Вот почему я считаю все дальнейшие разговоры бессмысленными. Вопрос закрыт. Завтра утром я сам поеду и найду подходящий банк.
Я уже собралась было в ответ на эту тираду напомнить Слиму, что я свободный человек и могу делать все, что захочу, но он закончил тем, что подмигнул. Черт возьми, он подмигнул мне, и мы оба расплылись в глупейших улыбочках.
– Кстати, – сказала я, – я не ослышалась? Ты назвал меня своей девушкой?
– Может, и назвал. – Слим ухватил себя за локти, неожиданно смутившись. – Это плохо?
– Нет, если этим ты надеялся умаслить меня и сделать все по-своему. Но имей в виду, за рулем буду сидеть я. Нельзя грабить банк и прогревать мотор одновременно. Так не делается. Кому-то придется ждать, пока ты не запрыгнешь на заднее сиденье с наживой. – Дальнейшие препирательства я пресекла, добавив: – Если только ты не боишься доверить мне баранку.
В ответ Слим пожал плечами, но затем уловил юмор и простер ко мне руки. Я шагнула в пространство между нами и позволила притянуть себя еще ближе.
– Возьмите себя в руки, ребятки, – донесся с порога язвительный голос. – Вы обсуждаете будущее преступление так, словно оно абсолютно реально.
Мы обернулись к Павлову, он один из нас еще улыбался.
– Это ведь шутка, верно? Вы двое меня разыгрываете. – Немного помолчав, Павлов с унынием в голосе обратился к приятелю: – Грабеж не игрушки, Слим. У каждого из нас не по три жизни. За такое дерьмо тебя отправят прямо за решетку. Проведешь десять лет за стеной тюряги, деля камеру с сумасшедшим качком, который отжимается двести пятьдесят раз и любит, когда его называют «Сью», ясно тебе? – Голос моего брата дрогнул, он взял слишком высокую ноту. – Я боюсь тюрьмы.
– Что ты хочешь этим сказать? – тихо спросил Слим. – Что не участвуешь в деле?
Павлов побледнел и напрягся. Уперев в нас указательный палец, он поводил вниз-вверх, словно к жесту должны были прилагаться еще какие-то слова, но потом сдался и просто сказал:
– Только чур я не поеду на заднем сиденье, ладно? Меня там укачивает.
Вот так и вышло, что сегодня мы с братом заняли два передних кресла в «жуке», стоящем напротив банка, а теперь оба, совершенно выбитые из колеи, сидели здесь и обменивались колкостями.
– Хотя бы раз в жизни, Павлов, ты можешь потерпеть?
– Если б мог…
– Оглянись вокруг, – посоветовала я. – Нигде поблизости ты не сможешь отлить. Мы довольно далеко от Лондона, и здесь нельзя просто помочиться на мостовую. В здешних краях другие стандарты поведения на улице.
Павлов ткнул пальцем в стекло.
– Мне кажется, что в той чайной найдется уборная.
Уже одна только необходимость выслушивать все это довела содержание адреналина в моей крови до предельно допустимой концентрации. Я обеими руками ухватилась за рулевое колесо и глядела, как белеет кожа на костяшках.
– Слушай, – взмолился Павлов, – они только что открылись.
– Может, заодно раздобудешь там чего-нибудь горячего? – Я глядела на двери банка, стараясь не моргать. Под залпом сарказма притаилась молитва о том, чтобы Слим вернулся целым и невредимым. – Прихвати своему соседу булочку, он будет тронут заботой.
Краем глаза я уловила шевеление на пассажирском сиденье. Павлов повернул голову.
– У тебя найдется немного денег?
– Боже, Павлов, за ними-то мы и приехали!
Мой брат обмяк на сиденье и забарабанил пальцами по приборной доске, в оба глаза следя за моим лицом.
– Ну, – произнес он наконец, – скажи мне – ту вас и правда любовь?
– Чего?
– У тебя со Слимом. Ведь только любви под силу заставить двух здравомыслящих людей временно утратить чувство реальности.
– Павлов, давай поговорим про любовь в другой раз.
– Любовь вдохновляет мужчин, но я больше привык к сюжетам в духе Кейт Уинслет . Ограбление банка для меня нечто новенькое. Хотя когда любовь зажигает сердце и все вокруг летит в тартарары, некоторым, наверное, действительно может показаться, будто весь мир готов упасть к их ногам.
– Сказала ведь, в другой раз! Слушай, как можно быть таким циником и одновременно вести эту твою колонку?
– Люблю черный юмор, – пояснил брат. – Поживешь с мое, тоже будешь его ценить. Значит, я ошибаюсь?
– Сейчас не время задавать подобные вопросы – вот и все, что я сказала.
– То есть я так понимаю, ты его не любишь?
– Даже если и люблю, – сказала я, – то Слим узнает об этом первым.
Павлов сощурился. Пальцы забарабанили чуть быстрее, подсказывая, что на сей раз я не смогу смутить его испытующим взглядом.
– Ладно, – сдалась я. – Наверное, люблю.
– То есть как «наверное»?
Сквозь летящие капли дождя я увидела, как на противоположной стороне улицы распахнулась дверь банка и оттуда выбежал Слим, с прижатой к груди сумкой и выражением угрюмой сосредоточенности на лице. Оно чуть смягчилось, стоило ему поймать мой взгляд. Я инстинктивно потянулась к ключу зажигания, приведенная в чувство его благополучным возвращением и тем, какую четкость обрело вдруг все окружающее. Значит, я и вправду его люблю?
– Без всяких «наверное», – подтвердила я, заведя машину со второй попытки, и повернулась к Павлову: – Впусти его и пристегни ремень. И держи язык за зубами.
Обратно мы ехали без музыки. Только нескончаемый писк «дворников»: протяжный стон – туда, скрежет – обратно. Перед выездом на трассу мы останавливались дважды: один раз, чтобы Павлов мог помочиться в кустах, и второй, когда Слим постановил, что им нужно поменяться местами. Слишком велико было искушение стукнуть по маячившему впереди затылку.
– Мы что, не можем просто забыть обо всем? – упрашивала я, вновь отъезжая от обочины.
– Меня уговаривать не надо, – сказал Слим, ткнув большим пальцем через плечо. – Скажи это ему.
– Кукла из «Маппет-шоу» – и та справилась бы лучше, – донесся голос с заднего сиденья. – С другой стороны, мне легко говорить, я ведь не рисковал своей шкурой.
– По-твоему, это похоже на комплимент, Павлов? – Я подрегулировала сиденье, пытаясь сделать поездку чуть более сносной. Как и болтовня моего брата, шоссе казалось бесконечным. Беспросветный пейзаж вымокших под дождем топких кочек и устрашающе темное небо над ними. Время от времени я поглядывала на Слима: вот человек, виновный в том, что я направляюсь домой с удвоенным грузом мыслей в голове.
– Ребята, – произнес мой брат после короткой паузы, – у вас будут неприятности, если я так и останусь сидеть сзади. Мне уже что-то нехорошо.
– Хрена с два, – прорычал Слим. – Сиди, где сидишь. С глаз долой – из сердца вон.
Пятьсот ярдов тишины и покоя, но затем Павлов не вытерпел и назвал Слима слюнтяем. Произнесенное вполголоса слово почти заглушил скрежет «дворников», но этого хватило, чтобы Слим подпрыгнул на сиденье, развернулся и принялся орать:
– Я не промочил штанишки, ясно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
Я уже собралась было в ответ на эту тираду напомнить Слиму, что я свободный человек и могу делать все, что захочу, но он закончил тем, что подмигнул. Черт возьми, он подмигнул мне, и мы оба расплылись в глупейших улыбочках.
– Кстати, – сказала я, – я не ослышалась? Ты назвал меня своей девушкой?
– Может, и назвал. – Слим ухватил себя за локти, неожиданно смутившись. – Это плохо?
– Нет, если этим ты надеялся умаслить меня и сделать все по-своему. Но имей в виду, за рулем буду сидеть я. Нельзя грабить банк и прогревать мотор одновременно. Так не делается. Кому-то придется ждать, пока ты не запрыгнешь на заднее сиденье с наживой. – Дальнейшие препирательства я пресекла, добавив: – Если только ты не боишься доверить мне баранку.
В ответ Слим пожал плечами, но затем уловил юмор и простер ко мне руки. Я шагнула в пространство между нами и позволила притянуть себя еще ближе.
– Возьмите себя в руки, ребятки, – донесся с порога язвительный голос. – Вы обсуждаете будущее преступление так, словно оно абсолютно реально.
Мы обернулись к Павлову, он один из нас еще улыбался.
– Это ведь шутка, верно? Вы двое меня разыгрываете. – Немного помолчав, Павлов с унынием в голосе обратился к приятелю: – Грабеж не игрушки, Слим. У каждого из нас не по три жизни. За такое дерьмо тебя отправят прямо за решетку. Проведешь десять лет за стеной тюряги, деля камеру с сумасшедшим качком, который отжимается двести пятьдесят раз и любит, когда его называют «Сью», ясно тебе? – Голос моего брата дрогнул, он взял слишком высокую ноту. – Я боюсь тюрьмы.
– Что ты хочешь этим сказать? – тихо спросил Слим. – Что не участвуешь в деле?
Павлов побледнел и напрягся. Уперев в нас указательный палец, он поводил вниз-вверх, словно к жесту должны были прилагаться еще какие-то слова, но потом сдался и просто сказал:
– Только чур я не поеду на заднем сиденье, ладно? Меня там укачивает.
Вот так и вышло, что сегодня мы с братом заняли два передних кресла в «жуке», стоящем напротив банка, а теперь оба, совершенно выбитые из колеи, сидели здесь и обменивались колкостями.
– Хотя бы раз в жизни, Павлов, ты можешь потерпеть?
– Если б мог…
– Оглянись вокруг, – посоветовала я. – Нигде поблизости ты не сможешь отлить. Мы довольно далеко от Лондона, и здесь нельзя просто помочиться на мостовую. В здешних краях другие стандарты поведения на улице.
Павлов ткнул пальцем в стекло.
– Мне кажется, что в той чайной найдется уборная.
Уже одна только необходимость выслушивать все это довела содержание адреналина в моей крови до предельно допустимой концентрации. Я обеими руками ухватилась за рулевое колесо и глядела, как белеет кожа на костяшках.
– Слушай, – взмолился Павлов, – они только что открылись.
– Может, заодно раздобудешь там чего-нибудь горячего? – Я глядела на двери банка, стараясь не моргать. Под залпом сарказма притаилась молитва о том, чтобы Слим вернулся целым и невредимым. – Прихвати своему соседу булочку, он будет тронут заботой.
Краем глаза я уловила шевеление на пассажирском сиденье. Павлов повернул голову.
– У тебя найдется немного денег?
– Боже, Павлов, за ними-то мы и приехали!
Мой брат обмяк на сиденье и забарабанил пальцами по приборной доске, в оба глаза следя за моим лицом.
– Ну, – произнес он наконец, – скажи мне – ту вас и правда любовь?
– Чего?
– У тебя со Слимом. Ведь только любви под силу заставить двух здравомыслящих людей временно утратить чувство реальности.
– Павлов, давай поговорим про любовь в другой раз.
– Любовь вдохновляет мужчин, но я больше привык к сюжетам в духе Кейт Уинслет . Ограбление банка для меня нечто новенькое. Хотя когда любовь зажигает сердце и все вокруг летит в тартарары, некоторым, наверное, действительно может показаться, будто весь мир готов упасть к их ногам.
– Сказала ведь, в другой раз! Слушай, как можно быть таким циником и одновременно вести эту твою колонку?
– Люблю черный юмор, – пояснил брат. – Поживешь с мое, тоже будешь его ценить. Значит, я ошибаюсь?
– Сейчас не время задавать подобные вопросы – вот и все, что я сказала.
– То есть я так понимаю, ты его не любишь?
– Даже если и люблю, – сказала я, – то Слим узнает об этом первым.
Павлов сощурился. Пальцы забарабанили чуть быстрее, подсказывая, что на сей раз я не смогу смутить его испытующим взглядом.
– Ладно, – сдалась я. – Наверное, люблю.
– То есть как «наверное»?
Сквозь летящие капли дождя я увидела, как на противоположной стороне улицы распахнулась дверь банка и оттуда выбежал Слим, с прижатой к груди сумкой и выражением угрюмой сосредоточенности на лице. Оно чуть смягчилось, стоило ему поймать мой взгляд. Я инстинктивно потянулась к ключу зажигания, приведенная в чувство его благополучным возвращением и тем, какую четкость обрело вдруг все окружающее. Значит, я и вправду его люблю?
– Без всяких «наверное», – подтвердила я, заведя машину со второй попытки, и повернулась к Павлову: – Впусти его и пристегни ремень. И держи язык за зубами.
Обратно мы ехали без музыки. Только нескончаемый писк «дворников»: протяжный стон – туда, скрежет – обратно. Перед выездом на трассу мы останавливались дважды: один раз, чтобы Павлов мог помочиться в кустах, и второй, когда Слим постановил, что им нужно поменяться местами. Слишком велико было искушение стукнуть по маячившему впереди затылку.
– Мы что, не можем просто забыть обо всем? – упрашивала я, вновь отъезжая от обочины.
– Меня уговаривать не надо, – сказал Слим, ткнув большим пальцем через плечо. – Скажи это ему.
– Кукла из «Маппет-шоу» – и та справилась бы лучше, – донесся голос с заднего сиденья. – С другой стороны, мне легко говорить, я ведь не рисковал своей шкурой.
– По-твоему, это похоже на комплимент, Павлов? – Я подрегулировала сиденье, пытаясь сделать поездку чуть более сносной. Как и болтовня моего брата, шоссе казалось бесконечным. Беспросветный пейзаж вымокших под дождем топких кочек и устрашающе темное небо над ними. Время от времени я поглядывала на Слима: вот человек, виновный в том, что я направляюсь домой с удвоенным грузом мыслей в голове.
– Ребята, – произнес мой брат после короткой паузы, – у вас будут неприятности, если я так и останусь сидеть сзади. Мне уже что-то нехорошо.
– Хрена с два, – прорычал Слим. – Сиди, где сидишь. С глаз долой – из сердца вон.
Пятьсот ярдов тишины и покоя, но затем Павлов не вытерпел и назвал Слима слюнтяем. Произнесенное вполголоса слово почти заглушил скрежет «дворников», но этого хватило, чтобы Слим подпрыгнул на сиденье, развернулся и принялся орать:
– Я не промочил штанишки, ясно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102