«Прости меня», – молила она. Она не знала, кого именно просила сделать это.
Молодой человек, спавший в ее кровати, лежал так тихо, так спокойно, что кто-нибудь другой мог подумать, что он мертв. Но она отлично знала, как он спит, знала, что он мог внезапно мощно заворочаться, перевернуться на другой бок, проворчать что-то невнятное, прежде чем снова провалиться в этот глубокий, глубочайший сон, которому она так завидовала. Скользнув в кровать подле своего сына, не прикасаясь к нему, глядя на его правильный профиль и слегка улыбающиеся во сне губы, Марчелла лежала на спине с открытыми глазами. Если это было непристойным, а она знала, что это было непристойным, то почему она чувствовала себя так великолепно? Если тебе хорошо – делай это! Не так ли привыкли говорить? К чему эти страхи, будто странное, восхитительное пристрастие лишает ее чего-то иного – чего-то по-настоящему ценного? «Боже милостивый, – вновь прошептала она, – Боже, в которого я не верю. Прости меня. Я ужасаюсь самой себе». Вскоре она уснула.
«Э-э-эх!» Эми положила большой кусок козьего сыра на изрядный кусок французского батона. Они завтракали в «Ультимо», новом итальянском заведении, открывшемся в верхней части Бродвея, в один из первых жарких летних дней.
– Помнишь тот кинотеатр, что я показывала тебе в клубе «Партнеры»? – спросила Эми Марчелла. – Одна моя знакомая совсем помешалась. То есть я хочу сказать, она ежедневно ходит туда вот уже несколько недель! Я понимаю, неплохо несколько раз, но…
Она подняла брови.
– Как можно привязаться к подобному месту? – спросила Марчелла, стараясь, чтобы голос звучал безразлично. И сделала небольшой глоток крепкого черного кофе.
– Может быть, это напоминает девочкам об их первом тайном свидании? – предположила Эми, набивая рот. – Знаешь, женщины моего поколения, кто вырос до так называемой сексуальной революции, мы много проказничали в темноте. Говорят, первые шаги оставляют неизгладимые впечатления. Я всегда предпочитала последние ряды! Возможно, поэтому у меня особое отношение к такси и лимузинам? – прыснула она.
Мозг Марчеллы напряженно работал. Неужели и она пристрастилась? Сладкое сексуальное уединение ее встреч уже стало важной частью ее жизни. Неужели темнота и новые партнеры заслонили, почти стерли воспоминания о том, как ее гладил отец, как прикасался к ней Гарри, темноту исповедальной кабинки и отца Кармелло, выслушивавшего и благословенно отпускавшего ее прегрешения?
– Когда-нибудь я напишу об этом месте, – произнесла Эми, принимаясь очищать большой апельсин. – Если бы кто смог поверить…
– Да… – Марчелла кивнула. – Немного трудно поверить.
Эми пристально посмотрела на нее.
– А как ты удовлетворяешь свою сексуальную потребность? – внезапно спросила она. – Ты ее удовлетворяешь, это я могу сказать наверняка. Когда женщина лишена такой возможности, у нее на лице появляется такое изголодавшееся выражение – своеобразная недостаточность. У тебя нет такого изголодавшегося взгляда, Марчелла…
Марчелла закурила сигарету, избегая удовлетворять любознательность Эми.
– Громко читаю Пятую поправку к Конституции, – рассмеялась она, сильно затягиваясь и выпуская дым.
– Скрываешь от меня, да? – Эми пыталась шутить. Марчелла видела, что она немного обеспокоена.
«Слишком плохо, – подумала она. – Эми мой агент и подруга, а не отец-исповедник».
Марчелла опять была там вчера, в самом начале вечера. Затем она неторопливо брела по Девятой авеню, высматривая Дональда и машину на Пятьдесят седьмой улице, а ноги ее вибрировали от наслаждения. Дома, после душа, она вытянулась на кровати, а Марк постучал в дверь ее комнаты.
– Хочешь послушать музыку? – спросил он.
– Да, с удовольствием, дорогой, – ответила она. Он прошел в гостиную, оставив дверь открытой, и вскоре зазвучали прекрасные и чистые аккорды Дебюсси. Она закрыла глаза и благословила свою жизнь. Нашла ли она ответ? Дебюсси парил в воздухе, и в тот момент она ощущала себя, как никогда, счастливой.
– Как насчет завтра?
Голос Эми вторгся в ее мысли.
– У тебя все имеется для парадного выхода и тому подобное?
– На завтра? Да!
Марчелла затушила свою сигарету.
– В полдень состоится надписание книг в «Даблдэе».
– Полагаю, кремовый костюм подойдет.
– Абсолютно! – одобрила Эми. – И возьми свой «роллс», хоть расстояние всего несколько кварталов. Читатели книг в мягких обложках ждут немного торжественности за свои четыре бакса!
«Только обладатели книг Марчеллы Балдуччи-Уинтон, изданных издательством «Вольюмз», будут пропущены в зал, где состоится надписывание», – гласил исполненный от руки плакат, вывешенный на следующий день в «Даблдэе» и объявлявший о личном присутствии автора романа «Во имя любви», разошедшегося миллионными тиражами и принесшего миллионные доходы.
Скотт был на месте, готовый провести ее сквозь плотную толпу женщин к столу, заваленному сотнями экземпляров ее книги и украшенному гигантской композицией из цветов. Рядом с цветами стоял графин с водой, словно Марчелле предстояло еще и говорить.
Колеблющаяся линия женщин, терпеливо прижимавших к груди экземпляры ее книг, перемещалась вперед и назад, огражденная бархатным шнуром. Когда Марчелла появилась в магазине, толпа подалась вперед. Впервые прилюдно вкушала она плоды своей славы, и ощущение было удивительно пугающим, словно все эти люди хотели от нее большего, чем она раскрыла им на страницах своей книги. Она села за стол, и толпа подалась вперед, протягивая книги.
– Настоящий ажиотаж! – счастливо улыбаясь, воскликнул Скотт. – Через две недели мы станем первыми в списке популярности!
Марчелла начала подписывать книги. Их подсовывали ей со всех сторон, ароматы всевозможных духов ударяли в нос, ей застенчиво называли имена, которые предстояло написать на обложках.
– Для Джуди, пожалуйста.
– Для Джоан.
– Не могли бы вы написать: «Моему лучшему другу Рене»?
Было множество таких, которые стеснялись вообще что-либо просить, и она благодарно писала на их книгах одно лишь свое имя. В магазине было на редкость тихо, только позванивал кассовый аппарат, сигнализируя о продаже новых экземпляров книги. Мимо нее прошли сотни женщин.
– О, миссис Уинтон, мне так нравится ваша книга! – проговорила женщина лет пятидесяти. – Этот экземпляр для моей мамы!
– Удачи тебе, моя дорогая, – подмигнула ей пожилая леди.
– Мануэлла – это я! – прошептала девушка. Марчелла старалась сохранять спокойствие. «Это же мои читатели», – подумала она. Всем она говорила несколько слов.
– Как обстоят дела с новой книгой? – поинтересовался Скотт в момент короткой передышки. Она взглянула на него.
– Я почти завершила первый черновой вариант.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182
Молодой человек, спавший в ее кровати, лежал так тихо, так спокойно, что кто-нибудь другой мог подумать, что он мертв. Но она отлично знала, как он спит, знала, что он мог внезапно мощно заворочаться, перевернуться на другой бок, проворчать что-то невнятное, прежде чем снова провалиться в этот глубокий, глубочайший сон, которому она так завидовала. Скользнув в кровать подле своего сына, не прикасаясь к нему, глядя на его правильный профиль и слегка улыбающиеся во сне губы, Марчелла лежала на спине с открытыми глазами. Если это было непристойным, а она знала, что это было непристойным, то почему она чувствовала себя так великолепно? Если тебе хорошо – делай это! Не так ли привыкли говорить? К чему эти страхи, будто странное, восхитительное пристрастие лишает ее чего-то иного – чего-то по-настоящему ценного? «Боже милостивый, – вновь прошептала она, – Боже, в которого я не верю. Прости меня. Я ужасаюсь самой себе». Вскоре она уснула.
«Э-э-эх!» Эми положила большой кусок козьего сыра на изрядный кусок французского батона. Они завтракали в «Ультимо», новом итальянском заведении, открывшемся в верхней части Бродвея, в один из первых жарких летних дней.
– Помнишь тот кинотеатр, что я показывала тебе в клубе «Партнеры»? – спросила Эми Марчелла. – Одна моя знакомая совсем помешалась. То есть я хочу сказать, она ежедневно ходит туда вот уже несколько недель! Я понимаю, неплохо несколько раз, но…
Она подняла брови.
– Как можно привязаться к подобному месту? – спросила Марчелла, стараясь, чтобы голос звучал безразлично. И сделала небольшой глоток крепкого черного кофе.
– Может быть, это напоминает девочкам об их первом тайном свидании? – предположила Эми, набивая рот. – Знаешь, женщины моего поколения, кто вырос до так называемой сексуальной революции, мы много проказничали в темноте. Говорят, первые шаги оставляют неизгладимые впечатления. Я всегда предпочитала последние ряды! Возможно, поэтому у меня особое отношение к такси и лимузинам? – прыснула она.
Мозг Марчеллы напряженно работал. Неужели и она пристрастилась? Сладкое сексуальное уединение ее встреч уже стало важной частью ее жизни. Неужели темнота и новые партнеры заслонили, почти стерли воспоминания о том, как ее гладил отец, как прикасался к ней Гарри, темноту исповедальной кабинки и отца Кармелло, выслушивавшего и благословенно отпускавшего ее прегрешения?
– Когда-нибудь я напишу об этом месте, – произнесла Эми, принимаясь очищать большой апельсин. – Если бы кто смог поверить…
– Да… – Марчелла кивнула. – Немного трудно поверить.
Эми пристально посмотрела на нее.
– А как ты удовлетворяешь свою сексуальную потребность? – внезапно спросила она. – Ты ее удовлетворяешь, это я могу сказать наверняка. Когда женщина лишена такой возможности, у нее на лице появляется такое изголодавшееся выражение – своеобразная недостаточность. У тебя нет такого изголодавшегося взгляда, Марчелла…
Марчелла закурила сигарету, избегая удовлетворять любознательность Эми.
– Громко читаю Пятую поправку к Конституции, – рассмеялась она, сильно затягиваясь и выпуская дым.
– Скрываешь от меня, да? – Эми пыталась шутить. Марчелла видела, что она немного обеспокоена.
«Слишком плохо, – подумала она. – Эми мой агент и подруга, а не отец-исповедник».
Марчелла опять была там вчера, в самом начале вечера. Затем она неторопливо брела по Девятой авеню, высматривая Дональда и машину на Пятьдесят седьмой улице, а ноги ее вибрировали от наслаждения. Дома, после душа, она вытянулась на кровати, а Марк постучал в дверь ее комнаты.
– Хочешь послушать музыку? – спросил он.
– Да, с удовольствием, дорогой, – ответила она. Он прошел в гостиную, оставив дверь открытой, и вскоре зазвучали прекрасные и чистые аккорды Дебюсси. Она закрыла глаза и благословила свою жизнь. Нашла ли она ответ? Дебюсси парил в воздухе, и в тот момент она ощущала себя, как никогда, счастливой.
– Как насчет завтра?
Голос Эми вторгся в ее мысли.
– У тебя все имеется для парадного выхода и тому подобное?
– На завтра? Да!
Марчелла затушила свою сигарету.
– В полдень состоится надписание книг в «Даблдэе».
– Полагаю, кремовый костюм подойдет.
– Абсолютно! – одобрила Эми. – И возьми свой «роллс», хоть расстояние всего несколько кварталов. Читатели книг в мягких обложках ждут немного торжественности за свои четыре бакса!
«Только обладатели книг Марчеллы Балдуччи-Уинтон, изданных издательством «Вольюмз», будут пропущены в зал, где состоится надписывание», – гласил исполненный от руки плакат, вывешенный на следующий день в «Даблдэе» и объявлявший о личном присутствии автора романа «Во имя любви», разошедшегося миллионными тиражами и принесшего миллионные доходы.
Скотт был на месте, готовый провести ее сквозь плотную толпу женщин к столу, заваленному сотнями экземпляров ее книги и украшенному гигантской композицией из цветов. Рядом с цветами стоял графин с водой, словно Марчелле предстояло еще и говорить.
Колеблющаяся линия женщин, терпеливо прижимавших к груди экземпляры ее книг, перемещалась вперед и назад, огражденная бархатным шнуром. Когда Марчелла появилась в магазине, толпа подалась вперед. Впервые прилюдно вкушала она плоды своей славы, и ощущение было удивительно пугающим, словно все эти люди хотели от нее большего, чем она раскрыла им на страницах своей книги. Она села за стол, и толпа подалась вперед, протягивая книги.
– Настоящий ажиотаж! – счастливо улыбаясь, воскликнул Скотт. – Через две недели мы станем первыми в списке популярности!
Марчелла начала подписывать книги. Их подсовывали ей со всех сторон, ароматы всевозможных духов ударяли в нос, ей застенчиво называли имена, которые предстояло написать на обложках.
– Для Джуди, пожалуйста.
– Для Джоан.
– Не могли бы вы написать: «Моему лучшему другу Рене»?
Было множество таких, которые стеснялись вообще что-либо просить, и она благодарно писала на их книгах одно лишь свое имя. В магазине было на редкость тихо, только позванивал кассовый аппарат, сигнализируя о продаже новых экземпляров книги. Мимо нее прошли сотни женщин.
– О, миссис Уинтон, мне так нравится ваша книга! – проговорила женщина лет пятидесяти. – Этот экземпляр для моей мамы!
– Удачи тебе, моя дорогая, – подмигнула ей пожилая леди.
– Мануэлла – это я! – прошептала девушка. Марчелла старалась сохранять спокойствие. «Это же мои читатели», – подумала она. Всем она говорила несколько слов.
– Как обстоят дела с новой книгой? – поинтересовался Скотт в момент короткой передышки. Она взглянула на него.
– Я почти завершила первый черновой вариант.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182