– Я боюсь, вы лишили его собственной воли. Совершенно бессознательно, разумеется. – Он с участием взглянул на ее нетронутую тарелку. – Вам не нравятся эти блины? Они могут заменить их, если так.
– Я просто вдруг потеряла аппетит, – колко заметила она.
Кол ел, напротив, очень жадно.
– Он задыхался в накаленной атмосфере вашего дома, – говорил он. – Она нездоровая, без воздуха. Отпустите его, миссис Уинтон. Даже птенцы однажды покидают родимое гнездо. Матери обычно подталкивают их немного. Только так они и могут научиться летать…
– Вы думаете, что сумеете научить его летать? – с издевкой спросила она, стараясь показать все свое презрение к нему во взгляде. Что-то, вероятно, дошло до него, потому что Кол вздрогнул. Он доедал свои блины, пока она наблюдала, желая ему, чтобы он подавился.
– Он будет лучшим джаз-пианистом эпохи! – пообещал он. – Уже две фирмы готовы подписать с ним контракты на записи и концерты, речь идет о миллионах! Марк будет финансово независимым, и ничто не помогает человеку начать расти быстрее, чем это!
– И вы ошибетесь, если это случится, – предостерегла она. – Соня независима от меня долгие годы, и все же для своих лет она удивительно незрелый человек.
Он протянул к ней руки:
– Пусть все будет так, как будет, а я только стараюсь облегчить Марку и вам вашу жизнь.
– Просто такое уж доброе у вас сердце? – ядовито спросила она.
– И потому, что мне сделали предложение устроить грандиозное представление: новый исполнитель Гершвина, Портера и Керна.
– Но я люблю, как Марк исполняет Шопена, Баха и Дебюсси! – возразила Марчелла.
Кол нахмурился, глядя на нее:
– Вы помешаны на мысли о концерте Марка в «Карнеги-холле», когда он взойдет на сцену в белом галстуке и во фраке, а восхищенная публика будет ему рукоплескать. Но он может иметь все это и куда больше!
Марчелла постаралась выпрямиться.
– Не думаю, что нам следует продолжать этот спор, – сказала она Колу. – Марк должен сам решать, как ему жить дальше, и я, разумеется, поговорю с ним об этом, когда он вернется. Если он предпочтет ваше предложение, мне придется смириться с этим. Он поднял брови.
– Вы действительно так подвержены условностям? Несмотря на ваши книги?
Она кивнула.
– Вероятно, да. – Она поднялась, бросив ему на ходу: – Нет, пожалуйста, не провожайте меня. Заканчивайте свой обед. Мне нужно на воздух. Извините.
Она быстро пошла к дверям, которые любезно распахнул перед ней официант. Кол слегка привстал, глядя ей вслед, в его ладони свернулась, словно белая кошечка, салфетка.
Когда Марк позвонил сообщить о времени своего прилета в аэропорт Кеннеди, Марчелла постаралась не выдать свой гнев голосом, хотя после обеда с Колом она так и не смогла успокоиться. Помимо всего прочего, ее больше всего бесило то, что пришлось сидеть напротив Феррера и выслушивать его признания в любви к ее сыну. Марку следовало оградить ее хотя бы от этого.
– Я тебя встречу, – пообещала она. – Счастливого пути.
Но она не могла совладать с собой и с любовью убрать квартиру к его приходу. Она лишь поставила несколько свежих ветвей падуба и омел в гостиной, а в стеклянные чашки разложила серебряные шары; купила подарки для Марка и Сони, для Эми, для Дональда и его семьи и разложила свертки под крошечной сосенкой.
Рождество всегда вызывало в ней смешанные чувства. С одной стороны, она любила этот праздник, но с другой, он напоминал ей об ушедших родителях, о том, что у нее нет большой семьи, в кругу которой так хорошо праздновать рождественские дни. В этом году это печальное настроение особенно усилилось. Она пригласила в гости Соню, оставив для нее сообщение на автоответчике, на которое Соня не откликнулась. Марк должен был прилететь прямо на Рождество. Дональд отвез ее в аэропорт, где выяснилось, что самолет на час задерживается. Она села в баре, потягивая мартини, заставляя себя хотя бы насильственно улыбнуться.
Марк выглядел измотанным, похудевшим, как ей показалось, когда волочил свою здоровую сумку через таможню. Он бросил сумку и кинулся к ней, и неожиданно для самой себя она заключила его в крепкие объятия.
– Дорогой мой, но какой ты бледный! Маэстро, наверное, заставляет тебя много работать?
– Да нет, это я сам так уработался! – засмеялся он. – Думаю, мне нужна передышка. Ну, как ты?
– Ах, конечно…
Они прошли к машине, ждавшей их на стоянке. Первое, что она сказала ему, едва они уселись на заднее сиденье и накинули ремни, было признание:
– На прошлой неделе я обедала с Колом Феррером.
Глаза его округлились от изумления, и она почувствовала раскаяние. Ведь это могло и не быть его инициативой.
– Ну и как пообедали? – спросил он. – Вы нашли, о чем поговорить?
– Нашли, и я была вне себя, Марк, – взглянула она на него. – Марк, ну как ты мог поставить меня в такое положение? – спросила она, опуская звуконепроницаемую стеклянную перегородку между ними и Дональдом. – Я всегда думала, что мы с тобой в состоянии общаться без посредников. К тому же я вполне могу прожить без человека, который заявляет мне, что он любит моего сына!
Марк громко расхохотался:
– Так прямо и сказал? Но это же смешно! Кол не любит никого, кроме себя! Что за глупости!
– А ты любишь его, Марк? – спросила она, глядя ему прямо в глаза.
Он уставился на нее.
– Я даже не думал об этом в таких выражениях, – признался он. – То есть тебя я люблю, ты моя мама, но больше в моей жизни нет никого, кого бы я любил. Я жутко уважаю Кола. Мне он нравится, но как близкий друг, и все.
– Он хочет превратить тебя в свою уменьшенную копию, – заявила Марчелла. – Это беспокоит и ранит меня.
– Ясно… – Марк обхватил ладонью подбородок, глядя в окно. – Значит, он беспокоит и ранит тебя?
– Я не так выразилась! – закричала Марчелла. – Но что ты в нем нашел, чем можно так восхищаться?
– Он верит в мой талант, – мягко произнес Марк. – Он помогает мне стать более… стать самим собой. Он показывает мне, что мир гораздо шире, чем только мы с тобой…
– Ну, спасибо! – саркастически заметила Марчелла. – А когда я была с Санти, не говорила ли я тебе, что мир не замыкается на нас двоих! Ведь это ты говорил, что не можешь без меня жить!
– Знаю. – Марк закрыл глаза. – Знаю… но теперь я вырос, мамочка. Я изменился. Надеюсь, что я стал взрослым…
– У меня были такие планы о твоем будущем, дорогой мой, – напомнила Марчелла. – Перед тобой лежит грандиозная музыкальная карьера. Почему ты все время воюешь со мной? Ты знаешь, какая честь быть выбранным Джанни? Сколько студентов отдали бы…
– Гершвин нравится мне гораздо больше, чем Шопен, – сообщил Марк, ища своими глазами ее взгляд. – Что еще я могу тебе сказать?
Она села поудобнее, закурила. За окном, в сумерках, мерцал огнями Манхэттен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182
– Я просто вдруг потеряла аппетит, – колко заметила она.
Кол ел, напротив, очень жадно.
– Он задыхался в накаленной атмосфере вашего дома, – говорил он. – Она нездоровая, без воздуха. Отпустите его, миссис Уинтон. Даже птенцы однажды покидают родимое гнездо. Матери обычно подталкивают их немного. Только так они и могут научиться летать…
– Вы думаете, что сумеете научить его летать? – с издевкой спросила она, стараясь показать все свое презрение к нему во взгляде. Что-то, вероятно, дошло до него, потому что Кол вздрогнул. Он доедал свои блины, пока она наблюдала, желая ему, чтобы он подавился.
– Он будет лучшим джаз-пианистом эпохи! – пообещал он. – Уже две фирмы готовы подписать с ним контракты на записи и концерты, речь идет о миллионах! Марк будет финансово независимым, и ничто не помогает человеку начать расти быстрее, чем это!
– И вы ошибетесь, если это случится, – предостерегла она. – Соня независима от меня долгие годы, и все же для своих лет она удивительно незрелый человек.
Он протянул к ней руки:
– Пусть все будет так, как будет, а я только стараюсь облегчить Марку и вам вашу жизнь.
– Просто такое уж доброе у вас сердце? – ядовито спросила она.
– И потому, что мне сделали предложение устроить грандиозное представление: новый исполнитель Гершвина, Портера и Керна.
– Но я люблю, как Марк исполняет Шопена, Баха и Дебюсси! – возразила Марчелла.
Кол нахмурился, глядя на нее:
– Вы помешаны на мысли о концерте Марка в «Карнеги-холле», когда он взойдет на сцену в белом галстуке и во фраке, а восхищенная публика будет ему рукоплескать. Но он может иметь все это и куда больше!
Марчелла постаралась выпрямиться.
– Не думаю, что нам следует продолжать этот спор, – сказала она Колу. – Марк должен сам решать, как ему жить дальше, и я, разумеется, поговорю с ним об этом, когда он вернется. Если он предпочтет ваше предложение, мне придется смириться с этим. Он поднял брови.
– Вы действительно так подвержены условностям? Несмотря на ваши книги?
Она кивнула.
– Вероятно, да. – Она поднялась, бросив ему на ходу: – Нет, пожалуйста, не провожайте меня. Заканчивайте свой обед. Мне нужно на воздух. Извините.
Она быстро пошла к дверям, которые любезно распахнул перед ней официант. Кол слегка привстал, глядя ей вслед, в его ладони свернулась, словно белая кошечка, салфетка.
Когда Марк позвонил сообщить о времени своего прилета в аэропорт Кеннеди, Марчелла постаралась не выдать свой гнев голосом, хотя после обеда с Колом она так и не смогла успокоиться. Помимо всего прочего, ее больше всего бесило то, что пришлось сидеть напротив Феррера и выслушивать его признания в любви к ее сыну. Марку следовало оградить ее хотя бы от этого.
– Я тебя встречу, – пообещала она. – Счастливого пути.
Но она не могла совладать с собой и с любовью убрать квартиру к его приходу. Она лишь поставила несколько свежих ветвей падуба и омел в гостиной, а в стеклянные чашки разложила серебряные шары; купила подарки для Марка и Сони, для Эми, для Дональда и его семьи и разложила свертки под крошечной сосенкой.
Рождество всегда вызывало в ней смешанные чувства. С одной стороны, она любила этот праздник, но с другой, он напоминал ей об ушедших родителях, о том, что у нее нет большой семьи, в кругу которой так хорошо праздновать рождественские дни. В этом году это печальное настроение особенно усилилось. Она пригласила в гости Соню, оставив для нее сообщение на автоответчике, на которое Соня не откликнулась. Марк должен был прилететь прямо на Рождество. Дональд отвез ее в аэропорт, где выяснилось, что самолет на час задерживается. Она села в баре, потягивая мартини, заставляя себя хотя бы насильственно улыбнуться.
Марк выглядел измотанным, похудевшим, как ей показалось, когда волочил свою здоровую сумку через таможню. Он бросил сумку и кинулся к ней, и неожиданно для самой себя она заключила его в крепкие объятия.
– Дорогой мой, но какой ты бледный! Маэстро, наверное, заставляет тебя много работать?
– Да нет, это я сам так уработался! – засмеялся он. – Думаю, мне нужна передышка. Ну, как ты?
– Ах, конечно…
Они прошли к машине, ждавшей их на стоянке. Первое, что она сказала ему, едва они уселись на заднее сиденье и накинули ремни, было признание:
– На прошлой неделе я обедала с Колом Феррером.
Глаза его округлились от изумления, и она почувствовала раскаяние. Ведь это могло и не быть его инициативой.
– Ну и как пообедали? – спросил он. – Вы нашли, о чем поговорить?
– Нашли, и я была вне себя, Марк, – взглянула она на него. – Марк, ну как ты мог поставить меня в такое положение? – спросила она, опуская звуконепроницаемую стеклянную перегородку между ними и Дональдом. – Я всегда думала, что мы с тобой в состоянии общаться без посредников. К тому же я вполне могу прожить без человека, который заявляет мне, что он любит моего сына!
Марк громко расхохотался:
– Так прямо и сказал? Но это же смешно! Кол не любит никого, кроме себя! Что за глупости!
– А ты любишь его, Марк? – спросила она, глядя ему прямо в глаза.
Он уставился на нее.
– Я даже не думал об этом в таких выражениях, – признался он. – То есть тебя я люблю, ты моя мама, но больше в моей жизни нет никого, кого бы я любил. Я жутко уважаю Кола. Мне он нравится, но как близкий друг, и все.
– Он хочет превратить тебя в свою уменьшенную копию, – заявила Марчелла. – Это беспокоит и ранит меня.
– Ясно… – Марк обхватил ладонью подбородок, глядя в окно. – Значит, он беспокоит и ранит тебя?
– Я не так выразилась! – закричала Марчелла. – Но что ты в нем нашел, чем можно так восхищаться?
– Он верит в мой талант, – мягко произнес Марк. – Он помогает мне стать более… стать самим собой. Он показывает мне, что мир гораздо шире, чем только мы с тобой…
– Ну, спасибо! – саркастически заметила Марчелла. – А когда я была с Санти, не говорила ли я тебе, что мир не замыкается на нас двоих! Ведь это ты говорил, что не можешь без меня жить!
– Знаю. – Марк закрыл глаза. – Знаю… но теперь я вырос, мамочка. Я изменился. Надеюсь, что я стал взрослым…
– У меня были такие планы о твоем будущем, дорогой мой, – напомнила Марчелла. – Перед тобой лежит грандиозная музыкальная карьера. Почему ты все время воюешь со мной? Ты знаешь, какая честь быть выбранным Джанни? Сколько студентов отдали бы…
– Гершвин нравится мне гораздо больше, чем Шопен, – сообщил Марк, ища своими глазами ее взгляд. – Что еще я могу тебе сказать?
Она села поудобнее, закурила. За окном, в сумерках, мерцал огнями Манхэттен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182