Однако момент для объяснений был упущен. Поэтому я просто скрестила два пальца, сунула их Слиму под опущенный нос и отошла, чтобы он мог, не теряя своего достоинства, справиться с мопедом.
Добряка Уильяма мне удалось догнать уже у ворот усадьбы. Казалось, ему не стоило никаких усилий нести все это время Роуз, и меня подмывало осведомиться: не найдется ли местечко и для меня? Позади нас начал нарастать гул, похожий на жужжание рассерженной пчелы; затем по спине Вилли скользнул луч света. Оглянувшись, я увидела нагонявшую нас единственную фару и присоединилась к парочке у ворот.
– Интересно, у него есть страховка? – спросила Роуз, когда Слим вырулил на шоссе и, сворачивая налево, прихватил с собою часть веток росшего у обочины куста. Я повернулась, чтобы ответить, и увидела, что она смотрит на оставшиеся позади руины. Где-то там наш злой гений встретил свою судьбу, я только сейчас осознала это.
– О какой страховке речь? – переспросила я, недоумевая, кого же Роуз имела в виду. – Недвижимости, имущества или жизни?
Мы поплелись дальше, держа курс на «жука», припаркованного на обочине вдали. Сквозь дождевые струи я видела, как затухает, скрываясь из виду, красный огонек заднего фонаря. Признаться, я вглядывалась в даль с таким напряжением, что огонек так до конца и не растворился во тьме.
51
Всю обратную дорогу меня преследовала гроза. Она бушевала у меня над головой, когда я затормозила у больницы, и ливень буквально захлестывал улицу, когда я парковала машину позади «морриса трэвеллера». Автомобиль стоял, как обычно, напротив нашей калитки: еще один человек, не желающий оставить меня в покое. Стекло запотело изнутри, но я заметила внутри старичка, сквозь дождевые струи наблюдавшего за окном нашей гостиной. После всех сегодняшних потрясений у меня возникло желание распахнуть дверцу и поведать ему о своих чувствах – просто на тот случай, если он удивляется, где мы пропадали все это время. Я действительно подошла уже вплотную к дверце водителя, но, заметив кое-что в полумраке салона, поспешила вернуться на тротуар. Старик был одет в женское платье, и в этом не было ничего неожиданного. Меня остановили признаки его лихорадочной активности. Уж не знаю, чем там занимались его руки, но я сочла, что пытаться это выяснить будет не слишком вежливо. Кроме того, дома мне предстояло свести счеты еще кое с кем.
– Павлов! – Я не стала возиться с ботинками в коридоре, а просто прошла в дом, чеканя шаг и оставляя влажные следы. – Все равно не спрячешься.
Я пыталась дозвониться до брата по дороге с побережья, но всякий раз попадала на автоответчик. Похоже, провалившему роль дозорного Павлову было слишком стыдно, и он избегал всяких со мной объяснений. Я надиктовала несколько просьб перезвонить: никаких ругательств, ничего грубого, что заставило бы измениться в лице Добряка Уильяма, которого я видела в зеркале заднего вида. Не пожелав расслабиться, наш цветочник-дилер сидел, просунув голову между мной и Роуз, а его руки служили для нас обеих подголовниками. Поток его соображений о моих соседях по дому был чем-то вроде радио, которое я была не в силах выключить. Если бы Вилли сообразил, как я злюсь на брата, он наверняка выхватил бы у меня трубку, лишив удовольствия излить гнев. Вот почему я хранила спокойствие, пока Павлов игнорировал мои звонки. Изображала вошедшее в пословицу затишье перед бурей, чтобы в полную силу излить ярость, едва переступив порог нашей гостиной.
– Для человека, профессионально занимающегося решением чужих проблем, ты сильно прокололся, Павлов.
– Циско! – пискнул он. – Пожалуйста, только сохраняй хладнокровие!
Он сидел на диване, явно нервничая, и даже подпрыгнул, когда я открыла сумку, чтобы продемонстрировать ему все деньги. Странно, но он даже не поднялся, а так и продолжал ерзать на краешке дивана, удерживая на коленях клавиатуру, с какой-то напряженной, почти болезненной гримасой на лице. Я глянула на экран. Там все еще красовался сайт getcartier, хотя связь с ним уже давно была оборвана. Смотреть было не на что – просто окошко веб-камеры с застрявшим в нем сообщением об ошибке соединения. Увидев родного брата в таком состоянии, я почти прониклась к нему жалостью. Вероятно, Павлов несколько часов кряду тупо взирал на опустевший экран, ругая себя за то, что покинул свой пост, когда мы действительно нуждались в его помощи. Испытывая при этом отвращение к самому себе, которое, вероятно, не испарилось после всех тех слов, которыми он уже наверняка себя обозвал.
– Тебе пора стать хозяином своей жизни, – вздохнула я. – Сегодня все мы изрядно натерпелись, но будущее в твоих руках. Просто расслабься, Павлов. Дай себе передышку и вспомни обо всех полезных вещах, которыми ты можешь поделиться с людьми. Ты ведь можешь помочь окружающим – советом, по крайней мере.
Я сообразила, что барабанящий в окна дождь не слишком помогал ему расслабиться: вся эта вода, переливающаяся из сточных канав в канализационные люки, но в некотором смысле это был его шанс на освобождение.
– Забудь ты про засорившийся унитаз, – сказала я, загораживая экран. Все что угодно, лишь бы вызволить брата из той мучительной ситуации, в которую, похоже, он себя вогнал. – И после всего, через что я прошла сегодня, настоятельно рекомендую не подходить к двери, когда на следующей неделе в нее постучит Кензо.
Тут я примолкла, потому что Павлов начал быстро что-то печатать. Пальцы моего брата пробежались по клавиатуре, и почти немедленно на табло за его спиной проползло предупреждение:
ОН… УЖЕ… ЗДЕСЬ…
Покрытая татуировкой рука вцепилась мне в горло, задушив рвущийся наружу инстинктивный вопль. Затем мою щеку овеяло разящее тунцом теплое дыхание, под нос ткнулся нож для разделки рыбы, а из коридора донесся голос, убедивший меня перестать трепыхаться:
– Полегче, Кензо. В этом доме мы только гости.
Картье. Фрэнк хренов Картье, черт бы его побрал! Я покосилась вбок, по примеру брата, и перед нами возник наш домовладелец, расхристанный как никогда. Его лицо сильно пострадало, и не только от доставленной Добряком пиццы. Свежая рана зияла на лбу, вокруг расположились царапины, а в некогда светлых волосах застряла кирпичная крошка. Но он еще держался на ногах, хоть и пошатывался; это зрелище заставило меня испугаться по-настоящему. Тем временем Кензо ослабил хватку и швырнул меня на диван, наподдав коленом, и я обругала его, валясь рядом с Павловым. Диван издал жалобный стон, который легко мог вырваться из уст любого из нас, особенно когда Кензо вернулся к коробке с рыболовными снастями, которую приволок с собой.
– Орудия палача, – с насмешкой произнес Картье, словно все мы собирались на славу повеселиться.
– Как вы выбрались оттуда?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
Добряка Уильяма мне удалось догнать уже у ворот усадьбы. Казалось, ему не стоило никаких усилий нести все это время Роуз, и меня подмывало осведомиться: не найдется ли местечко и для меня? Позади нас начал нарастать гул, похожий на жужжание рассерженной пчелы; затем по спине Вилли скользнул луч света. Оглянувшись, я увидела нагонявшую нас единственную фару и присоединилась к парочке у ворот.
– Интересно, у него есть страховка? – спросила Роуз, когда Слим вырулил на шоссе и, сворачивая налево, прихватил с собою часть веток росшего у обочины куста. Я повернулась, чтобы ответить, и увидела, что она смотрит на оставшиеся позади руины. Где-то там наш злой гений встретил свою судьбу, я только сейчас осознала это.
– О какой страховке речь? – переспросила я, недоумевая, кого же Роуз имела в виду. – Недвижимости, имущества или жизни?
Мы поплелись дальше, держа курс на «жука», припаркованного на обочине вдали. Сквозь дождевые струи я видела, как затухает, скрываясь из виду, красный огонек заднего фонаря. Признаться, я вглядывалась в даль с таким напряжением, что огонек так до конца и не растворился во тьме.
51
Всю обратную дорогу меня преследовала гроза. Она бушевала у меня над головой, когда я затормозила у больницы, и ливень буквально захлестывал улицу, когда я парковала машину позади «морриса трэвеллера». Автомобиль стоял, как обычно, напротив нашей калитки: еще один человек, не желающий оставить меня в покое. Стекло запотело изнутри, но я заметила внутри старичка, сквозь дождевые струи наблюдавшего за окном нашей гостиной. После всех сегодняшних потрясений у меня возникло желание распахнуть дверцу и поведать ему о своих чувствах – просто на тот случай, если он удивляется, где мы пропадали все это время. Я действительно подошла уже вплотную к дверце водителя, но, заметив кое-что в полумраке салона, поспешила вернуться на тротуар. Старик был одет в женское платье, и в этом не было ничего неожиданного. Меня остановили признаки его лихорадочной активности. Уж не знаю, чем там занимались его руки, но я сочла, что пытаться это выяснить будет не слишком вежливо. Кроме того, дома мне предстояло свести счеты еще кое с кем.
– Павлов! – Я не стала возиться с ботинками в коридоре, а просто прошла в дом, чеканя шаг и оставляя влажные следы. – Все равно не спрячешься.
Я пыталась дозвониться до брата по дороге с побережья, но всякий раз попадала на автоответчик. Похоже, провалившему роль дозорного Павлову было слишком стыдно, и он избегал всяких со мной объяснений. Я надиктовала несколько просьб перезвонить: никаких ругательств, ничего грубого, что заставило бы измениться в лице Добряка Уильяма, которого я видела в зеркале заднего вида. Не пожелав расслабиться, наш цветочник-дилер сидел, просунув голову между мной и Роуз, а его руки служили для нас обеих подголовниками. Поток его соображений о моих соседях по дому был чем-то вроде радио, которое я была не в силах выключить. Если бы Вилли сообразил, как я злюсь на брата, он наверняка выхватил бы у меня трубку, лишив удовольствия излить гнев. Вот почему я хранила спокойствие, пока Павлов игнорировал мои звонки. Изображала вошедшее в пословицу затишье перед бурей, чтобы в полную силу излить ярость, едва переступив порог нашей гостиной.
– Для человека, профессионально занимающегося решением чужих проблем, ты сильно прокололся, Павлов.
– Циско! – пискнул он. – Пожалуйста, только сохраняй хладнокровие!
Он сидел на диване, явно нервничая, и даже подпрыгнул, когда я открыла сумку, чтобы продемонстрировать ему все деньги. Странно, но он даже не поднялся, а так и продолжал ерзать на краешке дивана, удерживая на коленях клавиатуру, с какой-то напряженной, почти болезненной гримасой на лице. Я глянула на экран. Там все еще красовался сайт getcartier, хотя связь с ним уже давно была оборвана. Смотреть было не на что – просто окошко веб-камеры с застрявшим в нем сообщением об ошибке соединения. Увидев родного брата в таком состоянии, я почти прониклась к нему жалостью. Вероятно, Павлов несколько часов кряду тупо взирал на опустевший экран, ругая себя за то, что покинул свой пост, когда мы действительно нуждались в его помощи. Испытывая при этом отвращение к самому себе, которое, вероятно, не испарилось после всех тех слов, которыми он уже наверняка себя обозвал.
– Тебе пора стать хозяином своей жизни, – вздохнула я. – Сегодня все мы изрядно натерпелись, но будущее в твоих руках. Просто расслабься, Павлов. Дай себе передышку и вспомни обо всех полезных вещах, которыми ты можешь поделиться с людьми. Ты ведь можешь помочь окружающим – советом, по крайней мере.
Я сообразила, что барабанящий в окна дождь не слишком помогал ему расслабиться: вся эта вода, переливающаяся из сточных канав в канализационные люки, но в некотором смысле это был его шанс на освобождение.
– Забудь ты про засорившийся унитаз, – сказала я, загораживая экран. Все что угодно, лишь бы вызволить брата из той мучительной ситуации, в которую, похоже, он себя вогнал. – И после всего, через что я прошла сегодня, настоятельно рекомендую не подходить к двери, когда на следующей неделе в нее постучит Кензо.
Тут я примолкла, потому что Павлов начал быстро что-то печатать. Пальцы моего брата пробежались по клавиатуре, и почти немедленно на табло за его спиной проползло предупреждение:
ОН… УЖЕ… ЗДЕСЬ…
Покрытая татуировкой рука вцепилась мне в горло, задушив рвущийся наружу инстинктивный вопль. Затем мою щеку овеяло разящее тунцом теплое дыхание, под нос ткнулся нож для разделки рыбы, а из коридора донесся голос, убедивший меня перестать трепыхаться:
– Полегче, Кензо. В этом доме мы только гости.
Картье. Фрэнк хренов Картье, черт бы его побрал! Я покосилась вбок, по примеру брата, и перед нами возник наш домовладелец, расхристанный как никогда. Его лицо сильно пострадало, и не только от доставленной Добряком пиццы. Свежая рана зияла на лбу, вокруг расположились царапины, а в некогда светлых волосах застряла кирпичная крошка. Но он еще держался на ногах, хоть и пошатывался; это зрелище заставило меня испугаться по-настоящему. Тем временем Кензо ослабил хватку и швырнул меня на диван, наподдав коленом, и я обругала его, валясь рядом с Павловым. Диван издал жалобный стон, который легко мог вырваться из уст любого из нас, особенно когда Кензо вернулся к коробке с рыболовными снастями, которую приволок с собой.
– Орудия палача, – с насмешкой произнес Картье, словно все мы собирались на славу повеселиться.
– Как вы выбрались оттуда?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102