Или у вас не в порядке с логикой? Или нашего слова недостаточно?
– Эт-т-то ч-чудовищ-ще… эт-та т-тварь у вас на п-побегушках…
– М-м-м, кажется, здесь возникло некоторое… недопонимание… с вашей стороны, профессионал. Рабочий Коллберг не служит нам .
– Н-нет? Но…
– Ни в коем случае. Скорей наоборот: это мы служим ему.
В тот миг бывшему императору хотелось только одного: вновь овладеть своим телом – чтобы заткнуть пальцами уши, и голосом – чтобы завыть, чтобы сделать хоть что-то, лишь бы не слышать следующих, уже понятных ему слов.
– Как и вы .
Логотип погас. Экран был пуст, как взгляд самого Тан’элКота.
Вот теперь он понял. Наконец, когда было уже слишком поздно, понял. Он мнил себя повелителем судеб, думал, что фрактальное дерево вероятностей растет, подчиняясь лишь его воле. Он позволил себе обмануться.
Он поверил, что Советом попечителей движет разум, в то время как им правил лишь голод.
«Совет попечителей, – подумал он. – СП». На западном наречии любимая шутка Кейна выходила несмешной: на английском тот же акроним звучал BOG. По-английски – «болото». На мертвом славянском наречии – «бог» .
Коллберг вздохнул.
– Ты думаешь, что Пэллес мертва и Кейн погиб. Ты думаешь: какая еще может быть ему от меня польза? Почему я еще жив?
Медленно и неохотно Тан’элКот заставил себя поднять глаза и взглянуть в стеклянные рыбьи зенки.
– Да.
– Ну, во-первых, ты жив, потому что мы заключили сделку, а я не нарушаю слова – данного друзьям, во всяком случае. А во-вторых, мне нужно от тебя еще кое-что, прежде чем мы отправим тебя назад в Поднебесье.
Бывший император закрыл глаза.
– Помоги мне решить, – промолвил Коллберг, – как нам лучше использовать Веру Майклсон.
Тан’элКот опустил голову. У него не осталось сил даже на отчаяние.
– Поговори со мной, – подбодрил его Коллберг. – Поговори.
И Тан’элКот заговорил.
Темный аггел произвел на свет голема, мутное отражение своего прародителя в зеркале плоти. В глазах того, кто видит мир во сне, каждый из них был символом другого – а в этих снах символы воплощаются в жизнь; таков закон подобия.
Каждый из них был образом другого.
И в смертном своем бою каждый из них – равно темный аггел и его дитя – сражался с собой.
Глава двенадцатая
1
Кейнова Погибель оперся о посеребренные временем поручни, которыми была обнесена крыша палубной надстройки на барже и вгляделся в речные пристани города Анханы глазами цвета замерзшей реки под безоблачным, серо-голубым зимним небом. Фигура его была словно сработана из резного дуба и тугих канатов, обтянутых дубленой кожей. Волосы были острижены на полногтя. Нервно подрагивали мышцы на бритвенно-острых скулах.
Прищурившись на ярком рассветном солнце, он думал о судьбе.
Облачен он был в простую рубаху и мешковатые замшевые штаны чуть светлее его собственной загорелой кожи. В сундуке под койкой в каюте покоились алые одежды монастырского посла, но в них он более не нуждался; едва добравшись до посольства в Анхане, он намеревался отречься от своего поста.
Но вот затем…
В первый раз за столько лет, что и сам он не в силах был упомнить, Кейнова Погибель не знал, что ему делать дальше.
Город, лежавший вокруг, был ему домом в течение двадцати четырех лет. Здесь он родился, здесь, в окрестностях Промпарка, прошло его детство – те места видны были от причала. За спиной его, по другую сторону рукава Великого Шамбайгена, поднимались массивные стены Старого города Анханы, словно известняковые утесы, сложенные из блоков побольше той баржи, на которой он одолел все течение реки от самых Божьих Зубов. Почерневшая от копоти и лет стена в восемь раз выше человеческого роста стояла у самой воды.
Недалеко отсюда находилась и отцовская кузница; закрыв льдисто-блеклые глаза, Кейнова Погибель мог видеть и тесную комнатку на чердаке, где он спал в детстве. Мысленный взор мог перенести его в любой из прошедших часов, показать родителей, словно живых, или подсмотреть за теми, кто дремлет в комнатушке без окон даже в это ясное утро. Мог заглянуть в квартирку, где жила его первая любовь, или келью в подвале монастырского посольства, где провел столько часов на коленях в молитвенном трансе. Город был частью его семьи, родителем, нерожденным старшим братом. А теперь город болел.
Анхане грозил вирус.
Уже не первый день город лихорадило; в коллективные грезы его вплетался жаркий бред, и все же город не осознавал пока, насколько болен. Иммунная система его – имперская стража и войско – изготовилась сражаться с бактериальным заражением: растущей в чреве города колонией зловредных микробов кейнизма, философской хворью, поражавшей веру горожан в догматы Церкви Возлюбленных Детей Ма’элКота и в саму Империю. Распространяясь, очаг заразы источал токсины, рождающие, в свою очередь, болезненные нарывы беспорядков в отдаленных членах Города Чужаков и Лабиринта, переходящие порой на лик Старого города.
Иммунная система Анханы была идеально приспособлена к противодействию подобным инфекциям: очаги их быстро инкапсулировались, подавлялись и превращались в гнойные пузыри, где возможно было изничтожить каждую отдельную бактерию. И все же суставы города продолжали ныть, и лихорадка трясла все сильней с каждым днем, ибо вирус был истинным возбудителем поразившей город чумы.
Вирус – это совсем другая зараза.
Над северо-западной окраиной столицы, над Городом Чужаков, поднимался черными клубами дым. Выходящие на реку дома почернели от пожаров – те, что еще стояли, потому что большинство из них выгорело изнутри, а иные – дотла. То немногое, что можно было разглядеть в Городе Чужаков с причала, походило на горелые руины замка, по которому прошлась армия мародеров, вырезав в нем все живое.
Но Кейновой Погибели не было дела до нелюдей. Он лишь окинул нелюбопытным взором черные развалины. Кейнова Погибель родился пять дней тому назад, в горах, и не свыкся еще с новой жизнью. До сих пор он поминутно изумлялся тому, как действует на него мир, потому что сам он реагировал на происходящее вокруг иначе, нежели в прошлой жизни, и постоянно удивлялся собственной перемене.
Вот, например, сейчас: стоя на палубе баржи, он вдруг осознал, что, пожалуй, единственный ведает об истинной причине страданий города. Едва ли один или двое из сотен и тысяч кишевших вокруг людишек имели хотя бы понятие о вирусных инфекциях; сам он не знал о них, пока покойный ныне Винсон Гаррет не просветил его во всех подробностях. Но вместо того чтобы, спрыгнув на причал, возгласить граду погибель его, вместо того, чтобы мчаться в посольство, дабы предупредить об опасности исполняющего обязанности посла, вместо того чтобы претворить знание в действие, он только потяжелей оперся о поручни, пытаясь ногтем отковырять щепку, и продолжал смотреть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231
– Эт-т-то ч-чудовищ-ще… эт-та т-тварь у вас на п-побегушках…
– М-м-м, кажется, здесь возникло некоторое… недопонимание… с вашей стороны, профессионал. Рабочий Коллберг не служит нам .
– Н-нет? Но…
– Ни в коем случае. Скорей наоборот: это мы служим ему.
В тот миг бывшему императору хотелось только одного: вновь овладеть своим телом – чтобы заткнуть пальцами уши, и голосом – чтобы завыть, чтобы сделать хоть что-то, лишь бы не слышать следующих, уже понятных ему слов.
– Как и вы .
Логотип погас. Экран был пуст, как взгляд самого Тан’элКота.
Вот теперь он понял. Наконец, когда было уже слишком поздно, понял. Он мнил себя повелителем судеб, думал, что фрактальное дерево вероятностей растет, подчиняясь лишь его воле. Он позволил себе обмануться.
Он поверил, что Советом попечителей движет разум, в то время как им правил лишь голод.
«Совет попечителей, – подумал он. – СП». На западном наречии любимая шутка Кейна выходила несмешной: на английском тот же акроним звучал BOG. По-английски – «болото». На мертвом славянском наречии – «бог» .
Коллберг вздохнул.
– Ты думаешь, что Пэллес мертва и Кейн погиб. Ты думаешь: какая еще может быть ему от меня польза? Почему я еще жив?
Медленно и неохотно Тан’элКот заставил себя поднять глаза и взглянуть в стеклянные рыбьи зенки.
– Да.
– Ну, во-первых, ты жив, потому что мы заключили сделку, а я не нарушаю слова – данного друзьям, во всяком случае. А во-вторых, мне нужно от тебя еще кое-что, прежде чем мы отправим тебя назад в Поднебесье.
Бывший император закрыл глаза.
– Помоги мне решить, – промолвил Коллберг, – как нам лучше использовать Веру Майклсон.
Тан’элКот опустил голову. У него не осталось сил даже на отчаяние.
– Поговори со мной, – подбодрил его Коллберг. – Поговори.
И Тан’элКот заговорил.
Темный аггел произвел на свет голема, мутное отражение своего прародителя в зеркале плоти. В глазах того, кто видит мир во сне, каждый из них был символом другого – а в этих снах символы воплощаются в жизнь; таков закон подобия.
Каждый из них был образом другого.
И в смертном своем бою каждый из них – равно темный аггел и его дитя – сражался с собой.
Глава двенадцатая
1
Кейнова Погибель оперся о посеребренные временем поручни, которыми была обнесена крыша палубной надстройки на барже и вгляделся в речные пристани города Анханы глазами цвета замерзшей реки под безоблачным, серо-голубым зимним небом. Фигура его была словно сработана из резного дуба и тугих канатов, обтянутых дубленой кожей. Волосы были острижены на полногтя. Нервно подрагивали мышцы на бритвенно-острых скулах.
Прищурившись на ярком рассветном солнце, он думал о судьбе.
Облачен он был в простую рубаху и мешковатые замшевые штаны чуть светлее его собственной загорелой кожи. В сундуке под койкой в каюте покоились алые одежды монастырского посла, но в них он более не нуждался; едва добравшись до посольства в Анхане, он намеревался отречься от своего поста.
Но вот затем…
В первый раз за столько лет, что и сам он не в силах был упомнить, Кейнова Погибель не знал, что ему делать дальше.
Город, лежавший вокруг, был ему домом в течение двадцати четырех лет. Здесь он родился, здесь, в окрестностях Промпарка, прошло его детство – те места видны были от причала. За спиной его, по другую сторону рукава Великого Шамбайгена, поднимались массивные стены Старого города Анханы, словно известняковые утесы, сложенные из блоков побольше той баржи, на которой он одолел все течение реки от самых Божьих Зубов. Почерневшая от копоти и лет стена в восемь раз выше человеческого роста стояла у самой воды.
Недалеко отсюда находилась и отцовская кузница; закрыв льдисто-блеклые глаза, Кейнова Погибель мог видеть и тесную комнатку на чердаке, где он спал в детстве. Мысленный взор мог перенести его в любой из прошедших часов, показать родителей, словно живых, или подсмотреть за теми, кто дремлет в комнатушке без окон даже в это ясное утро. Мог заглянуть в квартирку, где жила его первая любовь, или келью в подвале монастырского посольства, где провел столько часов на коленях в молитвенном трансе. Город был частью его семьи, родителем, нерожденным старшим братом. А теперь город болел.
Анхане грозил вирус.
Уже не первый день город лихорадило; в коллективные грезы его вплетался жаркий бред, и все же город не осознавал пока, насколько болен. Иммунная система его – имперская стража и войско – изготовилась сражаться с бактериальным заражением: растущей в чреве города колонией зловредных микробов кейнизма, философской хворью, поражавшей веру горожан в догматы Церкви Возлюбленных Детей Ма’элКота и в саму Империю. Распространяясь, очаг заразы источал токсины, рождающие, в свою очередь, болезненные нарывы беспорядков в отдаленных членах Города Чужаков и Лабиринта, переходящие порой на лик Старого города.
Иммунная система Анханы была идеально приспособлена к противодействию подобным инфекциям: очаги их быстро инкапсулировались, подавлялись и превращались в гнойные пузыри, где возможно было изничтожить каждую отдельную бактерию. И все же суставы города продолжали ныть, и лихорадка трясла все сильней с каждым днем, ибо вирус был истинным возбудителем поразившей город чумы.
Вирус – это совсем другая зараза.
Над северо-западной окраиной столицы, над Городом Чужаков, поднимался черными клубами дым. Выходящие на реку дома почернели от пожаров – те, что еще стояли, потому что большинство из них выгорело изнутри, а иные – дотла. То немногое, что можно было разглядеть в Городе Чужаков с причала, походило на горелые руины замка, по которому прошлась армия мародеров, вырезав в нем все живое.
Но Кейновой Погибели не было дела до нелюдей. Он лишь окинул нелюбопытным взором черные развалины. Кейнова Погибель родился пять дней тому назад, в горах, и не свыкся еще с новой жизнью. До сих пор он поминутно изумлялся тому, как действует на него мир, потому что сам он реагировал на происходящее вокруг иначе, нежели в прошлой жизни, и постоянно удивлялся собственной перемене.
Вот, например, сейчас: стоя на палубе баржи, он вдруг осознал, что, пожалуй, единственный ведает об истинной причине страданий города. Едва ли один или двое из сотен и тысяч кишевших вокруг людишек имели хотя бы понятие о вирусных инфекциях; сам он не знал о них, пока покойный ныне Винсон Гаррет не просветил его во всех подробностях. Но вместо того чтобы, спрыгнув на причал, возгласить граду погибель его, вместо того, чтобы мчаться в посольство, дабы предупредить об опасности исполняющего обязанности посла, вместо того чтобы претворить знание в действие, он только потяжелей оперся о поручни, пытаясь ногтем отковырять щепку, и продолжал смотреть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231