.. остановились в растерянности. Жизнь - это песня, а из
песни слов не выкинешь; так и прожитые Филиппом годы на чужбине нельзя
просто вычеркнуть из его биографии. И уж тем более, что при кастильском
дворе его жизнь была тесно переплетена с жизнью другого героя нашей
повести, вернее, героини, о которой сейчас и пойдет речь...
В разговоре герцога с Эрнаном де Шатофьером и Габриелем де Шеверни
уже упоминалось о принцессе Бланке, старшей дочери кастильского короля, а
также о ее предполагаемой любовной связи с Филиппом. Мы намерены
приподнять завесу таинственности над их отношениями, и тогда нашему взору
откроется нечто весьма любопытное, совершенно неожиданное и даже
курьезное. Вкратце, это сказ о том, как людской молвой было очернено
доброе имя Бланки и как из невесты Римского императора она стала женой
графа Бискайского.
Отношение Филиппа к Бланке с самого момента их знакомства было
особенным, отличным от его отношения ко всем прочим женщинам; и не только
потому, что их дружба носила крайне целомудренный характер (отнюдь не по
вине Филиппа, кстати сказать), но еще и потому, что сама Бланка была
необыкновенной девушкой. Когда весной 1447 года Филипп, извлеченный
Альфонсо из кантабрийской глуши, где он прятался от суеты мирской, приехал
в Толедо, Бланке едва лишь исполнилось одиннадцать лет, и она
только-только стала девушкой в полном смысле этого слова, но уже тогда она
была необычайно привлекательна и желанна. Невысокая, хрупкая, изящная
шатенка с большими темно-карими глазами, Бланка очаровывала Филиппа не так
своей внешностью (которая была у него вполне заурядной), как красотой
своей внутренней, острым и гибким, чисто мальчишеским умом, невероятной
проницательностью, кротостью и мягкостью в обхождении с людьми, умением
понимать других и сопереживать, что непостижимым образом сочеталось в ней
с властностью и высокомерием, а также некоторой язвительностью. Филипп
избегал называть ее красавицей (что, по большому счету, было бы
неправдой), но он считал ее прекрасной. Вскоре после их знакомства Бланка
и Филипп стали закадычными друзьями, и это давало сплетникам обильную пищу
для досужих домыслов, а у Альфонсо иной раз вызывало приступы ревности -
он был очень привязан к старшей из своих сестер, а в глубине души -
безнадежно влюблен в нее.
Взрослея, Бланка все больше привлекала Филиппа, и все чаще его
посещали мысли о женитьбе на ней, но поначалу он решительно гнал их прочь,
потому как страшился одного этого слова - ЖЕНИТЬБА! Смерть Луизы сокрушила
его наивные детские мечты о счастливом браке, об уютном семейном очаге, и
впоследствии, даже смирившись с потерей любимой, он не подпускал ни одну
женщину слишком близко к своему сердцу, панически боясь снова испытать
боль и горечь утраты. Ему нравились женщины, многие слышали от него слова
любви, пламенные и искренние, некоторых он даже уверял, что они лучше всех
на свете (про себя непременно добавляя: после Луизы, конечно), но о
женитьбе ни на одной из них и не помышлял. Впервые это слово пришло
Филиппу в голову то ли на втором, то ли третьем году его пребывания в
Толедо, когда он в очередной раз предпринял попытку наполнить свою старую
дружбу с Бланкой новым содержанием и для начала хотя бы запечатлеть на ее
губах совсем невинный поцелуй. Как и во всех предыдущих случаях, Филипп
получил, что называется, от ворот, а вдобавок, пощечину, в награду за
настырность. И именно тогда он раздосадовано подумал:
"Похоже, она станет моей женщиной, не раньше, чем станет моей женой".
Эта мысль не на шутку испугала Филиппа, но и отделаться от нее было
не так-то легко. Чем дальше, тем милее становилась ему Бланка; он уже
безоговорочно признал, что она лучше всех на свете (после Луизы, конечно),
и прямо-таки сгорал от желания обладать ею. Вместе с тем его подозрения,
что Бланка будет принадлежать ему только на брачном ложе, росли и крепли
изо дня в день и постепенно превратились в уверенность, а затем - и в
твердую убежденность.
В отличие от своих братьев Альфонсо и Фернандо, обе кастильские
принцессы, Бланка и Элеонора, были воспитаны в духе строгой пуританской
морали, исповедуемой их отцом, королем Фернандо IV, которого за чрезмерное
ханжество современники прозвали Святошой; и особенно сильно это воспитание
сказалось на Бланке. Хоть как ей ни нравился Филипп, хоть как он ее ни
привлекал, она не допускала даже мысли о возможной близости с ним вне
брака. Правда, временами ей приходилось несладко от обуревавших ее
"греховных желаний", но Бланка была девушка исключительной силы воли, и
всякий раз ей удавалось преодолеть свою минутную слабость. Филипп все
больше запутывался в ее сетях, и хотя он по-прежнему пускался в загулы и
заслуженно пользовался репутацией опасного сердцееда, дело явно шло к
тому, что рано или поздно он обратится к королю с просьбой руки его
старшей дочери. А что касается Бланки, то она стала своего рода живой
легендой кастильского двора, и многие отцы ставили ее в пример своим
беспутным дочерям, которые не сумели устоять перед чарами Филиппа.
Однако в конце лета 1451 года положение резко изменилось. Вначале
придворные обратили внимание на то странное обстоятельство, что Бланка,
находясь на людях в обществе Филиппа, чувствует себя несколько скованно,
держится с ним чересчур сухо и официально, а всякий раз при упоминании его
имени почему-то смущается и тотчас переводит разговор на другую тему. Чуть
позже было замечено, что Филипп, который сразу по переезде в Толедо
приобрел себе роскошный особняк, вежливо, но в категорической форме
отвергнув предложение Альфонсо на неопределенный срок поселиться во
дворце, в последнее время вроде бы умерил свою гордыню и частенько
оставался на ночь в покоях, отведенных ему на половине наследника
престола. От вездесущих глаз двора не укрылись и загадочные ночные рейды
Филиппа - поздно вечером он тайком прокрадывался к апартаментам принцесс,
а на рассвете, так же тайком, возвращался к себе, - и делал это с завидным
постоянством. И тогда по дворцу, затем по всему городу, а вскоре и по всей
Испании поползли упорные слухи о падении последней твердыни женской
добродетели - принцессы Бланки Кастильской. Никому даже в голову не
приходило, что очередной жертвой Филиппа стала вовсе не она, а ее младшая
сестра, двенадцатилетняя крошка Элеонора, которую все, кроме отца,
называли просто Норой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
песни слов не выкинешь; так и прожитые Филиппом годы на чужбине нельзя
просто вычеркнуть из его биографии. И уж тем более, что при кастильском
дворе его жизнь была тесно переплетена с жизнью другого героя нашей
повести, вернее, героини, о которой сейчас и пойдет речь...
В разговоре герцога с Эрнаном де Шатофьером и Габриелем де Шеверни
уже упоминалось о принцессе Бланке, старшей дочери кастильского короля, а
также о ее предполагаемой любовной связи с Филиппом. Мы намерены
приподнять завесу таинственности над их отношениями, и тогда нашему взору
откроется нечто весьма любопытное, совершенно неожиданное и даже
курьезное. Вкратце, это сказ о том, как людской молвой было очернено
доброе имя Бланки и как из невесты Римского императора она стала женой
графа Бискайского.
Отношение Филиппа к Бланке с самого момента их знакомства было
особенным, отличным от его отношения ко всем прочим женщинам; и не только
потому, что их дружба носила крайне целомудренный характер (отнюдь не по
вине Филиппа, кстати сказать), но еще и потому, что сама Бланка была
необыкновенной девушкой. Когда весной 1447 года Филипп, извлеченный
Альфонсо из кантабрийской глуши, где он прятался от суеты мирской, приехал
в Толедо, Бланке едва лишь исполнилось одиннадцать лет, и она
только-только стала девушкой в полном смысле этого слова, но уже тогда она
была необычайно привлекательна и желанна. Невысокая, хрупкая, изящная
шатенка с большими темно-карими глазами, Бланка очаровывала Филиппа не так
своей внешностью (которая была у него вполне заурядной), как красотой
своей внутренней, острым и гибким, чисто мальчишеским умом, невероятной
проницательностью, кротостью и мягкостью в обхождении с людьми, умением
понимать других и сопереживать, что непостижимым образом сочеталось в ней
с властностью и высокомерием, а также некоторой язвительностью. Филипп
избегал называть ее красавицей (что, по большому счету, было бы
неправдой), но он считал ее прекрасной. Вскоре после их знакомства Бланка
и Филипп стали закадычными друзьями, и это давало сплетникам обильную пищу
для досужих домыслов, а у Альфонсо иной раз вызывало приступы ревности -
он был очень привязан к старшей из своих сестер, а в глубине души -
безнадежно влюблен в нее.
Взрослея, Бланка все больше привлекала Филиппа, и все чаще его
посещали мысли о женитьбе на ней, но поначалу он решительно гнал их прочь,
потому как страшился одного этого слова - ЖЕНИТЬБА! Смерть Луизы сокрушила
его наивные детские мечты о счастливом браке, об уютном семейном очаге, и
впоследствии, даже смирившись с потерей любимой, он не подпускал ни одну
женщину слишком близко к своему сердцу, панически боясь снова испытать
боль и горечь утраты. Ему нравились женщины, многие слышали от него слова
любви, пламенные и искренние, некоторых он даже уверял, что они лучше всех
на свете (про себя непременно добавляя: после Луизы, конечно), но о
женитьбе ни на одной из них и не помышлял. Впервые это слово пришло
Филиппу в голову то ли на втором, то ли третьем году его пребывания в
Толедо, когда он в очередной раз предпринял попытку наполнить свою старую
дружбу с Бланкой новым содержанием и для начала хотя бы запечатлеть на ее
губах совсем невинный поцелуй. Как и во всех предыдущих случаях, Филипп
получил, что называется, от ворот, а вдобавок, пощечину, в награду за
настырность. И именно тогда он раздосадовано подумал:
"Похоже, она станет моей женщиной, не раньше, чем станет моей женой".
Эта мысль не на шутку испугала Филиппа, но и отделаться от нее было
не так-то легко. Чем дальше, тем милее становилась ему Бланка; он уже
безоговорочно признал, что она лучше всех на свете (после Луизы, конечно),
и прямо-таки сгорал от желания обладать ею. Вместе с тем его подозрения,
что Бланка будет принадлежать ему только на брачном ложе, росли и крепли
изо дня в день и постепенно превратились в уверенность, а затем - и в
твердую убежденность.
В отличие от своих братьев Альфонсо и Фернандо, обе кастильские
принцессы, Бланка и Элеонора, были воспитаны в духе строгой пуританской
морали, исповедуемой их отцом, королем Фернандо IV, которого за чрезмерное
ханжество современники прозвали Святошой; и особенно сильно это воспитание
сказалось на Бланке. Хоть как ей ни нравился Филипп, хоть как он ее ни
привлекал, она не допускала даже мысли о возможной близости с ним вне
брака. Правда, временами ей приходилось несладко от обуревавших ее
"греховных желаний", но Бланка была девушка исключительной силы воли, и
всякий раз ей удавалось преодолеть свою минутную слабость. Филипп все
больше запутывался в ее сетях, и хотя он по-прежнему пускался в загулы и
заслуженно пользовался репутацией опасного сердцееда, дело явно шло к
тому, что рано или поздно он обратится к королю с просьбой руки его
старшей дочери. А что касается Бланки, то она стала своего рода живой
легендой кастильского двора, и многие отцы ставили ее в пример своим
беспутным дочерям, которые не сумели устоять перед чарами Филиппа.
Однако в конце лета 1451 года положение резко изменилось. Вначале
придворные обратили внимание на то странное обстоятельство, что Бланка,
находясь на людях в обществе Филиппа, чувствует себя несколько скованно,
держится с ним чересчур сухо и официально, а всякий раз при упоминании его
имени почему-то смущается и тотчас переводит разговор на другую тему. Чуть
позже было замечено, что Филипп, который сразу по переезде в Толедо
приобрел себе роскошный особняк, вежливо, но в категорической форме
отвергнув предложение Альфонсо на неопределенный срок поселиться во
дворце, в последнее время вроде бы умерил свою гордыню и частенько
оставался на ночь в покоях, отведенных ему на половине наследника
престола. От вездесущих глаз двора не укрылись и загадочные ночные рейды
Филиппа - поздно вечером он тайком прокрадывался к апартаментам принцесс,
а на рассвете, так же тайком, возвращался к себе, - и делал это с завидным
постоянством. И тогда по дворцу, затем по всему городу, а вскоре и по всей
Испании поползли упорные слухи о падении последней твердыни женской
добродетели - принцессы Бланки Кастильской. Никому даже в голову не
приходило, что очередной жертвой Филиппа стала вовсе не она, а ее младшая
сестра, двенадцатилетняя крошка Элеонора, которую все, кроме отца,
называли просто Норой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74