Мы зашли в штабную палатку, и, пока я возился с бумагами, Энди уселся за стол, где стояла радиостанция, и рассеянно отстукивал ключом несколько сигналов: «Пэт Роджерс, Пэт Роджерс...»
Я со вздохом отбросил бумаги и взглянул на него.
— Ну, в чем дело, Мак?
— Ты завалил последние полевые учения. Что за хреновину ты нес в эфире?
— Да брось, Мак.
— Черта с два! Старшина Китс крепко распсиховался на наше отделение и все из-за тебя! После увольнительной на День Благодарения ты не в себе. Что случилось?
— Я уже посетил капеллана и исповедался ему, так что все будет о'кей.
— Ни хрена ты у него не был. Я проверял.
Энди вспыхнул и поднялся, но я уже стоял у выхода, не давая ему пройти. Швед несколько секунд яростно сверлил меня взглядом, потом сник и сел на место.
— У меня появилась девушка, Мак.
— Ну и что, здесь у всех есть девушки.
— Эта не такая.
— Я знаю. Они все не такие.
— Тогда чего разговаривать?
— Я хочу знать, что грызет тебя?
— А ты... ты никому не расскажешь?
— Ты меня знаешь.
— Мак, я с ума схожу по ней. Никогда не думал, что со мной такое может твориться.
— Слушай, Энди, чего ты так настроен против женщин? Что они тебе сделали?
Он закурил сигарету.
— Это длинная история и довольно скучная.
— Ничего, я послушаю. Может, и тебе полегчает.
Он глубоко затянулся и в упор поглядел на меня.
— Ладно, может, ты и прав. Так вот... Мой отец умер, когда мне было три года. Благотворительное общество отняло меня у матери, когда мне исполнилось четыре. Они обнаружили меня и моего брата закрытыми в комнате грязной дешевой гостиницы, где мы сидели голодными двое суток... Там же нашли нашу мать, пьяную до беспамятства. — Энди закрыл глаза и сжал кулаки. — В городе не существовало лесоруба, который бы не трахнул ее. И не только в городе...
— Можешь не продолжать, я понял.
— Ты сам хотел выслушать меня. Из интерната я сбежал в лагерь лесорубов. Тогда мне было уже двенадцать. Я мыл полы, посуду, прислуживал за столом и много слышал о женщинах. Что могут сказать грубые прямые люди о бабах? Это не джентльмены из общества, они не ищут оправдания женским подлостям, а просто констатируют факт. Когда мне стукнуло шестнадцати, я уже вовсю махал топором, а раз в месяц ездил в город, чтобы напиться и трахнуть подвернувшуюся шлюху... Такую же шлюху, какой была моя мать.
Вначале Энди говорил с трудом, подыскивая слова, а потом годами скопившиеся ненависть, ярость и боль прорвались наружу.
— Ты же знаешь, какие они все в постели. Делают вид, что здорово проводят время, а на самом деле только и думают, как наложить лапу на твои деньги, за которые ты, как проклятый, горбатился на лесоповале. Они лежат на спине, закатывают глазки, стонут и сладко поют, какой ты классный мужик... дешевки! Дешевки! Шлюхи! Мой младший брат, который остался в интернате и не знал того, что знал о них я... Мак, какой был парень! Умница, вроде нашего Сестрички Мэри. Ты бы видел, как он разбирал и собирал любые двигатели, чинил какие угодно машины. Я тогда понемногу начал откладывать деньги, чтобы отправить его в колледж... — Голос Энди охрип, и я уже едва слышал, что он говорит. — Он познакомился с этой девкой. Тоже молоденькая совсем, тварь паршивая. Она от кого-то забеременела и все свалила на него, чтобы он женился. А он, дурачок, только обрадовался. Даже если бы я сказал ему, что она шлюха, что и сейчас трахается со всеми, кто подвернется, он все равно бы не поверил. У меня ни хрена не вышло в жизни, я так хотел, чтобы он выучился и жил не хуже других, а теперь что? За тридцатку работает в сушилке! Это с его головой, с его руками... Э-эх!
Я, конечно, понимал его. История была не из веселых.
— Слушай, Энди, ты кто такой? Господь Бог? Кто дал тебе право считать всех женщин свиньями и шлюхами?!
— Нет, нет, я так не считаю, — поспешно возразил он. — Она не такая. Я как-то пытался познакомиться с ней поближе, так она меня так отшила, что до сих пор стыдно.
— Я не могу сказать тебе ничего такого, что поможет тебе забыть, перечеркнуть прошлое, Энди. Ты должен что-то решать. Если любишь ее, то вперед. Если сомневаешься, то поворачивай оглобли и не морочь голову.
— Я хотел сказать ей, как она мне дорога... но не смог.
— Ну почему, черт возьми?
— Я не хочу сходить с ума! Посмотри на Ски! Разве у него была плохая девушка? Она ведь любила его. Мак, я хочу любить ее, всем сердцем хочу, но ведь все проходит, и в конце концов она бросит меня.
— Ты думаешь, Дэнни и Мэрион согласятся с тобой? Их женщины — это часть их самих. Они верят им. Чтобы жить, надо верить, Энди, понял? Верить! Ты ведь в глубине души знаешь, что она не бросит тебя, не причинит тебе боли, но не веришь самому себе.
— Мне страшно, Мак.
— А Пэт не страшно?
— Откуда ты знаешь ее имя?
— По-моему, его знает уже весь полк. Во всяком случае на последних учениях ты отправил его во все роты.
— Да?.. Слушай, Мак, а у тебя самого было такое чувство?
— Нет. То есть я, конечно, встречал много хороших девчонок, но такой старый волк, как я, принадлежит только Корпусу. Моя жена — морская пехота. Может, когда выйду в отставку или когда закончится война...
— Знаешь, Мак, у ее отца есть ферма, и ты бы видел ее семью! Таких людей редко встретишь. Когда я впервые вошел в их дом, то мне показалось, что я всю жизнь шел туда и наконец добрался. Ее отец показал мне участок земли, который раньше принадлежал брату Пэт, а я стоял там, смотрел на всю эту красоту и слышал голос: «Где ты был, Энди, мы так давно ждали тебя...»
Глава 3
Приближался день нашего отбытия в район боевых действий, и весь полк интенсивно занимался рукопашной подготовкой. По нескольку часов в день нас натаскивали до автоматизма, как быстро убить винтовкой, пистолетом, ножом, палкой, штыком, камнем или просто голыми руками. Любое полевое учение включало в себя нападение на часовых. Каждый день назначался взвод, который целые сутки рыскал по расположению батальона, нападая не только на часовых, но и на все, что попадалось на пути. Это должно было держать нас в постоянной боевой готовности и обострить реакцию. Причем нападения совершались и в столовой, и в гальюне, и днем, и среди ночи.
Удары ребром ладони, локтями, коленями, головой — ничего не упускалось из виду. Часто нас строили в круг и завязывали глаза, в то время как сержант-инструктор выбирал очередную жертву и нападал. Приходилось выкручиваться, иначе можно было остаться в полузадушенном состоянии и добрых два часа приходить в себя.
— Ребята, вы сильнее и крупнее, чем любой японец. Используйте вашу футбольную подготовку. Играйте грубо, дайте ему по глазам, потом по яйцам, а когда он упадет, то прикончите его.
Нам даже приказывали неожиданно нападать друг на друга, чтобы поддерживать постоянную бдительность. Мелкие ребята, вроде Ски и Сияющего Маяка, быстро овладели искусством неожиданной атаки и не давали проходу всему взводу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Я со вздохом отбросил бумаги и взглянул на него.
— Ну, в чем дело, Мак?
— Ты завалил последние полевые учения. Что за хреновину ты нес в эфире?
— Да брось, Мак.
— Черта с два! Старшина Китс крепко распсиховался на наше отделение и все из-за тебя! После увольнительной на День Благодарения ты не в себе. Что случилось?
— Я уже посетил капеллана и исповедался ему, так что все будет о'кей.
— Ни хрена ты у него не был. Я проверял.
Энди вспыхнул и поднялся, но я уже стоял у выхода, не давая ему пройти. Швед несколько секунд яростно сверлил меня взглядом, потом сник и сел на место.
— У меня появилась девушка, Мак.
— Ну и что, здесь у всех есть девушки.
— Эта не такая.
— Я знаю. Они все не такие.
— Тогда чего разговаривать?
— Я хочу знать, что грызет тебя?
— А ты... ты никому не расскажешь?
— Ты меня знаешь.
— Мак, я с ума схожу по ней. Никогда не думал, что со мной такое может твориться.
— Слушай, Энди, чего ты так настроен против женщин? Что они тебе сделали?
Он закурил сигарету.
— Это длинная история и довольно скучная.
— Ничего, я послушаю. Может, и тебе полегчает.
Он глубоко затянулся и в упор поглядел на меня.
— Ладно, может, ты и прав. Так вот... Мой отец умер, когда мне было три года. Благотворительное общество отняло меня у матери, когда мне исполнилось четыре. Они обнаружили меня и моего брата закрытыми в комнате грязной дешевой гостиницы, где мы сидели голодными двое суток... Там же нашли нашу мать, пьяную до беспамятства. — Энди закрыл глаза и сжал кулаки. — В городе не существовало лесоруба, который бы не трахнул ее. И не только в городе...
— Можешь не продолжать, я понял.
— Ты сам хотел выслушать меня. Из интерната я сбежал в лагерь лесорубов. Тогда мне было уже двенадцать. Я мыл полы, посуду, прислуживал за столом и много слышал о женщинах. Что могут сказать грубые прямые люди о бабах? Это не джентльмены из общества, они не ищут оправдания женским подлостям, а просто констатируют факт. Когда мне стукнуло шестнадцати, я уже вовсю махал топором, а раз в месяц ездил в город, чтобы напиться и трахнуть подвернувшуюся шлюху... Такую же шлюху, какой была моя мать.
Вначале Энди говорил с трудом, подыскивая слова, а потом годами скопившиеся ненависть, ярость и боль прорвались наружу.
— Ты же знаешь, какие они все в постели. Делают вид, что здорово проводят время, а на самом деле только и думают, как наложить лапу на твои деньги, за которые ты, как проклятый, горбатился на лесоповале. Они лежат на спине, закатывают глазки, стонут и сладко поют, какой ты классный мужик... дешевки! Дешевки! Шлюхи! Мой младший брат, который остался в интернате и не знал того, что знал о них я... Мак, какой был парень! Умница, вроде нашего Сестрички Мэри. Ты бы видел, как он разбирал и собирал любые двигатели, чинил какие угодно машины. Я тогда понемногу начал откладывать деньги, чтобы отправить его в колледж... — Голос Энди охрип, и я уже едва слышал, что он говорит. — Он познакомился с этой девкой. Тоже молоденькая совсем, тварь паршивая. Она от кого-то забеременела и все свалила на него, чтобы он женился. А он, дурачок, только обрадовался. Даже если бы я сказал ему, что она шлюха, что и сейчас трахается со всеми, кто подвернется, он все равно бы не поверил. У меня ни хрена не вышло в жизни, я так хотел, чтобы он выучился и жил не хуже других, а теперь что? За тридцатку работает в сушилке! Это с его головой, с его руками... Э-эх!
Я, конечно, понимал его. История была не из веселых.
— Слушай, Энди, ты кто такой? Господь Бог? Кто дал тебе право считать всех женщин свиньями и шлюхами?!
— Нет, нет, я так не считаю, — поспешно возразил он. — Она не такая. Я как-то пытался познакомиться с ней поближе, так она меня так отшила, что до сих пор стыдно.
— Я не могу сказать тебе ничего такого, что поможет тебе забыть, перечеркнуть прошлое, Энди. Ты должен что-то решать. Если любишь ее, то вперед. Если сомневаешься, то поворачивай оглобли и не морочь голову.
— Я хотел сказать ей, как она мне дорога... но не смог.
— Ну почему, черт возьми?
— Я не хочу сходить с ума! Посмотри на Ски! Разве у него была плохая девушка? Она ведь любила его. Мак, я хочу любить ее, всем сердцем хочу, но ведь все проходит, и в конце концов она бросит меня.
— Ты думаешь, Дэнни и Мэрион согласятся с тобой? Их женщины — это часть их самих. Они верят им. Чтобы жить, надо верить, Энди, понял? Верить! Ты ведь в глубине души знаешь, что она не бросит тебя, не причинит тебе боли, но не веришь самому себе.
— Мне страшно, Мак.
— А Пэт не страшно?
— Откуда ты знаешь ее имя?
— По-моему, его знает уже весь полк. Во всяком случае на последних учениях ты отправил его во все роты.
— Да?.. Слушай, Мак, а у тебя самого было такое чувство?
— Нет. То есть я, конечно, встречал много хороших девчонок, но такой старый волк, как я, принадлежит только Корпусу. Моя жена — морская пехота. Может, когда выйду в отставку или когда закончится война...
— Знаешь, Мак, у ее отца есть ферма, и ты бы видел ее семью! Таких людей редко встретишь. Когда я впервые вошел в их дом, то мне показалось, что я всю жизнь шел туда и наконец добрался. Ее отец показал мне участок земли, который раньше принадлежал брату Пэт, а я стоял там, смотрел на всю эту красоту и слышал голос: «Где ты был, Энди, мы так давно ждали тебя...»
Глава 3
Приближался день нашего отбытия в район боевых действий, и весь полк интенсивно занимался рукопашной подготовкой. По нескольку часов в день нас натаскивали до автоматизма, как быстро убить винтовкой, пистолетом, ножом, палкой, штыком, камнем или просто голыми руками. Любое полевое учение включало в себя нападение на часовых. Каждый день назначался взвод, который целые сутки рыскал по расположению батальона, нападая не только на часовых, но и на все, что попадалось на пути. Это должно было держать нас в постоянной боевой готовности и обострить реакцию. Причем нападения совершались и в столовой, и в гальюне, и днем, и среди ночи.
Удары ребром ладони, локтями, коленями, головой — ничего не упускалось из виду. Часто нас строили в круг и завязывали глаза, в то время как сержант-инструктор выбирал очередную жертву и нападал. Приходилось выкручиваться, иначе можно было остаться в полузадушенном состоянии и добрых два часа приходить в себя.
— Ребята, вы сильнее и крупнее, чем любой японец. Используйте вашу футбольную подготовку. Играйте грубо, дайте ему по глазам, потом по яйцам, а когда он упадет, то прикончите его.
Нам даже приказывали неожиданно нападать друг на друга, чтобы поддерживать постоянную бдительность. Мелкие ребята, вроде Ски и Сияющего Маяка, быстро овладели искусством неожиданной атаки и не давали проходу всему взводу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89