О том, как Шатофьер и еще один рыцарь, Гуго фон Клипенштейн,
вырывались из окружения, прокладывая себе путь в гуще врагов, среди
крестоносцев ходили настоящие легенды. Эрнан, которому никогда не грозило
умереть от скромности, не моргнув глазом пересказал одну из таких легенд,
правда (следует отдать ему должное), наиболее близкую к действительности.
- Мой сын тоже воюет с неверными, - заметил герцог, воспользовавшись
паузой в рассказе Эрнана, когда тот принялся дегустировать варенье из
айвы. - Где-то в Андалусии.
- Да нет же! - с набитым ртом возразил Эрнан. - Уже не воюет. С
недавних пор между Кастилией и Гранадой вновь заключено перемирие.
Герцог удивленно приподнял бровь.
- А я об этом не слышал. Вы-то откуда знаете?
- Ну, в общем... - немного помедлив, произнес Шатофьер. - Это я узнал
от вашего сына.
- Вы уже получили от него письмо?
- Мм... В некотором роде. Как мне стало известно, на прошлой неделе
дон Альфонсо подписал с гранадским эмиром соответствующий договор.
- Дон Альфонсо? - переспросил герцог. - Почему он, почему не король?
- Филипп говорит, что в последнее время дон Фернандо здорово сдал,
поэтому командование кастильской армии взял на себя дон Альфонсо.
- Понятно... Нет, постойте! - Глаза герцога вдруг сверкнули, и он так
пристально посмотрел на Эрнана, словно пытался пробуравить его взглядом
насквозь. - Вы сказали: "Филипп говорит". Что это значит? Вы получили от
него письмо или все-таки...
- Да, - кивнул Эрнан. - Сейчас он гостит у меня в замке.
- Ясно. - Герцог немного помолчал, предаваясь мрачным раздумьям,
потом спросил: - Филипп рассказывал о моем письме?
- Да.
Снова молчание.
- Ну что ж, - наконец заговорил герцог. - Это вполне естественно.
Было бы глупо с моей стороны надеяться, что он мигом позабудет обо всех
обидах и сразу же явится ко мне. Для этого Филипп слишком горд и
самолюбив... Впрочем, кто бы не обиделся, если бы его, точно шелудивого
пса, прогнали из родного дома. Не знаю, сможет ли Филипп простить мне
это... и все остальное тоже.
В словах герцога было столько горечи, а выглядел он таким дряхлым
стариком, что растроганный Эрнан не сдержался.
- Филипп не злопамятен, монсеньор, и не таит на вас зла. - Затем,
помедлив немного, он все же добавил: - А Господь милосерден.
Герцог тяжело вздохнул.
- То же самое сказал мне на прощание Филипп. Но тогда я не
прислушался к его словам, я вообще не желал ни слышать его, ни видеть. И
лишь потом, когда он уехал в Кастилию, я начал понимать, как много он для
меня значит... Да простит меня Бог, я не любил ни одного из своих сыновей,
а Филипп и вовсе был у меня на особом счету. Но вместе с тем, сам того не
подозревая, я очень дорожил им, и где-то в глубине души всегда им
гордился. Филипп был отрадой для моего отцовского самолюбия, ведь Гийом и
Робер... Что толку скрывать: я стыдился их обоих, особенно Гийома. -
Герцог сделал паузе и угрюмо посмотрел на Эрнана. Однако во взгляде его не
было ни враждебности, ни осуждения, ни порицания, а была лишь слепая
покорность судьбе. - Теперь Гийом мертв, и мне приходиться стыдиться
только одного сына - Робера. По правде говоря, я даже рад, что он уехал в
Марсан. Издали его пороки и дурные наклонности не так бросаются мне в
глаза.
Герцог снова умолк, плеснул в свой кубок немного вина и выпил.
- А вот Филиппа мне не хватает, - задумчиво произнес он. - Почти семь
лет мне понадобилось, чтобы понять это. Почти семь лет я потратил на
борьбу с собой и со своей гордыней - ведь именно я должен был сделать
первый шаг к примирению.
- И вы его сделали, монсеньор, - сказал Эрнан.
- Да, сделал. Но не слишком ли поздно? Я так долго и упорно
отталкивал от себя Филиппа, что, боюсь, он не сможет и не захочет
вернуться ко мне... как мой сын. Он будет здесь жить, будет моим
наследником - но не сыном.
- Уверяю вас, монсеньор, вы ошибаетесь, - убежденно ответил Шатофьер.
- Филипп по-прежнему считает вас своим отцом, уважает вас как отца и... -
В излишнем рвении Эрнан чуть не сказал: "и любит", но вовремя прикусил
язык. - И кстати, коль скоро мы заговорили о наследстве. Как я понял из
слов Филиппа, вы не только признаете его своим наследником, но и намерены
передать ему во владение Беарн и Балеары.
- Ах, это! - небрежно произнес герцог, будто речь шла о каком-то
пустяке. - Да, я уступлю Филиппу Беарн с Балеарами, а также сделаю его
соправителем Гаскони. Я не хочу, чтобы он находился подле меня только в
ранге наследника, на положении мальчика на побегушках. После всего
происшедшего между нами семь лет назад для него эта роль была бы
унизительной.
"Что верно, то верно", - подумал Эрнан и одобрительно кивнул.
- А что касается меня, - продолжал герцог, - то я с радостью переложу
часть государственных забот на его плечи. Я уже стар, а он молод и
энергичен, да и способности ему не занимать. По моим сведениям, он отлично
справляется с Кантабрией и уже зарекомендовал себя Кастилии как зрелый
государственный муж.
- Он зарекомендовал себя еще здесь, в Гаскони, - заметил Эрнан. -
Когда сумел привлечь на свою сторону большинство вельмож и сенаторов.
Это уже был удар по лежачему. Герцог натянуто улыбнулся и перевел
грустный взгляд на Габриеля, который за все это время не обронил ни одного
слова и лишь внимательно слушал их разговор. Он чувствовал себя очень
неловко и неуютно в присутствии одного из самых знатных и могущественных
князей католического мира.
- Господин де Шеверни, - мягко заговорил герцог. - Если я не
ошибаюсь, шесть лет назад вы несколько месяцев гостили у Филиппа в
Кантабрии. Или это был ваш старший брат?
- Это был я, монсеньор, - ответил Габриель. - Я старший из братьев. В
сентябре сорок пятого года я приехал по приглашению вашего сына в
Сантандер и пробыл там до весны сорок шестого.
- То есть до смерти вашей сестры.
- Я ухал через месяц после того, как умерла Луиза. Вернее, явился
отец и забрал меня. Он обвинил вашего сына в смерти Луизы и... - Габриель
глубоко вдохнул, набирая смелости. - Прошу прощения, монсеньор, но он
считает, что это у вас вроде семейной традиции... мм... когда жены умирают
при родах.
Герцог помрачнел, но не обиделся.
- Возможно, ваш отец прав, юноша, - глухо произнес он. - Ведь в
Писании говорится, что грехи родителей искупают дети. И поверьте, я
глубоко скорблю, что кара Божья обрушилась на вашу сестру, ни в чем не
повинную девушку... - Герцог помолчал, думая о том, не затем ли Эрнан
привел к нему Габриеля, чтобы заставить его испытывать угрызения совести.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
вырывались из окружения, прокладывая себе путь в гуще врагов, среди
крестоносцев ходили настоящие легенды. Эрнан, которому никогда не грозило
умереть от скромности, не моргнув глазом пересказал одну из таких легенд,
правда (следует отдать ему должное), наиболее близкую к действительности.
- Мой сын тоже воюет с неверными, - заметил герцог, воспользовавшись
паузой в рассказе Эрнана, когда тот принялся дегустировать варенье из
айвы. - Где-то в Андалусии.
- Да нет же! - с набитым ртом возразил Эрнан. - Уже не воюет. С
недавних пор между Кастилией и Гранадой вновь заключено перемирие.
Герцог удивленно приподнял бровь.
- А я об этом не слышал. Вы-то откуда знаете?
- Ну, в общем... - немного помедлив, произнес Шатофьер. - Это я узнал
от вашего сына.
- Вы уже получили от него письмо?
- Мм... В некотором роде. Как мне стало известно, на прошлой неделе
дон Альфонсо подписал с гранадским эмиром соответствующий договор.
- Дон Альфонсо? - переспросил герцог. - Почему он, почему не король?
- Филипп говорит, что в последнее время дон Фернандо здорово сдал,
поэтому командование кастильской армии взял на себя дон Альфонсо.
- Понятно... Нет, постойте! - Глаза герцога вдруг сверкнули, и он так
пристально посмотрел на Эрнана, словно пытался пробуравить его взглядом
насквозь. - Вы сказали: "Филипп говорит". Что это значит? Вы получили от
него письмо или все-таки...
- Да, - кивнул Эрнан. - Сейчас он гостит у меня в замке.
- Ясно. - Герцог немного помолчал, предаваясь мрачным раздумьям,
потом спросил: - Филипп рассказывал о моем письме?
- Да.
Снова молчание.
- Ну что ж, - наконец заговорил герцог. - Это вполне естественно.
Было бы глупо с моей стороны надеяться, что он мигом позабудет обо всех
обидах и сразу же явится ко мне. Для этого Филипп слишком горд и
самолюбив... Впрочем, кто бы не обиделся, если бы его, точно шелудивого
пса, прогнали из родного дома. Не знаю, сможет ли Филипп простить мне
это... и все остальное тоже.
В словах герцога было столько горечи, а выглядел он таким дряхлым
стариком, что растроганный Эрнан не сдержался.
- Филипп не злопамятен, монсеньор, и не таит на вас зла. - Затем,
помедлив немного, он все же добавил: - А Господь милосерден.
Герцог тяжело вздохнул.
- То же самое сказал мне на прощание Филипп. Но тогда я не
прислушался к его словам, я вообще не желал ни слышать его, ни видеть. И
лишь потом, когда он уехал в Кастилию, я начал понимать, как много он для
меня значит... Да простит меня Бог, я не любил ни одного из своих сыновей,
а Филипп и вовсе был у меня на особом счету. Но вместе с тем, сам того не
подозревая, я очень дорожил им, и где-то в глубине души всегда им
гордился. Филипп был отрадой для моего отцовского самолюбия, ведь Гийом и
Робер... Что толку скрывать: я стыдился их обоих, особенно Гийома. -
Герцог сделал паузе и угрюмо посмотрел на Эрнана. Однако во взгляде его не
было ни враждебности, ни осуждения, ни порицания, а была лишь слепая
покорность судьбе. - Теперь Гийом мертв, и мне приходиться стыдиться
только одного сына - Робера. По правде говоря, я даже рад, что он уехал в
Марсан. Издали его пороки и дурные наклонности не так бросаются мне в
глаза.
Герцог снова умолк, плеснул в свой кубок немного вина и выпил.
- А вот Филиппа мне не хватает, - задумчиво произнес он. - Почти семь
лет мне понадобилось, чтобы понять это. Почти семь лет я потратил на
борьбу с собой и со своей гордыней - ведь именно я должен был сделать
первый шаг к примирению.
- И вы его сделали, монсеньор, - сказал Эрнан.
- Да, сделал. Но не слишком ли поздно? Я так долго и упорно
отталкивал от себя Филиппа, что, боюсь, он не сможет и не захочет
вернуться ко мне... как мой сын. Он будет здесь жить, будет моим
наследником - но не сыном.
- Уверяю вас, монсеньор, вы ошибаетесь, - убежденно ответил Шатофьер.
- Филипп по-прежнему считает вас своим отцом, уважает вас как отца и... -
В излишнем рвении Эрнан чуть не сказал: "и любит", но вовремя прикусил
язык. - И кстати, коль скоро мы заговорили о наследстве. Как я понял из
слов Филиппа, вы не только признаете его своим наследником, но и намерены
передать ему во владение Беарн и Балеары.
- Ах, это! - небрежно произнес герцог, будто речь шла о каком-то
пустяке. - Да, я уступлю Филиппу Беарн с Балеарами, а также сделаю его
соправителем Гаскони. Я не хочу, чтобы он находился подле меня только в
ранге наследника, на положении мальчика на побегушках. После всего
происшедшего между нами семь лет назад для него эта роль была бы
унизительной.
"Что верно, то верно", - подумал Эрнан и одобрительно кивнул.
- А что касается меня, - продолжал герцог, - то я с радостью переложу
часть государственных забот на его плечи. Я уже стар, а он молод и
энергичен, да и способности ему не занимать. По моим сведениям, он отлично
справляется с Кантабрией и уже зарекомендовал себя Кастилии как зрелый
государственный муж.
- Он зарекомендовал себя еще здесь, в Гаскони, - заметил Эрнан. -
Когда сумел привлечь на свою сторону большинство вельмож и сенаторов.
Это уже был удар по лежачему. Герцог натянуто улыбнулся и перевел
грустный взгляд на Габриеля, который за все это время не обронил ни одного
слова и лишь внимательно слушал их разговор. Он чувствовал себя очень
неловко и неуютно в присутствии одного из самых знатных и могущественных
князей католического мира.
- Господин де Шеверни, - мягко заговорил герцог. - Если я не
ошибаюсь, шесть лет назад вы несколько месяцев гостили у Филиппа в
Кантабрии. Или это был ваш старший брат?
- Это был я, монсеньор, - ответил Габриель. - Я старший из братьев. В
сентябре сорок пятого года я приехал по приглашению вашего сына в
Сантандер и пробыл там до весны сорок шестого.
- То есть до смерти вашей сестры.
- Я ухал через месяц после того, как умерла Луиза. Вернее, явился
отец и забрал меня. Он обвинил вашего сына в смерти Луизы и... - Габриель
глубоко вдохнул, набирая смелости. - Прошу прощения, монсеньор, но он
считает, что это у вас вроде семейной традиции... мм... когда жены умирают
при родах.
Герцог помрачнел, но не обиделся.
- Возможно, ваш отец прав, юноша, - глухо произнес он. - Ведь в
Писании говорится, что грехи родителей искупают дети. И поверьте, я
глубоко скорблю, что кара Божья обрушилась на вашу сестру, ни в чем не
повинную девушку... - Герцог помолчал, думая о том, не затем ли Эрнан
привел к нему Габриеля, чтобы заставить его испытывать угрызения совести.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74