Родители юноши одними из первых обратились к церкви Возлюбленных Детей; матушка была особенно страстно предана Ма’элКоту. Так что, разумеется, оба они стояли на трибуне, когда под восторженные крики толпы процессия вступила на стадион. Восторженные – покуда не начался бунт и крики не превратились в вопли.
Если бы Райте оказался там, он дрался бы, защищая родителей. Спас бы их. Но его там не было. Из-за Кейна.
Его отец и мать погибли в тот день. Их зарезали, точно скотину.
Из-за Кейна.
Из-за Кейна юноша перековал себя в меч.
В последующие годы Райте посвятил себя изучению Кейна и его народа, чужеплеменной расы актири . Он стал ведущим экспертом Монастырей не только по Кейну, но и по актири. Именно Райте открыл, откуда взялись таинственные артане, захватившие власть в Забожье, а вскоре после этого убедил Совет Братьев сделать его первым послом Монастырей при артанском дворе.
Миряне могли верить тому, что твердила им церковь, – что Кейн сдох в тот день на песке стадиона Победы. Райте знал правду. Где-то как-то, но убийца его родителей был жив и радовался своей гнусной победе. Райте видел его в ночных кошмарах и каждую ночь заново давал свою клятву.
«Я назову тебе свое имя ».
Он назовет свое имя миру, но именем этим будет не «Райте из Анханы». «Райте» стал маской, карнавальным костюмом, которые он носил, скрывая свое истинное обличье. «Райте» был хрупок, нестоек, он разлетелся в куски с первого удара – пустой горшок, не более. Тот, кто перенял его лицо, был клинком, откованным в огне и закаленным во льду. Только в самых темных, потаенных мечтах, в сказках, коими живой меч убаюкивал себя за полночь, когда призраки прошлого теснились вокруг ложа, осмеливался он назвать себя настоящим именем.
Его звали Кейнова Погибель.
Детская выходка? Он сам это знал – но, когда клятва была произнесена, он и был юнцом. Теперь, семь лет спустя, у него щеки горели при мысли о том, как унизительно было бы выдать кому-либо, как он по сию пору ценит эту мальчишескую выходку… и оттого она еще прочней врастала в душу.
Приняв это имя, юноша с ним принял и неразрывную клятву. И теперь он ждал в своем неусыпном бдении.
Сравнивая историю Кейна с записями в монастырских архивах, он обнаружил одну черту, которая, на его взгляд, определяла Кейна как явление. В каждом из запечатленных для истории похождений этого чудовища – от тривиальнейшего убийства до эпического сражения под Серено, где была разгромлена кхуланская орда, – всегда имелась ключевая точка, момент равновесия, когда появление Кейна решительно направляло ход событий по новому, неожиданному пути.
Каким-то образом Кейн ухитрился стоять за каждым историческим событием на протяжении всей жизни Райте. И этот урок был выжжен, будто тавро, изнутри черепной коробки юноши.
Откуда появилась Империя? Кейн спас Анхану под Серено, а Ма’элКот одержал победу над превосходящими силами Липке во время Степной войны. Откуда появился Ма’элКот? Кейн добыл для Ма’элКота корону Дал’каннита. Как Райте стал Погибелью Кейна? Как Погибель Кейна оказалась послом Монастырей у артан?
Ответ на каждый вопрос приводил к Кейну.
Для Райте это стало личным правилом буравчика, столь же потаенным, как его мрачные фантазии, – ничего не предпринимать, пока не решишь, при чем тут Кейн. Это правило служило краеугольным камнем всех его начинаний за последний семь лет. Связь могла быть отдаленной, смутной, многоступенчатой – но всегда находилась. Так он поддерживал свое нескончаемое бдение.
Возмездие перестало играть для Райте какую бы то ни было роль. Само собой, он вступал на этот путь, снедаемый жаждой мести, но месть калечит душу, она относилась к тем стремлениям, которые Райте отбросил, как змея сбрасывает шкуру. Кейна не следует карать. Его следует уничтожить .
Ничего личного.
В конце концов, разве Кейн не такая же пешка в руках судьбы, как сам Райте? Кейн не собирался убивать его родителей; это вмешалась рука судьбы, словно сама вселенная решила породить Погибель Кейна.
Себя, и свою миссию, и свою мечту стать Погибелью Кейна Райте воспринимал теперь как метафору, так же, как стал метафорой его противник. Для церкви Возлюбленных Детей Ма’элКота Кейн был Князем Хаоса, Врагом господним. Символом самых низменных инстинктов человечества: жадности, подлейшего самолюбия и злобы, символом всего, что противостояло церкви. Он олицетворял ту часть людской натуры, что натравляла мужа на мужа, жену на жену, – саморазрушительную жажду крови, являвшую собой величайшую угрозу Будущему Человечества.
И в этом состояла фундаментальная ошибка церкви: возвысив Кейна до роли Врага господня, она питала силой легенды о нем. Сам Райте был верным элКотанцем, как и его родители, но он находил поразительным, что церковь может признавать, будто кто-то или что-то в силах противостоять Ма’элКоту. Хотя, согласно церковной догме, противостояние Кейна служило – против вражьей воли – вящей славе Ма’элКота. Райте мерещилось порой, что дело обстоит противоположным образом.
Кейн – он такой.
Все сводилось к одному простому вопросу. Чтобы правильно ответить посланцам Митондионна, он должен был понять: при чем тут Кейн?
На одно ужасающее, головокружительное мгновение Райте подумал вдруг, что никакой связи с Кейном может и не найтись. Бездна сомнения разверзлась под ногами, и только отчаянная борьба с собой удержала его от падения. Связь есть. Не может не быть. И он найдет ее. Должен найти.
Это судьба.
3
– М-м-м… господин Райте?
Сосредоточенность его вновь разрушил елейный голосок Птолана.
Райте открыл глаза. Из распахнутого окна на него смотрела ночь мириадами подслеповатых звезд. Сколько часов он просидел в дремоте, покуда возможности проходили мимо? Он вскочил с кресла, покраснев от внезапно накатившей ярости:
– Сгнои свои кишки, Птолан, я же говорил – не тревожить!..
– Про… простите, брат, только брат Талле явился, говорит, на Артанском зеркале огоньки горят, и вы сами приказывали, в любой час, чем бы ни занимались….
– Л-ладно, – прорычал Райте. – Да заткнись ты, благостью Джанто! Иду уже.
4
Окинув взглядом переполненный зал, Дамон из Джантоген-Блафф, исполняющий обязанности посла Монастырей при Дворе Бесконечности, позволил себе испытать некоторое удовлетворение. Оркестр играл изумительно; посреди огромного зала колыхались в танце сотни пар, в то время как в сбившейся вдоль стен и в боковых нишах толпе скользили десятки юных послушников в белых рясах с подносами, полными бокалов и закусок. Свет лился ниоткуда, словно самый воздух пламенел, слегка подрагивая в такт вальсу и озаряя собравшихся сиянием более нежным и завораживающим, чем свет простых фонарей, отчего мужчины казались еще более блистательными, женщины – более прекрасными, а окружение их – поистине совершенным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231