он пойдет лично, чтобы своими глазами увидеть, как эта пицца готовится. И убедиться, что никто не харкнул в начинку или что-нибудь в этом духе.
– Спасибо! – сказала я ему вслед. – У меня сразу повысился аппетит.
Подождав, пока не захлопнется входная дверь, Слим подарил мне взгляд, предназначенный для спальни.
– Мне известны и другие способы разжечь у девушки аппетит.
– Мне тоже, – проговорила я без всякого выражения, – но меня нельзя включить нажатием кнопки, как ты проделываешь это в своих играх.
С секунду Слим просто стоял там, перед диваном, испытующе разглядывая меня.
– Я тебя чем-то обидел?
Я уже хотела было предложить ему присесть рядом, чтобы мы могли поговорить, но затем вспомнила о зрителях: что они подумают? Наш разговор по душам состоялся в результате в дальнем углу гостиной. Подальше от глаз остального мира.
– Ты здесь ни при чем, – сказала я Слиму, не покидая пределов «мертвой зоны». – Дело во всех остальных.
– В наблюдателях?
– Я помню все, что ты говорил, но у меня не получается выбросить из головы их постоянное присутствие где-то рядом. Это все меняет, и все интимные моменты, какие еще остались в нашей жизни, кажутся теперь немного искусственными.
– Ну, не знаю, – протянул Слим, и я догадалась, что упрямая сторона его натуры взяла сейчас верх. – По-моему, ты все принимаешь слишком близко к сердцу.
Зайдя Слиму за спину, я уставилась в окно.
– Ты тоже жалеешь, что мы согласились на эту затею с камерами, – сказала я. – Уверена. И хотелось бы, чтоб ты сам признал это.
За окном быстро темнело, и цветочный рынок лихорадочно сворачивал торговлю. Продавцы бегали туда-сюда с тележками, тачками и корзинами. Понемногу они выстроились в общую процессию, оставив за собою опавшие лепестки и завитушки сигаретного дыма, но продолжали перекрикиваться. Вилли нес караул за собственным прилавком. Со свежими букетами и рождественской гирляндой.
– Добряк Уильям предупреждал, что все может оказаться не так просто, каким это кажется на первый взгляд, – сказала я.
Ладони Слима легли мне на плечи. Нерешительное касание, обретшее уверенность, только когда я потянулась пожать их. Он сказал:
– Утром табло посоветовало мне получше затягивать пояс на халате.
– Я собиралась порекомендовать тебе то же самое.
– Сначала я здорово смутился, – продолжал Слим, – но затем подумал: собственно, а что мне прятать?
– Ты ждешь от меня сочувствия?
– Циско, когда богатство мужика измеряется двузначной цифрой, то это он должен сочувствовать девушкам.
– Неужели двузначной цифрой?
– Точно тебе говорю.
– Слим, будь это правдой, я обратилась бы за консультацией к врачу, прежде чем подпустить тебя к себе.
– Клянусь, я не вру насчет размеров, – настаивал он, – в сантиметрах.
Уже улыбаясь, я продолжала смотреть на процессию расходящихся по домам цветочников.
– Я думала, у вас, парней, стандартная шкала разбита на дюймы.
– У остальных – да, – признал Слим, – но переход на метрическую систему придал мне дополнительной уверенности.
– Это, однако, не повод размахивать предметом своей гордости перед веб-камерой, – заметила я. – Кто угодно может увидеть.
– Конечно, – согласился он, – но я не имею ни малейшего представления о том, кто эти люди, и именно это примирило меня с их присутствием. Они – никто, я вижу лишь имена на экране. Выдуманные псевдонимы. Почему меня должно беспокоить мнение какой-то Ночной Бабочки о моем приборе?
– Чье мнение? – спросила я, оборачиваясь.
– Я уже не помню точного псевдонима, – быстро сказал Слим. – Я хочу сказать: все эти люди не занимают того места в моей жизни, которое занимаешь ты.
– Не подлизывайся. – Я ткнула пальцем ему в грудь. – Всякий раз, когда с тобой захочет перекинуться парой слов обладательница подобного псевдонима, ставь меня, пожалуйста, в известность.
На губах Слима заиграла эта его удивительная улыбка.
– Честно говоря, ей не терпелось побольше разузнать о тебе.
Уж не знаю, надеялся ли Слим рассмешить меня этим своим признанием, но оно возымело прямо противоположный эффект.
– У меня серьезные отношения только с тобой и больше ни с кем, – сказала я и вдруг почувствовала себя легче воздуха. – Я хочу, чтобы между нами все было нормально, чтобы наши отношения продолжались, я правда этого хочу, но если мы не будем держать при себе самые сокровенные, интимные моменты, те маленькие тайны, о которых ты когда-то говорил мне, то тогда мне придется спросить: а что мы, вообще говоря, делаем вместе?
Слима, похоже, обеспокоила прозвучавшая в моем голосе новая нотка, и его удлиненное лицо, кажется, вытянулось еще больше. То, что я ему сказала, было вовсе не угрозой, я просто выпустила пар. В этом доме мне становилось все труднее выражать свои чувства. И все же я говорила честно. И надеялась только, что он сумеет меня понять.
– Знаешь, – сказал Слим, – давай побудем немного наедине, после ужина. Создадим несколько маленьких тайн, так сказать.
– Мне не хотелось бы куда-то выбираться, – заявила я. – Завтра опять на работу. Мне предстоит еще один день общения с людьми, которым действительно нравится крутиться перед камерой. Заметив, что Слим улыбнулся, я услышала скрежет ключа в замочной скважине. Не обратив на скрежет внимания, он заявил, что о том, чтобы выходить из дому, и речи не было.
– Что ж, пусть зрители последуют за нами в спальню. Камера ничего им не покажет, кроме пустого угла. Может, они и догадываются, что у нас на уме, Циско, но они не смогут помешать нам. Каких бы уродов ни привлекал наш веб-сайт, ни один из них все равно не попадет дальше экрана. С нашей точки зрения, их с тем же успехом могло и не существовать вообще.
Мне было ясно, к чему клонит Слим, но тут в комнату вбежал Павлов. И замер, задыхаясь, словно насмерть перепуганный воробей.
– Что-то не так? – спросила я.
Мой брат сжимал в руках картонку с пиццей. Впрочем, я уже засомневалась, что мы придем в восторг от того, что было внутри. Как выяснилось, с содержимым коробки все было в порядке; Павлова больше беспокоило содержимое автомобиля, припаркованного перед нашим домом. Мой брат прокашлялся, но даже и тогда не сумел выдавить ничего, кроме свистящего шепота:
– Там, снаружи, стоит «моррис трэвеллер», а в нем сидит старик.
– Он что, заблудился? – спросил Слим.
– В некотором роде, – с прискорбием произнес Павлов. – На нем ярко-красное женское платье.
25
Когда я приступила наконец к разделке пиццы, та уже успела остыть. Никто из нас, впрочем, не страдал от голода, и не только потому, что угощение простояло так долго, что поверхность начинки уже успела остекленеть. У нас со Слим-Джимом и Павловым просто не было настроения набивать брюхо, вопреки заботливым напоминаниям посторонних:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
– Спасибо! – сказала я ему вслед. – У меня сразу повысился аппетит.
Подождав, пока не захлопнется входная дверь, Слим подарил мне взгляд, предназначенный для спальни.
– Мне известны и другие способы разжечь у девушки аппетит.
– Мне тоже, – проговорила я без всякого выражения, – но меня нельзя включить нажатием кнопки, как ты проделываешь это в своих играх.
С секунду Слим просто стоял там, перед диваном, испытующе разглядывая меня.
– Я тебя чем-то обидел?
Я уже хотела было предложить ему присесть рядом, чтобы мы могли поговорить, но затем вспомнила о зрителях: что они подумают? Наш разговор по душам состоялся в результате в дальнем углу гостиной. Подальше от глаз остального мира.
– Ты здесь ни при чем, – сказала я Слиму, не покидая пределов «мертвой зоны». – Дело во всех остальных.
– В наблюдателях?
– Я помню все, что ты говорил, но у меня не получается выбросить из головы их постоянное присутствие где-то рядом. Это все меняет, и все интимные моменты, какие еще остались в нашей жизни, кажутся теперь немного искусственными.
– Ну, не знаю, – протянул Слим, и я догадалась, что упрямая сторона его натуры взяла сейчас верх. – По-моему, ты все принимаешь слишком близко к сердцу.
Зайдя Слиму за спину, я уставилась в окно.
– Ты тоже жалеешь, что мы согласились на эту затею с камерами, – сказала я. – Уверена. И хотелось бы, чтоб ты сам признал это.
За окном быстро темнело, и цветочный рынок лихорадочно сворачивал торговлю. Продавцы бегали туда-сюда с тележками, тачками и корзинами. Понемногу они выстроились в общую процессию, оставив за собою опавшие лепестки и завитушки сигаретного дыма, но продолжали перекрикиваться. Вилли нес караул за собственным прилавком. Со свежими букетами и рождественской гирляндой.
– Добряк Уильям предупреждал, что все может оказаться не так просто, каким это кажется на первый взгляд, – сказала я.
Ладони Слима легли мне на плечи. Нерешительное касание, обретшее уверенность, только когда я потянулась пожать их. Он сказал:
– Утром табло посоветовало мне получше затягивать пояс на халате.
– Я собиралась порекомендовать тебе то же самое.
– Сначала я здорово смутился, – продолжал Слим, – но затем подумал: собственно, а что мне прятать?
– Ты ждешь от меня сочувствия?
– Циско, когда богатство мужика измеряется двузначной цифрой, то это он должен сочувствовать девушкам.
– Неужели двузначной цифрой?
– Точно тебе говорю.
– Слим, будь это правдой, я обратилась бы за консультацией к врачу, прежде чем подпустить тебя к себе.
– Клянусь, я не вру насчет размеров, – настаивал он, – в сантиметрах.
Уже улыбаясь, я продолжала смотреть на процессию расходящихся по домам цветочников.
– Я думала, у вас, парней, стандартная шкала разбита на дюймы.
– У остальных – да, – признал Слим, – но переход на метрическую систему придал мне дополнительной уверенности.
– Это, однако, не повод размахивать предметом своей гордости перед веб-камерой, – заметила я. – Кто угодно может увидеть.
– Конечно, – согласился он, – но я не имею ни малейшего представления о том, кто эти люди, и именно это примирило меня с их присутствием. Они – никто, я вижу лишь имена на экране. Выдуманные псевдонимы. Почему меня должно беспокоить мнение какой-то Ночной Бабочки о моем приборе?
– Чье мнение? – спросила я, оборачиваясь.
– Я уже не помню точного псевдонима, – быстро сказал Слим. – Я хочу сказать: все эти люди не занимают того места в моей жизни, которое занимаешь ты.
– Не подлизывайся. – Я ткнула пальцем ему в грудь. – Всякий раз, когда с тобой захочет перекинуться парой слов обладательница подобного псевдонима, ставь меня, пожалуйста, в известность.
На губах Слима заиграла эта его удивительная улыбка.
– Честно говоря, ей не терпелось побольше разузнать о тебе.
Уж не знаю, надеялся ли Слим рассмешить меня этим своим признанием, но оно возымело прямо противоположный эффект.
– У меня серьезные отношения только с тобой и больше ни с кем, – сказала я и вдруг почувствовала себя легче воздуха. – Я хочу, чтобы между нами все было нормально, чтобы наши отношения продолжались, я правда этого хочу, но если мы не будем держать при себе самые сокровенные, интимные моменты, те маленькие тайны, о которых ты когда-то говорил мне, то тогда мне придется спросить: а что мы, вообще говоря, делаем вместе?
Слима, похоже, обеспокоила прозвучавшая в моем голосе новая нотка, и его удлиненное лицо, кажется, вытянулось еще больше. То, что я ему сказала, было вовсе не угрозой, я просто выпустила пар. В этом доме мне становилось все труднее выражать свои чувства. И все же я говорила честно. И надеялась только, что он сумеет меня понять.
– Знаешь, – сказал Слим, – давай побудем немного наедине, после ужина. Создадим несколько маленьких тайн, так сказать.
– Мне не хотелось бы куда-то выбираться, – заявила я. – Завтра опять на работу. Мне предстоит еще один день общения с людьми, которым действительно нравится крутиться перед камерой. Заметив, что Слим улыбнулся, я услышала скрежет ключа в замочной скважине. Не обратив на скрежет внимания, он заявил, что о том, чтобы выходить из дому, и речи не было.
– Что ж, пусть зрители последуют за нами в спальню. Камера ничего им не покажет, кроме пустого угла. Может, они и догадываются, что у нас на уме, Циско, но они не смогут помешать нам. Каких бы уродов ни привлекал наш веб-сайт, ни один из них все равно не попадет дальше экрана. С нашей точки зрения, их с тем же успехом могло и не существовать вообще.
Мне было ясно, к чему клонит Слим, но тут в комнату вбежал Павлов. И замер, задыхаясь, словно насмерть перепуганный воробей.
– Что-то не так? – спросила я.
Мой брат сжимал в руках картонку с пиццей. Впрочем, я уже засомневалась, что мы придем в восторг от того, что было внутри. Как выяснилось, с содержимым коробки все было в порядке; Павлова больше беспокоило содержимое автомобиля, припаркованного перед нашим домом. Мой брат прокашлялся, но даже и тогда не сумел выдавить ничего, кроме свистящего шепота:
– Там, снаружи, стоит «моррис трэвеллер», а в нем сидит старик.
– Он что, заблудился? – спросил Слим.
– В некотором роде, – с прискорбием произнес Павлов. – На нем ярко-красное женское платье.
25
Когда я приступила наконец к разделке пиццы, та уже успела остыть. Никто из нас, впрочем, не страдал от голода, и не только потому, что угощение простояло так долго, что поверхность начинки уже успела остекленеть. У нас со Слим-Джимом и Павловым просто не было настроения набивать брюхо, вопреки заботливым напоминаниям посторонних:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102