенела испуганная пустота. Наконец слово нашлось: - Видеть! Видеть он вас желает!
- А, ну раз так - другое дело. - Он обернулся к своей спутнице, закутанной в абайю с ног до головы: - Я оставляю тебя, о лепестки и нектар моих роз. - Арабская речь в его устах звучала чарующе неправильно, с божественным испанским акцентом, и он это прекрасно знал. - Оставляю, но ненадолго, дивная река моя. Повелитель ждет, и дела меж нами не терпят промедления. - Он кивнул в сторону Анри и с издевкой добавил: - Пусть беседа с этим юношей станет тебе усладой, неотразимая. Зеркало вожделений моих.
Девушка молча кивнула, и Хосе умчался. Если бы Анри лучше разбирался в людях, он бы заметил, что у рыцаря и сарацинки беседа не клеится. Пленница с утра была не в духе, осыпала каталонца колкостями и насмешками. Хосе правильно рассудил, что общество мямли оруженосца ей быстро наскучит и девушка благосклоннее воспримет его ухаживания.
Но Анри всего этого не знал. Сердце его затрепетало.
- Суд-дарыня! - заикаясь, начал он. - Леп-пе-стки моего сердца…
- Аллах свидетель, - устало объявила пленница, - можно подумать, франки только и делают, что копаются в навозе, выращивая цветы на продажу.
Анри вспыхнул. Прекрасная, только что придуманная речь вылетела из головы.
- Вас зовут Марьям… я слышал, - неловко начал он. - Мою мать тоже звали Марией.
- И вы, конечно же, скучаете по ее юбкам. Вам не стоило становиться рыцарем, сир заика.
Черные глаза смотрели сквозь прорезь покрывали дерзко и насмешливо. Оруженосец смутился еще больше. Жаркая волна прошла по телу. В горле пересохло.
- Я… - Он огляделся: не подслушивает ли кто. - Я мог бы освободить вас. Нет, правда!
- Что? И убить великого воина Хаса… Хосе? И предать своего господина? Похвальбы лишь мальчишкам сопутствуют, сир хвастун. Мужчины не творят - делают.
Анри засопел. Вот так всегда. Насмешки, одни насмешки…
Но отчего же ему так не хочется уходить от дерзкой незнакомки?
Тем временем Жослен и Хосе обменивались любезностями на глазах у доброй половины левантского рыцарства. Выходило это у них сдержанно. Что один, что другой могли убить за неудачно сказанное слово, и оба знали это.
- Я вижу, - усмехнулся граф, - твоя осада затянулась. Деваха ерепенится почище иной крепости.Ты ее по лоскуткам раздевать взялся?
Он указал на изумрудную ленточку, что свисала с плеча Хосе. Каталонец ощерился:
- Клянусь Хесусом и всеми святыми, мессир, вы несправедливы. Она достойная дама и…
- Побойся бога, сир остолоп! Она - мусульманка. А ты носишь ее цвета и, я слышал, объявил дамой сердца. Оставь эти глупости для провансальских дурех. Почему ты не можешь ее просто продрючить, без всех этих соплей? Под Самосатой, помнится, ты не был столь щепетилен.
- Мессир, позвольте, я объясню. Есть разница. - Брови Кутерьмы поползли вверх.
- Интересные делишки. В ней что-то особенное?
- О мессир! - Глаза каталонца восторженно заблестели. - Марьям - это воплощенная тайна. Клянусь Вечерей, это истинная дочь Востока! Она говорит, колдунья наложила на нее заклятие, и теперь ей не уйти из Манбиджа.
- Колдунье?
- Да нет же! Марьям! Слушайте, сир: ее возлюбленный превращен в гепарда и томится на цепи в зверинце Балака.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
Ну ничего, Носач еще себя покажет. Не на любовном фронте, так на боевом. А пока надо исполнить приказание обожаемого графа.
А вот с этим возникли проблемы. Каталонца пришлось искать долго, очень долго. Дело в том, что несколько дней назад крестоносцы захватили сарацин: старика и девушку. Носач в женских возрастах позорно путался. Он мог дать тридцатилетней кокетке сорок три (ужасное преступление). Шлюшку Антуанетту как-то счел невинной девочкой и битых полдня разговаривал с ней о котятах. Куртизанка долго ходила под впечатлением. С тех пор Анри она величала не иначе как «наш малохольный». Но то Антуанетта… А сарацинке вряд ли исполнилось больше шестнадцати.
И Носач влюбился в нее с первого взгляда.
Хосе - тоже.
О погибель! Когда выяснилось, что старик нес послание из Манбиджа, Кутерьма воспрянул духом. Получалось, что город, на котором он уже поставил крест, еще держится. Следовало прийти и захватить его как можно быстрее - пока Балак не опомнился.
Жослен приказал трубить сбор. Старика и девушку он отдал Хосе - так, на всякий случай. Чтобы те не успели предупредить сарацин. Так вот и вышло, что любовь Анри оказалась во власти проклятого каталонца.
Оруженосца это не охладило. Он при всяком удобном случае старался держаться к прекрасной магометанке поближе, не раз в мыслях избавлял ее от позорного плена.
Например, так:
«Ретивый конь встает на дыбы. Плащ Анри переливается алым шелком, повязка на лбу намокла от крови. Лицо его бледно и сумрачно.
- Сударыня, - он спешивается и становится на одно колено, - ваш мучитель мертв. Это, - величественный жест в сторону поверженного каталонца, - был честный поединок. Никто не скажет, что Анри Неистовый умер трусом. И хоть раны мои тяжелы и жить мне осталось считаные часы, знайте, что я люблю вас. И любил всегда - преданно и благородно. Отныне вы свободны!
А она (смахивая непрошеную слезу с ресниц):
- О, сударь! Я не оставлю вас до последнего вашего вздоха. Я приму вашу веру и навсегда отрину Магомета. Позвольте же мне заключить вас в объятия и облобызать».
Или же так:
«Преломленное копье падает на землю. Плащ Анри переливается алым шелком, повязка на лбу намокла от крови. Лицо его бледно и сумрачно.
- Вы видите это поле, устланное трупами сарацин. Эмир Балак подло напал на нас. Враги разгромлены, но, боюсь, я последний христианин, оставшийся в живых. Быть может, через миг стрела пронзит мое сердце. Бездыханным я паду у ваших ног. Знайте же, что Анри Безрассудный вас любит. И любил всегда - преданно и благородно. Отныне вы свободны.
А она (утирая предательскую влагу со щек):
- Сударь! Ваша храбрость покорила меня. Нет воинов отважней франков, и отныне я ваша. Я приму вашу веру и отрину Магомета. Позвольте мне обнять вас и слить наши губы в поцелуе».
Дольше этой сцены мечтания Анри не шли. Собственно, он и поцелуи с объятьями представлял себе слабо - за недостатком опыта. Да, беседа с Анри могла вызвать улыбку на устах любой девушки. Только хвастать этим юный оруженосец как-то не любил.
- Э… кхм… ну, сударь… это…
И всё - величественный и неотразимый в своем зеленом шелковом плаще - больно дернул за ус:
- Да что ты хочешь от меня, паршивец? Говори.
- Граф… Осмелюсь доложить… ну, граф Жослен того…
- Граф Жослен. Хорошо. Что он?
- Он желает…
- Да чего же?.. Клянусь Хесусом и Марией, ты скажешь или я вырву тебе язык и вобью в твою же глотку!
- Э-э… - Носач побледнел. В голове его звенела испуганная пустота. Наконец слово нашлось: - Видеть! Видеть он вас желает!
- А, ну раз так - другое дело. - Он обернулся к своей спутнице, закутанной в абайю с ног до головы: - Я оставляю тебя, о лепестки и нектар моих роз. - Арабская речь в его устах звучала чарующе неправильно, с божественным испанским акцентом, и он это прекрасно знал. - Оставляю, но ненадолго, дивная река моя. Повелитель ждет, и дела меж нами не терпят промедления. - Он кивнул в сторону Анри и с издевкой добавил: - Пусть беседа с этим юношей станет тебе усладой, неотразимая. Зеркало вожделений моих.
Девушка молча кивнула, и Хосе умчался. Если бы Анри лучше разбирался в людях, он бы заметил, что у рыцаря и сарацинки беседа не клеится. Пленница с утра была не в духе, осыпала каталонца колкостями и насмешками. Хосе правильно рассудил, что общество мямли оруженосца ей быстро наскучит и девушка благосклоннее воспримет его ухаживания.
Но Анри всего этого не знал. Сердце его затрепетало.
- Суд-дарыня! - заикаясь, начал он. - Леп-пе-стки моего сердца…
- Аллах свидетель, - устало объявила пленница, - можно подумать, франки только и делают, что копаются в навозе, выращивая цветы на продажу.
Анри вспыхнул. Прекрасная, только что придуманная речь вылетела из головы.
- Вас зовут Марьям… я слышал, - неловко начал он. - Мою мать тоже звали Марией.
- И вы, конечно же, скучаете по ее юбкам. Вам не стоило становиться рыцарем, сир заика.
Черные глаза смотрели сквозь прорезь покрывали дерзко и насмешливо. Оруженосец смутился еще больше. Жаркая волна прошла по телу. В горле пересохло.
- Я… - Он огляделся: не подслушивает ли кто. - Я мог бы освободить вас. Нет, правда!
- Что? И убить великого воина Хаса… Хосе? И предать своего господина? Похвальбы лишь мальчишкам сопутствуют, сир хвастун. Мужчины не творят - делают.
Анри засопел. Вот так всегда. Насмешки, одни насмешки…
Но отчего же ему так не хочется уходить от дерзкой незнакомки?
Тем временем Жослен и Хосе обменивались любезностями на глазах у доброй половины левантского рыцарства. Выходило это у них сдержанно. Что один, что другой могли убить за неудачно сказанное слово, и оба знали это.
- Я вижу, - усмехнулся граф, - твоя осада затянулась. Деваха ерепенится почище иной крепости.Ты ее по лоскуткам раздевать взялся?
Он указал на изумрудную ленточку, что свисала с плеча Хосе. Каталонец ощерился:
- Клянусь Хесусом и всеми святыми, мессир, вы несправедливы. Она достойная дама и…
- Побойся бога, сир остолоп! Она - мусульманка. А ты носишь ее цвета и, я слышал, объявил дамой сердца. Оставь эти глупости для провансальских дурех. Почему ты не можешь ее просто продрючить, без всех этих соплей? Под Самосатой, помнится, ты не был столь щепетилен.
- Мессир, позвольте, я объясню. Есть разница. - Брови Кутерьмы поползли вверх.
- Интересные делишки. В ней что-то особенное?
- О мессир! - Глаза каталонца восторженно заблестели. - Марьям - это воплощенная тайна. Клянусь Вечерей, это истинная дочь Востока! Она говорит, колдунья наложила на нее заклятие, и теперь ей не уйти из Манбиджа.
- Колдунье?
- Да нет же! Марьям! Слушайте, сир: ее возлюбленный превращен в гепарда и томится на цепи в зверинце Балака.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86