). - Ведь вы знаете, как мы все к вам относимся. Но приказ
есть приказ, мы люди военные и привыкли повиноваться... Вы уж не
обессудьте, монсеньор...
- Все в порядке, не беспокойтесь, - сказал Филипп, спешившись; его
примеру последовали остальные молодые люди. - Я приехал лишь затем, чтобы
сообщить отцу о происшедшем - но вижу, это сделали и без меня.
- Слухами земля полнится, монсеньор, - сказал начальник стражи. - Ваш
отец в ярости, и вам лучше не попадаться ему на глаза. Он хотел было
издать указ о вашем аресте, но, слава богу, преподобные отцы сумели
отговорить его.
- Преподобные отцы? - переспросил Филипп, делая ударение на
множественном числе.
- Падре Антонио и падре Марк, - пояснил начальник стражи, - какой-то
священнослужитель из Тулузы. Он прибыл сегодня днем с посланием от
монсеньора архиепископа.
- Понятно, - сказал Филипп, - наверное, мы с ним разминулись. Да,
кстати, я хотел бы переговорить с доном Антонио. Может быть, он согласится
поехать со мной в Кантабрию.
Начальник стражи утвердительно кивнул.
- В его согласии вы можете не сомневаться. Вскоре замку понадобиться
новый капеллан, а нашему приходу - новый священник. Его преподобие, узнав
о случившемся, немедля изъявил желание покинуть Тараскон и последовать за
вашим высочеством, куда бы вы ни направились. Как раз сейчас он занят
сборкой ваших вещей.
- Вот и хорошо. Я не стану отвлекать его от этого занятия, так что
будьте любезны, сударь, передайте ему, что я буду ждать его в
Кастель-Фьеро.
- Непременно передам, монсеньор.
Филипп хотел еще что-то добавить, но не успел. В это самое время у
ворот возникла суматоха, послышался громкий, не терпящий возражений
приказ: "Дорогу его светлости!" Толпа зевак, собравшихся перед мостом,
поспешно расступилась, освобождая проход. Начальник городской стражи
тотчас вытянулся, нарочито бряцнув оружием. Выражение его лица стало
непроницаемым.
К мосту приближался герцог. Он шел быстрой, чуть прыгающей походкой,
держась неестественно прямо, как всегда, когда испытывал крайнее
раздражение. Его сопровождали телохранители и двое слуг с факелами, свет
которых придавал его бледному без кровинки лицу зловещий багровый оттенок.
Вслед за герцогом шло несколько его дворян, а также два духовных лица
- падре Антонио и молодой человек лет двадцати восьми, одетый в длинную
мантию черного цвета, обычный по тем временам дорожный наряд
высокопоставленных священнослужителей. Преподобные отцы тихо о чем-то
переговаривались, сокрушенно качали головами и перебирали на ходу четки.
Герцог остановился в трех шагах от Филиппа - резко, не замедляя шаг,
а просто прекратив в какой-то момент свое движение; стал, как вкопанный,
неподвижный, как статуя, как вогнанный в землю кол. Начисто проигнорировав
почтительные приветствия молодых людей, он вперил в Филиппа жесткий взгляд
своих огромных голубых глаз и ледяным тоном заговорил:
- Сударь, вашему проступку нет оправдания. Заявив о своих претензиях
на то, что по праву вам не принадлежит, вы поставили себя вне закона, и я
отрекаюсь от вас как от своего сына. Вам уже четырнадцать лет, отныне вы
лишь граф Кантабрии и Андорры и более никто. Забудьте дорогу к этому дому,
который когда-то был для вас родным. Вам я сказал все.
Затем он смерил гневным взглядом спутников Филиппа.
- А с вами, господа, я вообще не хочу разговаривать. Вы, в
большинстве своем взрослые сеньоры, пошли на поводу у честолюбивого юнца,
чей разум помутился от жажды власти. Вы затеяли это смехотворное
представление, чтобы угодить его бессмысленным амбициям. Вы провоцируете
мятеж, междоусобицу! Хочу надеяться, что в последствии вы осознаете свои
ошибки и одумаетесь. Прежде всего, это касается вас, племянник. - Он
сурово поглядел на Гастона. - При вашем высоком положении вам не пристало
пускаться в авантюры. Это несовместимо с тем постом, который вы занимаете,
поэтому я лишаю вас звания верховного судьи - вы оказались недостойным
его.
Гастон отрицательно покачал головой.
- Смею заметить, государь мой дядя, что это не ваша прерогатива.
Верховным судьей меня назначил Сенат, и лишь Сенат вправе сместить меня с
этой должности. И пока я верховный судья Беарна, я буду продолжать
исполнять свои обязанности, которые, в частности, состоят в том, чтобы
вершить правосудие в тех случаях, когда вы закрываете глаза на творящуюся
несправедливость, когда возникают сомнения в беспристрастности вашего
суда. Я не мог самолично привлечь ваших сыновей Гийома и Робера к
ответственности за их гнусные выходки, потому как вы оказали им
покровительство. Но я имею право инициировать процесс отрешения их от
наследства - что, собственно, я и делаю.
- Замолчите! - раздраженно рявкнул герцог, переходя от ярости к
бешенству. - Ни слова больше! Я не желаю вас слушать! Полагаю, Сенату
хватить здравомыслия и мудрости избавиться от верховного судьи,
запятнавшего себя участием в мятеже против законной власти. А теперь
убирайтесь прочь! Все! И вас, сударь, это касается в первую очередь, -
вновь обратился он к Филиппу. - Вы не сын мне больше. Я отрекся от вас.
- Я сейчас же уеду, не сомневайтесь, - спокойно ответил Филипп, глядя
ему прямо в глаза. - Но имейте в виду: я не принимаю вашего отречения. Я
не могу позволить вам взять еще один грех на душу, и что бы вы там ни
говорили, я буду оставаться вашим сыном. Я буду чтить и уважать вас как
своего отца... насколько это будет в моих силах. Может быть, сегодня мы
видимся в последний раз, поэтому я скажу вам все, что думаю. Вы никогда не
любили меня, порой вы меня ненавидели, обвиняя в преступлении, которое я
не совершал и никак не мог совершить. Видя во мне не человека, а скорее
символ, олицетворение всех обрушившихся на вас несчастий, вы лишь терпели
меня - единственно потому, что в глазах общества я считался вашим сыном.
Вы не утруждали себя быть справедливым со мной, нередко вы причиняли мне
боль и страдания, но в моем сердце нет ни ненависти к вам, ни озлобления -
одна только печаль. Печаль о том, что не устояли вы, не нашли в себе силы
противиться соблазнам Искусителя, который бродит среди нас, аки лев
рыкающий. Печаль о том, что я потерял отца, едва лишь родившись, что вы
всю жизнь грубо отталкивали меня в ответ на мои попытки сблизиться с
вами... Бог вам судья, отец, и я буду молить Всевышнего, чтобы он даровал
вам прощение. - На какое-то мгновение он умолк, переводя дыхание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
есть приказ, мы люди военные и привыкли повиноваться... Вы уж не
обессудьте, монсеньор...
- Все в порядке, не беспокойтесь, - сказал Филипп, спешившись; его
примеру последовали остальные молодые люди. - Я приехал лишь затем, чтобы
сообщить отцу о происшедшем - но вижу, это сделали и без меня.
- Слухами земля полнится, монсеньор, - сказал начальник стражи. - Ваш
отец в ярости, и вам лучше не попадаться ему на глаза. Он хотел было
издать указ о вашем аресте, но, слава богу, преподобные отцы сумели
отговорить его.
- Преподобные отцы? - переспросил Филипп, делая ударение на
множественном числе.
- Падре Антонио и падре Марк, - пояснил начальник стражи, - какой-то
священнослужитель из Тулузы. Он прибыл сегодня днем с посланием от
монсеньора архиепископа.
- Понятно, - сказал Филипп, - наверное, мы с ним разминулись. Да,
кстати, я хотел бы переговорить с доном Антонио. Может быть, он согласится
поехать со мной в Кантабрию.
Начальник стражи утвердительно кивнул.
- В его согласии вы можете не сомневаться. Вскоре замку понадобиться
новый капеллан, а нашему приходу - новый священник. Его преподобие, узнав
о случившемся, немедля изъявил желание покинуть Тараскон и последовать за
вашим высочеством, куда бы вы ни направились. Как раз сейчас он занят
сборкой ваших вещей.
- Вот и хорошо. Я не стану отвлекать его от этого занятия, так что
будьте любезны, сударь, передайте ему, что я буду ждать его в
Кастель-Фьеро.
- Непременно передам, монсеньор.
Филипп хотел еще что-то добавить, но не успел. В это самое время у
ворот возникла суматоха, послышался громкий, не терпящий возражений
приказ: "Дорогу его светлости!" Толпа зевак, собравшихся перед мостом,
поспешно расступилась, освобождая проход. Начальник городской стражи
тотчас вытянулся, нарочито бряцнув оружием. Выражение его лица стало
непроницаемым.
К мосту приближался герцог. Он шел быстрой, чуть прыгающей походкой,
держась неестественно прямо, как всегда, когда испытывал крайнее
раздражение. Его сопровождали телохранители и двое слуг с факелами, свет
которых придавал его бледному без кровинки лицу зловещий багровый оттенок.
Вслед за герцогом шло несколько его дворян, а также два духовных лица
- падре Антонио и молодой человек лет двадцати восьми, одетый в длинную
мантию черного цвета, обычный по тем временам дорожный наряд
высокопоставленных священнослужителей. Преподобные отцы тихо о чем-то
переговаривались, сокрушенно качали головами и перебирали на ходу четки.
Герцог остановился в трех шагах от Филиппа - резко, не замедляя шаг,
а просто прекратив в какой-то момент свое движение; стал, как вкопанный,
неподвижный, как статуя, как вогнанный в землю кол. Начисто проигнорировав
почтительные приветствия молодых людей, он вперил в Филиппа жесткий взгляд
своих огромных голубых глаз и ледяным тоном заговорил:
- Сударь, вашему проступку нет оправдания. Заявив о своих претензиях
на то, что по праву вам не принадлежит, вы поставили себя вне закона, и я
отрекаюсь от вас как от своего сына. Вам уже четырнадцать лет, отныне вы
лишь граф Кантабрии и Андорры и более никто. Забудьте дорогу к этому дому,
который когда-то был для вас родным. Вам я сказал все.
Затем он смерил гневным взглядом спутников Филиппа.
- А с вами, господа, я вообще не хочу разговаривать. Вы, в
большинстве своем взрослые сеньоры, пошли на поводу у честолюбивого юнца,
чей разум помутился от жажды власти. Вы затеяли это смехотворное
представление, чтобы угодить его бессмысленным амбициям. Вы провоцируете
мятеж, междоусобицу! Хочу надеяться, что в последствии вы осознаете свои
ошибки и одумаетесь. Прежде всего, это касается вас, племянник. - Он
сурово поглядел на Гастона. - При вашем высоком положении вам не пристало
пускаться в авантюры. Это несовместимо с тем постом, который вы занимаете,
поэтому я лишаю вас звания верховного судьи - вы оказались недостойным
его.
Гастон отрицательно покачал головой.
- Смею заметить, государь мой дядя, что это не ваша прерогатива.
Верховным судьей меня назначил Сенат, и лишь Сенат вправе сместить меня с
этой должности. И пока я верховный судья Беарна, я буду продолжать
исполнять свои обязанности, которые, в частности, состоят в том, чтобы
вершить правосудие в тех случаях, когда вы закрываете глаза на творящуюся
несправедливость, когда возникают сомнения в беспристрастности вашего
суда. Я не мог самолично привлечь ваших сыновей Гийома и Робера к
ответственности за их гнусные выходки, потому как вы оказали им
покровительство. Но я имею право инициировать процесс отрешения их от
наследства - что, собственно, я и делаю.
- Замолчите! - раздраженно рявкнул герцог, переходя от ярости к
бешенству. - Ни слова больше! Я не желаю вас слушать! Полагаю, Сенату
хватить здравомыслия и мудрости избавиться от верховного судьи,
запятнавшего себя участием в мятеже против законной власти. А теперь
убирайтесь прочь! Все! И вас, сударь, это касается в первую очередь, -
вновь обратился он к Филиппу. - Вы не сын мне больше. Я отрекся от вас.
- Я сейчас же уеду, не сомневайтесь, - спокойно ответил Филипп, глядя
ему прямо в глаза. - Но имейте в виду: я не принимаю вашего отречения. Я
не могу позволить вам взять еще один грех на душу, и что бы вы там ни
говорили, я буду оставаться вашим сыном. Я буду чтить и уважать вас как
своего отца... насколько это будет в моих силах. Может быть, сегодня мы
видимся в последний раз, поэтому я скажу вам все, что думаю. Вы никогда не
любили меня, порой вы меня ненавидели, обвиняя в преступлении, которое я
не совершал и никак не мог совершить. Видя во мне не человека, а скорее
символ, олицетворение всех обрушившихся на вас несчастий, вы лишь терпели
меня - единственно потому, что в глазах общества я считался вашим сыном.
Вы не утруждали себя быть справедливым со мной, нередко вы причиняли мне
боль и страдания, но в моем сердце нет ни ненависти к вам, ни озлобления -
одна только печаль. Печаль о том, что не устояли вы, не нашли в себе силы
противиться соблазнам Искусителя, который бродит среди нас, аки лев
рыкающий. Печаль о том, что я потерял отца, едва лишь родившись, что вы
всю жизнь грубо отталкивали меня в ответ на мои попытки сблизиться с
вами... Бог вам судья, отец, и я буду молить Всевышнего, чтобы он даровал
вам прощение. - На какое-то мгновение он умолк, переводя дыхание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74