Найти Усаму, да еще и в расположении чужих войск - дело безнадежное. У эмира Бурзуки порядка, может, и побольше, но откуда посыльному этот порядок знать? Вот завтра - другое дело. Завтра предстоит опасный день.
- Лучше я расскажу повелителю о румийских собачках. Они такие смешные, мяса не едят. А когда поймают на охоте птицу, съедают голову.
- Голову? Удивительные собачки. Был и у меня похожий случай: снесли одному бунтовщику голову, а она катится по ковру и кричит: «Караджахи! Проклятье тебе, что спал с моей женой!»
Мысли эмира скакали в причудливом беспорядке. Каждое слово девушки находило отклик в его душе. Если бы только душа его не была душой солдата…
- А у раиса Халебского была жена, я слышала: брови изогнутые, словно лук, сама тонкая, будто тетива…
- Точно! Воевали мы, помнится под Азазом. Был там один Убайдаллах - сволочь редкостная. Выпрется под лагерь и ну стрелы пускать, племянник шакала. В один день двадцать человек положил. Стреляет и орет: «Сделай из меня тетиву, эмир, если поймаешь! Сделай из меня лук!»
- И?.. - Глаза девушки округлились.
- Через три дня мы его поймали. Тимурташ хотел отрубить голову, но я упросил его не делать этого. Вместо того я вырвал Убайдаллаху ногти, а потом содрал с него кожу, начиная с кончиков пальцев через плечо и спину и снова через плечо с другой руки. Из этой кожи я свил тетиву, которой и удавил мерзавца Убайдаллаха. Потому что нечего воинов ислама позорить.
Марьям поздно сообразила, что ей надо было не рассказывать самой, а направлять разговор в нужное русло. Подобно большинству мужчин, эмир любил поговорить о себе.
А еще больше он любил бахвалиться:
- Эти все халифы, эмиры - они ж как дети малые. Укажи одному, что брат его - поражающий и возвышающийся, так и он того же захочет. Думаешь, я Сирию силой войск возьму? Желай Аллах, чтобы города склонялись только перед сильным, он не дал бы людям разума. А уж я первый из людей. Величайший и светлейший.
К утру Балаку стало худо. Раны его воспалились; пришлось поднимать Зейда. Старый лекарь готов был отлупить Марьям полотенцем, да эмир не дал. И прогонять не позволил, заставил помогать целителю: чем-то Марьям ему по сердцу пришлась.
За беспокойствами, за бессонной ночью голова у Марьям сделалась дурная-дурная. И легкая. Закроешь глаза - мысли мечутся, странные, причудливые. Мысли эти подобны цветным камушкам в реке: для детей богатство, а взрослым - мусор. Как не хочется открывать глаза…
- К вам Усама, повелитель… - шепчет сундучок у входа.
- Какой Усама? - сердятся подушки голосом Зейда. - Что за Усама? Никого не нужно!
Усама… Усама…
Марьям открыла глаза. В шатер заглядывал давешний посыльный - харранец-сморчок. Всё стало на свои места, и мир сделался колючим и неудобным.
Спину давит горка красного дерева, на коленях - голова Балака.
- Зови, - хрипит эмир. - Наградить я его хотел… Крепко наградить!
Марьям сжалась. Полог откинулся, и вошел Усама. Взгляд шейзарца равнодушно скользнул по лицу девушки. Не узнал… Вот и все ее ночные беспокойства.
- Повелитель! - склонился Усама перед Балаком. - Прибыли осадные машины. Я поговорил с манбиджским муллой… верно, повелитель знает его - высокий такой, хромой. С посохом.
- И? - Балак приподнялся на локте.
- Он рассказал кое-что интересное. Благодарение Аллаху за то, что произойдет сегодня между нами и манбиджцами! Стену города продолжают чинить. Мулла проболтался об этом. Есть место, где кладка совсем свежая, а значит, она непрочна.
Глаза Балака засверкали.
- Надо установить там осадные машины. Разнесем на раз. О славные вести!
- Если всё пойдет удачно, завтра будем в городе. Надо выбрать место, где поставить машины.
Уж на что Балак лежал пластом - развалина развалиной! - а вскочил, как мальчик:
- Да что же я лежу? Немедленно отправляемся! - И схватился за кольчугу.
Зейд в ужасе замахал руками:
- Аллах поразил повелителя слабоумием! Утомительный бой, рана, бессонная ночь… Госпожа, хоть вы остановите эмира!
- Что ты бормочешь, старик? - Брови Балака сошлись на переносице. - Я хорошо себя чувствую. С этой невольницей мы вели поучительную и приятную беседу. Без пагубных излишеств. И нет у нее власти указывать мне, что делать!
Лекарь потупился. Нечасто ошибался он в играх возвышения и опалы. Учение ибн-Сины в приложении к вельможным интригам Зейд постиг в совершенстве. Великий целитель Ал-Хусейн ибн-Сина писал свой «Трактат о любви», имея в виду минералы и субстанции. Зейд переиначил его науку на свой лад. Сродство и различие чиновников, естественное тяготение вельмож к невольницам и золоту - о, Зейд мог написать об этом трактат не хуже своего учителя.
«Поторопился я, - подумал он. - Посеял предусмотрительность, приблизив к повелителю эту невольницу, но время жатвы еще не настало. Эмир не вполне привязался к девочке».
- Внимание и повиновение, повелитель.
Марьям вновь стало страшно. Ей уже виделось, как шейзарец рассказывает эмиру о леопарде и выпавшем письме к Жослену. Как наливается дурной кровью загривок Балака. Говорят, эмир обожает обычаи степняков. Это когда лошади разрывают изменника на части… Бр-р-р!
- Пресветлый эмир!.. - пискнула она и осеклась под бешеным взглядом Балака. Пресветлый эмир в советчиках не нуждался. Он и сам знал, что делать.
Кольчуга полетела в лицо лекаря. Зейд не успел увернуться, и стальная бляха рассекла ему бровь.
- Шайтан побрал бы твои советы, Зейд! Я распух от твоих снадобий, как лягушка. Уж и в доспех не влажу. Клянусь небом и землей, отныне я глух к твоим словам. Навсегда!
Сказав это, эмир вышел из шатра. Марьям прислушалась. Одно слово прозвучало громче и явственнее других, и девушка обмерла.
Это слово было - «леопард». Или послышалось?
ПРАВЕДНОСТЬ РОШАНА ФАРРОХА
Весь обратный путь Рошана душил смех. Истинно сказал когда-то христианский пророк: кесарю - кесарево, а богу - богово. В смысле: занимайся своим делом и не лезь в то, чего не понимаешь.
Ассасина из него не вышло. Он удачно переоделся, неузнанным проник в лагерь, отыскал Марьям и Хасана, но и всё. Его великолепный план - вывести обоих из лагеря - с треском провалился. Ох, как не вовремя рыцарь в желто-зеленом плаще напал на Балака!
Оставалось полагаться на естественный ход событий. Аша - мистическая сила, закон и понимание - окутывала Рошана. Несмотря на то, что его план провалился, гебр чувствовал, что победил. Тут удачно оброненное слово, там намек… Балак запутался в его сетях. Каждое движение лишь приближало развязку. Фаррох еще не знал как, не знал - отчего, но чувствовал, что эмир обречен.
Завтрашнего дня он не увидит.
Осталось разобраться с Исой и быть наготове. Керим отпустил его под честное слово. Кто знает, быть может, по цитадели уже носятся стражники. Факелами размахивают, пленника ищут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
- Лучше я расскажу повелителю о румийских собачках. Они такие смешные, мяса не едят. А когда поймают на охоте птицу, съедают голову.
- Голову? Удивительные собачки. Был и у меня похожий случай: снесли одному бунтовщику голову, а она катится по ковру и кричит: «Караджахи! Проклятье тебе, что спал с моей женой!»
Мысли эмира скакали в причудливом беспорядке. Каждое слово девушки находило отклик в его душе. Если бы только душа его не была душой солдата…
- А у раиса Халебского была жена, я слышала: брови изогнутые, словно лук, сама тонкая, будто тетива…
- Точно! Воевали мы, помнится под Азазом. Был там один Убайдаллах - сволочь редкостная. Выпрется под лагерь и ну стрелы пускать, племянник шакала. В один день двадцать человек положил. Стреляет и орет: «Сделай из меня тетиву, эмир, если поймаешь! Сделай из меня лук!»
- И?.. - Глаза девушки округлились.
- Через три дня мы его поймали. Тимурташ хотел отрубить голову, но я упросил его не делать этого. Вместо того я вырвал Убайдаллаху ногти, а потом содрал с него кожу, начиная с кончиков пальцев через плечо и спину и снова через плечо с другой руки. Из этой кожи я свил тетиву, которой и удавил мерзавца Убайдаллаха. Потому что нечего воинов ислама позорить.
Марьям поздно сообразила, что ей надо было не рассказывать самой, а направлять разговор в нужное русло. Подобно большинству мужчин, эмир любил поговорить о себе.
А еще больше он любил бахвалиться:
- Эти все халифы, эмиры - они ж как дети малые. Укажи одному, что брат его - поражающий и возвышающийся, так и он того же захочет. Думаешь, я Сирию силой войск возьму? Желай Аллах, чтобы города склонялись только перед сильным, он не дал бы людям разума. А уж я первый из людей. Величайший и светлейший.
К утру Балаку стало худо. Раны его воспалились; пришлось поднимать Зейда. Старый лекарь готов был отлупить Марьям полотенцем, да эмир не дал. И прогонять не позволил, заставил помогать целителю: чем-то Марьям ему по сердцу пришлась.
За беспокойствами, за бессонной ночью голова у Марьям сделалась дурная-дурная. И легкая. Закроешь глаза - мысли мечутся, странные, причудливые. Мысли эти подобны цветным камушкам в реке: для детей богатство, а взрослым - мусор. Как не хочется открывать глаза…
- К вам Усама, повелитель… - шепчет сундучок у входа.
- Какой Усама? - сердятся подушки голосом Зейда. - Что за Усама? Никого не нужно!
Усама… Усама…
Марьям открыла глаза. В шатер заглядывал давешний посыльный - харранец-сморчок. Всё стало на свои места, и мир сделался колючим и неудобным.
Спину давит горка красного дерева, на коленях - голова Балака.
- Зови, - хрипит эмир. - Наградить я его хотел… Крепко наградить!
Марьям сжалась. Полог откинулся, и вошел Усама. Взгляд шейзарца равнодушно скользнул по лицу девушки. Не узнал… Вот и все ее ночные беспокойства.
- Повелитель! - склонился Усама перед Балаком. - Прибыли осадные машины. Я поговорил с манбиджским муллой… верно, повелитель знает его - высокий такой, хромой. С посохом.
- И? - Балак приподнялся на локте.
- Он рассказал кое-что интересное. Благодарение Аллаху за то, что произойдет сегодня между нами и манбиджцами! Стену города продолжают чинить. Мулла проболтался об этом. Есть место, где кладка совсем свежая, а значит, она непрочна.
Глаза Балака засверкали.
- Надо установить там осадные машины. Разнесем на раз. О славные вести!
- Если всё пойдет удачно, завтра будем в городе. Надо выбрать место, где поставить машины.
Уж на что Балак лежал пластом - развалина развалиной! - а вскочил, как мальчик:
- Да что же я лежу? Немедленно отправляемся! - И схватился за кольчугу.
Зейд в ужасе замахал руками:
- Аллах поразил повелителя слабоумием! Утомительный бой, рана, бессонная ночь… Госпожа, хоть вы остановите эмира!
- Что ты бормочешь, старик? - Брови Балака сошлись на переносице. - Я хорошо себя чувствую. С этой невольницей мы вели поучительную и приятную беседу. Без пагубных излишеств. И нет у нее власти указывать мне, что делать!
Лекарь потупился. Нечасто ошибался он в играх возвышения и опалы. Учение ибн-Сины в приложении к вельможным интригам Зейд постиг в совершенстве. Великий целитель Ал-Хусейн ибн-Сина писал свой «Трактат о любви», имея в виду минералы и субстанции. Зейд переиначил его науку на свой лад. Сродство и различие чиновников, естественное тяготение вельмож к невольницам и золоту - о, Зейд мог написать об этом трактат не хуже своего учителя.
«Поторопился я, - подумал он. - Посеял предусмотрительность, приблизив к повелителю эту невольницу, но время жатвы еще не настало. Эмир не вполне привязался к девочке».
- Внимание и повиновение, повелитель.
Марьям вновь стало страшно. Ей уже виделось, как шейзарец рассказывает эмиру о леопарде и выпавшем письме к Жослену. Как наливается дурной кровью загривок Балака. Говорят, эмир обожает обычаи степняков. Это когда лошади разрывают изменника на части… Бр-р-р!
- Пресветлый эмир!.. - пискнула она и осеклась под бешеным взглядом Балака. Пресветлый эмир в советчиках не нуждался. Он и сам знал, что делать.
Кольчуга полетела в лицо лекаря. Зейд не успел увернуться, и стальная бляха рассекла ему бровь.
- Шайтан побрал бы твои советы, Зейд! Я распух от твоих снадобий, как лягушка. Уж и в доспех не влажу. Клянусь небом и землей, отныне я глух к твоим словам. Навсегда!
Сказав это, эмир вышел из шатра. Марьям прислушалась. Одно слово прозвучало громче и явственнее других, и девушка обмерла.
Это слово было - «леопард». Или послышалось?
ПРАВЕДНОСТЬ РОШАНА ФАРРОХА
Весь обратный путь Рошана душил смех. Истинно сказал когда-то христианский пророк: кесарю - кесарево, а богу - богово. В смысле: занимайся своим делом и не лезь в то, чего не понимаешь.
Ассасина из него не вышло. Он удачно переоделся, неузнанным проник в лагерь, отыскал Марьям и Хасана, но и всё. Его великолепный план - вывести обоих из лагеря - с треском провалился. Ох, как не вовремя рыцарь в желто-зеленом плаще напал на Балака!
Оставалось полагаться на естественный ход событий. Аша - мистическая сила, закон и понимание - окутывала Рошана. Несмотря на то, что его план провалился, гебр чувствовал, что победил. Тут удачно оброненное слово, там намек… Балак запутался в его сетях. Каждое движение лишь приближало развязку. Фаррох еще не знал как, не знал - отчего, но чувствовал, что эмир обречен.
Завтрашнего дня он не увидит.
Осталось разобраться с Исой и быть наготове. Керим отпустил его под честное слово. Кто знает, быть может, по цитадели уже носятся стражники. Факелами размахивают, пленника ищут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86