Всем хотелось думать, что они приложили руку к созданию ее книги, однако книга выходила с ее именем на обложке, и она будет сражаться за каждое слово!
Новое название пришло в голову по дороге домой. «Самая большая любовь», потому что ее героиня влюблялась во второй раз и именно такой она воспринимала свою любовь.
– Вот это мне нравится! – радостно отозвался Скотт в телефонной трубке, когда она позвонила сообщить ему о посетившей ее идее. – Было бы неплохо, чтобы в названиях всех твоих романов присутствовало слово «любовь», Марчелла. Оно могло бы стать твоим торговым знаком.
– Посмотрим, – тактично ответила Марчелла. Ей не хотелось, чтобы в заглавиях ее романов что-либо присутствовало навсегда! Каждый новый ее роман будет отличаться от предыдущих, и ей хотелось, чтобы читатели каждый раз удивлялись. Ее героиня тридцати пяти лет от роду, ищущая второго мужа, была чистейшим вымыслом; она сама только что отказалась от мысли найти себе партнера. Мужчины, рядом с которыми ее усаживала Эми на своих обедах, не делали ей никаких предложений. Было нечто циничное в том, что на Манхэттене мужчина, если он не был женатым или гомосексуалистом, неизбежно был отмечен каким-нибудь настолько бросающимся в глаза дефектом, который делал их одиночками: неприятная внешность, следы неудавшейся пересадки волос, склонность к брюзжанию или нервный тик. Очаровательные и симпатичные мужчины, как часто оказывалось, бывали и охотниками за состояниями.
Ее анонимные свидания в клубе «Партнеры» продолжались, оставаясь столь же возбуждающими и эротическими, как и прежде, однако с примесью новой, вызывающей тревогу тенденции. Она забывала – почти сразу же после расставания – лица мужчин, доставивших ей удовлетворение. Она становилась физически зависимой от посещений клуба, проклиная себя за нарушения данных себе же еженедельных обещаний, «что этот раз будет последним». Она низвела секс почти до уровня обыкновенного почесывания спины и знала, что за все это ей как-нибудь, но придется расплачиваться. И тем не менее сумрачный зал кинотеатра являл собой некий резервуар любви, в который можно было нырнуть, когда возникала необходимость удостовериться в том, что она была по-прежнему желанной, чувственной, женственной.
Весенние дни приглашали к длинным прогулкам в Центральном парке. Вместе с Марком Марчелла смотрела, как катаются на коньках и роликах, разглядывали витрины на Колумбус-авеню, бродили по ярмаркам антиквариата, которые разворачивались на пустынных школьных дворах. Каждое воскресенье в полдень Соня покидала их, объявляя, что отправляется навестить отца. Его перевели в тюрьму общего режима, находившуюся в Нью-Джерси, и Соня говорила им, что добирается туда поездом. Марчелла и Марк завтракали в одном из новых ресторанов на Колумбус-авеню, возвращались домой около пяти или шести часов, чтобы почитать газеты. Марчелла отмечала в книжном обозрении заинтересовавшие ее книги. Потом Марк встречался с друзьями или занимался музыкой.
Он как раз сидел за пианино, когда воскресным вечером в восемь часов раздался телефонный звонок. Марчелла вопросительно взглянула на него, когда он взял трубку. Сони все еще не было дома. Часто после посещения отца, она отправлялась на встречи с друзьями. Марчелла беспокоилась, но чувствовала, что проявление жесткости с ее стороны только обострит и без того напряженную атмосферу, царившую в ее отношениях с дочерью.
– Алло! – ответил Марк, а затем прошептал для матери: – Соня.
– Мать слышит наш разговор? – прорвался сквозь провода голос Сони. Она заставляла Марка чувствовать себя конспиратором и участником одного из ее заговоров.
– Конечно! – ответил, расплываясь в улыбке, Марк.
– Послушай, Марк. Придумай все что угодно, – задыхаясь, проговорила Соня. – Скажи, что торчу без денег в «Гранд Централ» или потеряла сознание на улице, но оторви свою задницу от стула. У тебя есть карандаш? Пиши, Восточная, шестьдесят, дом семьдесят один, скорее! – Она хихикнула. – Сунь вахтеру десять долларов и скажи, что ты друг Джерри Мэнстона. Понял? Попроси проводить тебя в корпус В. Он отведет, для него это дело привычное. Приезжай скорее, у меня неприятности!
– Хорошо, – сказал Марк.
Повесив трубку, он повернулся к Марчелле:
– Она застряла в «Гранд Централе» без денег. Хочет, чтобы я вытащил ее оттуда…
Только Соня могла заставить его солгать матери. Марчелла с облегчением вздохнула:
– Там на кухне есть немного денег, дорогой. Марк взял три десятидолларовых бумажки, поймал на улице такси. По названному адресу швейцар положил в карман десять долларов, подмигнул и отвез его на верхний этаж здания, открыв входные двери одним из ключей, висевших на огромной связке. Раздался Сонин голос:
– Входи сюда!
Закрыв входную дверь, он последовал на звук ее голоса вдоль широкого коридора, увешанного фотографиями Роберта Маплторпе. Он отворил стеклянную дверь в главную комнату. Соня лежала посреди комнаты на полу, голая, связанная чем-то кожаным наподобие конской сбруи, так, что щиколотки касались запястий. Около ее лица валялся телефон.
Марк уставился на нее, от удивления он не шевелился.
– Узнаешь эту комнату? – спросила его Соня. Оторвав от нее взгляд, он посмотрел по сторонам.
Комната была белой, паркетный пол покрыт коврами, стены кичились картинами Пикассо, Роуалта и Хокни.
– Нет… – Он задумчиво показал головой. – Откуда?
– Ее фотография была в последнем номере журнала «Хаус энд гарден», – с восторгом проговорила Соня. – Джерри Мэнстон коллекционирует картины. Он где-то прятал все эти путы, а на этом вот крюке висел огромный папоротник. Представляешь, рассказ на шести страницах! Лучше бы он напечатал его подлиннее, потому что, когда я пройдусь по этому месту, рассказывать будет не о чем! А теперь давай, развяжи меня!
Марк набросил на нее жакет, чтобы прикрыть наготу, мимоходом воспринимая ее удлиненные руки и ноги, полоску темных волос между ног, сферические груди, продолжавшие стоять торчком, даже когда она каталась по полу.
– Мне понадобилось два часа, чтобы языком снять трубку! – похвалилась она. – Затем пришлось им же набрать номер! О, у меня буквально отваливается язык! Тебе ни за что не проделать такого. Принеси с кухни нож.
Словно в каком-то кошмарном сне Марк отправился на кухню, безукоризненно отделанную нержавеющей сталью, нашел острый нож для резки хлеба среди других, висевших на стене. Присев рядом с сестрой, он стал рассматривать странные путы и хитроумные узлы, которыми она была связана.
– Не понимаю, что это такое? – спросил он. Соня простонала.
– Не разговаривай, просто выпутай меня из этой штуки! – воскликнула она.
Осторожно он разрезал два толстых кожаных ремня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182
Новое название пришло в голову по дороге домой. «Самая большая любовь», потому что ее героиня влюблялась во второй раз и именно такой она воспринимала свою любовь.
– Вот это мне нравится! – радостно отозвался Скотт в телефонной трубке, когда она позвонила сообщить ему о посетившей ее идее. – Было бы неплохо, чтобы в названиях всех твоих романов присутствовало слово «любовь», Марчелла. Оно могло бы стать твоим торговым знаком.
– Посмотрим, – тактично ответила Марчелла. Ей не хотелось, чтобы в заглавиях ее романов что-либо присутствовало навсегда! Каждый новый ее роман будет отличаться от предыдущих, и ей хотелось, чтобы читатели каждый раз удивлялись. Ее героиня тридцати пяти лет от роду, ищущая второго мужа, была чистейшим вымыслом; она сама только что отказалась от мысли найти себе партнера. Мужчины, рядом с которыми ее усаживала Эми на своих обедах, не делали ей никаких предложений. Было нечто циничное в том, что на Манхэттене мужчина, если он не был женатым или гомосексуалистом, неизбежно был отмечен каким-нибудь настолько бросающимся в глаза дефектом, который делал их одиночками: неприятная внешность, следы неудавшейся пересадки волос, склонность к брюзжанию или нервный тик. Очаровательные и симпатичные мужчины, как часто оказывалось, бывали и охотниками за состояниями.
Ее анонимные свидания в клубе «Партнеры» продолжались, оставаясь столь же возбуждающими и эротическими, как и прежде, однако с примесью новой, вызывающей тревогу тенденции. Она забывала – почти сразу же после расставания – лица мужчин, доставивших ей удовлетворение. Она становилась физически зависимой от посещений клуба, проклиная себя за нарушения данных себе же еженедельных обещаний, «что этот раз будет последним». Она низвела секс почти до уровня обыкновенного почесывания спины и знала, что за все это ей как-нибудь, но придется расплачиваться. И тем не менее сумрачный зал кинотеатра являл собой некий резервуар любви, в который можно было нырнуть, когда возникала необходимость удостовериться в том, что она была по-прежнему желанной, чувственной, женственной.
Весенние дни приглашали к длинным прогулкам в Центральном парке. Вместе с Марком Марчелла смотрела, как катаются на коньках и роликах, разглядывали витрины на Колумбус-авеню, бродили по ярмаркам антиквариата, которые разворачивались на пустынных школьных дворах. Каждое воскресенье в полдень Соня покидала их, объявляя, что отправляется навестить отца. Его перевели в тюрьму общего режима, находившуюся в Нью-Джерси, и Соня говорила им, что добирается туда поездом. Марчелла и Марк завтракали в одном из новых ресторанов на Колумбус-авеню, возвращались домой около пяти или шести часов, чтобы почитать газеты. Марчелла отмечала в книжном обозрении заинтересовавшие ее книги. Потом Марк встречался с друзьями или занимался музыкой.
Он как раз сидел за пианино, когда воскресным вечером в восемь часов раздался телефонный звонок. Марчелла вопросительно взглянула на него, когда он взял трубку. Сони все еще не было дома. Часто после посещения отца, она отправлялась на встречи с друзьями. Марчелла беспокоилась, но чувствовала, что проявление жесткости с ее стороны только обострит и без того напряженную атмосферу, царившую в ее отношениях с дочерью.
– Алло! – ответил Марк, а затем прошептал для матери: – Соня.
– Мать слышит наш разговор? – прорвался сквозь провода голос Сони. Она заставляла Марка чувствовать себя конспиратором и участником одного из ее заговоров.
– Конечно! – ответил, расплываясь в улыбке, Марк.
– Послушай, Марк. Придумай все что угодно, – задыхаясь, проговорила Соня. – Скажи, что торчу без денег в «Гранд Централ» или потеряла сознание на улице, но оторви свою задницу от стула. У тебя есть карандаш? Пиши, Восточная, шестьдесят, дом семьдесят один, скорее! – Она хихикнула. – Сунь вахтеру десять долларов и скажи, что ты друг Джерри Мэнстона. Понял? Попроси проводить тебя в корпус В. Он отведет, для него это дело привычное. Приезжай скорее, у меня неприятности!
– Хорошо, – сказал Марк.
Повесив трубку, он повернулся к Марчелле:
– Она застряла в «Гранд Централе» без денег. Хочет, чтобы я вытащил ее оттуда…
Только Соня могла заставить его солгать матери. Марчелла с облегчением вздохнула:
– Там на кухне есть немного денег, дорогой. Марк взял три десятидолларовых бумажки, поймал на улице такси. По названному адресу швейцар положил в карман десять долларов, подмигнул и отвез его на верхний этаж здания, открыв входные двери одним из ключей, висевших на огромной связке. Раздался Сонин голос:
– Входи сюда!
Закрыв входную дверь, он последовал на звук ее голоса вдоль широкого коридора, увешанного фотографиями Роберта Маплторпе. Он отворил стеклянную дверь в главную комнату. Соня лежала посреди комнаты на полу, голая, связанная чем-то кожаным наподобие конской сбруи, так, что щиколотки касались запястий. Около ее лица валялся телефон.
Марк уставился на нее, от удивления он не шевелился.
– Узнаешь эту комнату? – спросила его Соня. Оторвав от нее взгляд, он посмотрел по сторонам.
Комната была белой, паркетный пол покрыт коврами, стены кичились картинами Пикассо, Роуалта и Хокни.
– Нет… – Он задумчиво показал головой. – Откуда?
– Ее фотография была в последнем номере журнала «Хаус энд гарден», – с восторгом проговорила Соня. – Джерри Мэнстон коллекционирует картины. Он где-то прятал все эти путы, а на этом вот крюке висел огромный папоротник. Представляешь, рассказ на шести страницах! Лучше бы он напечатал его подлиннее, потому что, когда я пройдусь по этому месту, рассказывать будет не о чем! А теперь давай, развяжи меня!
Марк набросил на нее жакет, чтобы прикрыть наготу, мимоходом воспринимая ее удлиненные руки и ноги, полоску темных волос между ног, сферические груди, продолжавшие стоять торчком, даже когда она каталась по полу.
– Мне понадобилось два часа, чтобы языком снять трубку! – похвалилась она. – Затем пришлось им же набрать номер! О, у меня буквально отваливается язык! Тебе ни за что не проделать такого. Принеси с кухни нож.
Словно в каком-то кошмарном сне Марк отправился на кухню, безукоризненно отделанную нержавеющей сталью, нашел острый нож для резки хлеба среди других, висевших на стене. Присев рядом с сестрой, он стал рассматривать странные путы и хитроумные узлы, которыми она была связана.
– Не понимаю, что это такое? – спросил он. Соня простонала.
– Не разговаривай, просто выпутай меня из этой штуки! – воскликнула она.
Осторожно он разрезал два толстых кожаных ремня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182