» Но сейчас, в действительности, Санти произнес:
– И что это меняет, эти несколько писем? Просто судьба распорядилась так, что у этой любви не было будущего, вот и все.
– Что ты говоришь – несколько писем? – закричала она, хватая голубые конверты и размахивая ими. – Взгляни на них! Ты должен прочесть их! Мы прочтем их вместе! Потому что и сейчас я могу подписаться под каждым написанным здесь словом!
Он покачал головой:
– Я не могу пройти через это снова, Марчелла. Теперь я достаточно сильный, чтобы смириться.
– Сильный? – расхохоталась она, звуки застревали у нее в горле. – Спрятался в этом Богом забытом месте? И будешь меня уверять, что ты во все это веришь?
Он улыбнулся уголками губ.
– Теперь я совсем ни во что не верю, – сказал он.
– Даже в нашу вечную любовь, любовь навеки? – закричала она. – Ты все забыл?
Он покачал головой:
– Дело в том, что это я как раз не могу забыть. Но приходится жить, а здесь можно отлично поддерживать жизнь. С бедняками, с цыганятами, с юными наркоманами, со стариками. Это полезная работа, ради этого стоит жить. И наверное, я более благочестивый, чем сам думаю, потому что мне позволено остаться. Я нахожу, что это успокаивает.
– Но ведь это не жизнь, Санти! – закричала она. – Это бегство от жизни. И ты здесь не потому, что тебе самому так захотелось. Ты здесь из-за меня!
Он вскинул глаза и тихо произнес: «Да», и в его глазах она увидела неприкрытую любовь. Она скользнула взглядом по его смуглой тонкой руке и коснулась ее, взяла в свои руки, ощущая его тепло, трогая длинные пальцы.
– Пожалуйста, прочти мои письма, – умоляла она. – Я натворила ужасные ошибки с моими детьми, но я и наказана. Ведь ты же полюбишь меня снова?
Он мягко высвободил свою руку.
– Я никогда не переставал любить тебя, – низким голосом произнес он. И взглянул ей в глаза так, как прежний Санти. – Какой ужас с Соней! Это ужасно! Я буду за нее молиться…
– Но ведь ты же ни во что не веришь! – заплакала она.
Он кивнул.
– Но в молитве главное утверждение, – сказал он. – Мысли, направленные против всего зла мира.
– Но мы же созданы друг для друга, Санти, – рыдала она. – Разве это место для тебя? Ведь ты принадлежишь мне. Поедем вместе в Дею. Сейчас! Я была в твоем доме утром и виделась с доброй старушкой…
Санти посмотрел на нее таким нежным жалеющим взглядом, что она, забыв о своем достоинстве, бросилась целовать его, покрывать его лицо поцелуями.
– Я жил в Дее долгие месяцы, прежде чем прийти сюда, – сказал он. – Ты меня не услышала, и что-то умерло во мне. Все стало мне отвратительно. И только так я мог внести в свою жизнь какой-то смысл. Может быть, я потерял ту мою часть, которая любила тебя?
Она слушала, а слезы бежали по ее лицу. Как жутко это было – стоять так близко и все же не в его объятиях.
Она не могла прервать беседу, промокая платком свое мокрое лицо. Пока они вот так стояли и говорили, все еще можно было поправить, еще можно было спасти.
– Я никогда не была счастлива без тебя, – сказала она. – Я попыталась перенести мою любовь в мои книги. Я пыталась заниматься сексом с мужчинами, даже имен которых не знала! Я наделала много отвратительных, низких…
– Ты сейчас говоришь чепуху, Марчелла, – остановил он ее излияния. – Ты хочешь разволновать меня и… – Он отрешенно махнул рукой. Его лицо затуманилось, и она поняла, что ранит себя только больнее, если начнет сейчас открывать ему свое сердце. Если она хочет сохранить хоть каплю своей души, тогда ей надо немедленно остановиться. Невозможно было достучаться до этого человека, который с тем же успехом мог быть замороженным или сидеть за звуконепроницаемым стеклом, до этого мужчины, которого она любила больше всех на свете.
– Так, значит, я действительно потеряла тебя? – спросила она. – И все жертвы напрасны, Санти? И наши жизни пусть себе рушатся?
– Рушатся? – повторил он. – Нет. Единственная возможность жить дальше достойно – это уйти тебе сейчас, Марчелла.
Он впервые произнес ее имя. Она вытерла свое зареванное лицо носовым платком и нерешительно ступила прочь.
– Ты правда этого хочешь, Санти? – прошептала она.
Он кивнул. Но щека у него подергивалась, и она видела, каких усилий ему стоит принять решение.
– Нет, – покачала она головой. – Ты не можешь хотеть этого!
Лицо у него стало просительным, жалобным.
– Пожалуйста, Марчелла, – едва не умолял он. Она забрала его письмо, оставляя те, которые писала ему она. Он смотрел на нее почти с одобрением. Она вздохнула так глубоко, что у нее заболела грудь. По крайней мере, пусть восхищается тем, что она не падала ему в ноги, не умоляла, не унизила себя до конца. Он по-прежнему стоял в стороне. Она посмотрела на его худое лицо, в его глаза, стараясь набраться как можно больше силы, кидая на него этот прощальный взгляд.
Потом, собрав все усилия, она заставила себя покинуть каменную комнату, выйти из здания, пройти по широкому внутреннему дворику и оставить скит, не оглянувшись.
Тело подчинилось ее гневной воле– оно послушно двигалось, хотя она не имела представления, куда теперь идти. Она шла, ничего не видя, не пытаясь разобраться в своих чувствах, отложив это на какое-то отдаленное время.
Она не заметила ожидающего ее при въезде в монастырь такси, ни шофера с газетой в руках за рулем. Да даже если бы и заметила, она не села бы в машину. Она так бы и шла, слепо, не разбирая дороги, пока что-нибудь не остановило бы ее. Она перелезла через низкую каменную стену; гладкие глыбы, обточенные ветром, держались без всякого цемента. Она прошла вдоль монастырского сада, идущего под уклон, большого хозяйства с голыми сейчас фруктовыми деревьями – инжиром, миндалем, апельсинами. Ноги ее скользили по этому склону, становившемуся все круче, и она цеплялась за выпуклые корни и сухие прутья. Она не размышляла, просто существовала в зыбком пейзаже своей боли, где деревья с кривыми, острыми ветвями рвали ее платье и тело. Она спотыкалась, падала на землю, но поднималась на ноги, карабкалась, продолжала спускаться. Казалось, оливы знают то, что недоступно ей, может быть, тайны жизни? Иначе почему они стали так безобразны? Узловатые, черные, кривые, они росли на этом острове сотни лет и, казалось, насмехались над нею своими уродливыми фантасмагорическими формами, как будто они выносили куда больше боли, чем она могла вообразить. Как будто боль одного ничтожного человеческого существа ничего не значит. Столько людей спотыкалось об их корни, цеплялось за их ветви, срывало их плоды, в нетерпении срывало их кору, мочилось на них, занималось в их тени любовью. Она была просто очередной женщиной в длинной веренице таких же несчастных, разочарованных в жизни и любви, и деревья знали это и потешались над этим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182
– И что это меняет, эти несколько писем? Просто судьба распорядилась так, что у этой любви не было будущего, вот и все.
– Что ты говоришь – несколько писем? – закричала она, хватая голубые конверты и размахивая ими. – Взгляни на них! Ты должен прочесть их! Мы прочтем их вместе! Потому что и сейчас я могу подписаться под каждым написанным здесь словом!
Он покачал головой:
– Я не могу пройти через это снова, Марчелла. Теперь я достаточно сильный, чтобы смириться.
– Сильный? – расхохоталась она, звуки застревали у нее в горле. – Спрятался в этом Богом забытом месте? И будешь меня уверять, что ты во все это веришь?
Он улыбнулся уголками губ.
– Теперь я совсем ни во что не верю, – сказал он.
– Даже в нашу вечную любовь, любовь навеки? – закричала она. – Ты все забыл?
Он покачал головой:
– Дело в том, что это я как раз не могу забыть. Но приходится жить, а здесь можно отлично поддерживать жизнь. С бедняками, с цыганятами, с юными наркоманами, со стариками. Это полезная работа, ради этого стоит жить. И наверное, я более благочестивый, чем сам думаю, потому что мне позволено остаться. Я нахожу, что это успокаивает.
– Но ведь это не жизнь, Санти! – закричала она. – Это бегство от жизни. И ты здесь не потому, что тебе самому так захотелось. Ты здесь из-за меня!
Он вскинул глаза и тихо произнес: «Да», и в его глазах она увидела неприкрытую любовь. Она скользнула взглядом по его смуглой тонкой руке и коснулась ее, взяла в свои руки, ощущая его тепло, трогая длинные пальцы.
– Пожалуйста, прочти мои письма, – умоляла она. – Я натворила ужасные ошибки с моими детьми, но я и наказана. Ведь ты же полюбишь меня снова?
Он мягко высвободил свою руку.
– Я никогда не переставал любить тебя, – низким голосом произнес он. И взглянул ей в глаза так, как прежний Санти. – Какой ужас с Соней! Это ужасно! Я буду за нее молиться…
– Но ведь ты же ни во что не веришь! – заплакала она.
Он кивнул.
– Но в молитве главное утверждение, – сказал он. – Мысли, направленные против всего зла мира.
– Но мы же созданы друг для друга, Санти, – рыдала она. – Разве это место для тебя? Ведь ты принадлежишь мне. Поедем вместе в Дею. Сейчас! Я была в твоем доме утром и виделась с доброй старушкой…
Санти посмотрел на нее таким нежным жалеющим взглядом, что она, забыв о своем достоинстве, бросилась целовать его, покрывать его лицо поцелуями.
– Я жил в Дее долгие месяцы, прежде чем прийти сюда, – сказал он. – Ты меня не услышала, и что-то умерло во мне. Все стало мне отвратительно. И только так я мог внести в свою жизнь какой-то смысл. Может быть, я потерял ту мою часть, которая любила тебя?
Она слушала, а слезы бежали по ее лицу. Как жутко это было – стоять так близко и все же не в его объятиях.
Она не могла прервать беседу, промокая платком свое мокрое лицо. Пока они вот так стояли и говорили, все еще можно было поправить, еще можно было спасти.
– Я никогда не была счастлива без тебя, – сказала она. – Я попыталась перенести мою любовь в мои книги. Я пыталась заниматься сексом с мужчинами, даже имен которых не знала! Я наделала много отвратительных, низких…
– Ты сейчас говоришь чепуху, Марчелла, – остановил он ее излияния. – Ты хочешь разволновать меня и… – Он отрешенно махнул рукой. Его лицо затуманилось, и она поняла, что ранит себя только больнее, если начнет сейчас открывать ему свое сердце. Если она хочет сохранить хоть каплю своей души, тогда ей надо немедленно остановиться. Невозможно было достучаться до этого человека, который с тем же успехом мог быть замороженным или сидеть за звуконепроницаемым стеклом, до этого мужчины, которого она любила больше всех на свете.
– Так, значит, я действительно потеряла тебя? – спросила она. – И все жертвы напрасны, Санти? И наши жизни пусть себе рушатся?
– Рушатся? – повторил он. – Нет. Единственная возможность жить дальше достойно – это уйти тебе сейчас, Марчелла.
Он впервые произнес ее имя. Она вытерла свое зареванное лицо носовым платком и нерешительно ступила прочь.
– Ты правда этого хочешь, Санти? – прошептала она.
Он кивнул. Но щека у него подергивалась, и она видела, каких усилий ему стоит принять решение.
– Нет, – покачала она головой. – Ты не можешь хотеть этого!
Лицо у него стало просительным, жалобным.
– Пожалуйста, Марчелла, – едва не умолял он. Она забрала его письмо, оставляя те, которые писала ему она. Он смотрел на нее почти с одобрением. Она вздохнула так глубоко, что у нее заболела грудь. По крайней мере, пусть восхищается тем, что она не падала ему в ноги, не умоляла, не унизила себя до конца. Он по-прежнему стоял в стороне. Она посмотрела на его худое лицо, в его глаза, стараясь набраться как можно больше силы, кидая на него этот прощальный взгляд.
Потом, собрав все усилия, она заставила себя покинуть каменную комнату, выйти из здания, пройти по широкому внутреннему дворику и оставить скит, не оглянувшись.
Тело подчинилось ее гневной воле– оно послушно двигалось, хотя она не имела представления, куда теперь идти. Она шла, ничего не видя, не пытаясь разобраться в своих чувствах, отложив это на какое-то отдаленное время.
Она не заметила ожидающего ее при въезде в монастырь такси, ни шофера с газетой в руках за рулем. Да даже если бы и заметила, она не села бы в машину. Она так бы и шла, слепо, не разбирая дороги, пока что-нибудь не остановило бы ее. Она перелезла через низкую каменную стену; гладкие глыбы, обточенные ветром, держались без всякого цемента. Она прошла вдоль монастырского сада, идущего под уклон, большого хозяйства с голыми сейчас фруктовыми деревьями – инжиром, миндалем, апельсинами. Ноги ее скользили по этому склону, становившемуся все круче, и она цеплялась за выпуклые корни и сухие прутья. Она не размышляла, просто существовала в зыбком пейзаже своей боли, где деревья с кривыми, острыми ветвями рвали ее платье и тело. Она спотыкалась, падала на землю, но поднималась на ноги, карабкалась, продолжала спускаться. Казалось, оливы знают то, что недоступно ей, может быть, тайны жизни? Иначе почему они стали так безобразны? Узловатые, черные, кривые, они росли на этом острове сотни лет и, казалось, насмехались над нею своими уродливыми фантасмагорическими формами, как будто они выносили куда больше боли, чем она могла вообразить. Как будто боль одного ничтожного человеческого существа ничего не значит. Столько людей спотыкалось об их корни, цеплялось за их ветви, срывало их плоды, в нетерпении срывало их кору, мочилось на них, занималось в их тени любовью. Она была просто очередной женщиной в длинной веренице таких же несчастных, разочарованных в жизни и любви, и деревья знали это и потешались над этим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182