– Доносят, что у вас тут завелся смутьян…
О черт. Черт. Теперь понимаю.
Только теперь.
Дело не в празднике Успения: до него еще несколько дней. Все из-за меня. Я – смутьян, говорят они, и, честно сказать, поспорить с ними трудно.
Смутьянов из Ямы переводят в Шахту.
Это будет венец моей тюремной карьеры.
Я смотрю на Делианна.
«Если…» – шепчут его измученные глаза.
И вокруг толпятся люди, готовые за меня умереть…
Я протягиваю стражникам обе руки, подставляя запястья, и вздыхаю, когда старший по наряду защелкивает кандалы.
– Ну ладно, как скажете, – говорю я. – Пошли.
8
Меня тащат по сходням двое стражников, больно ухватив под мышки. Ступни волочатся по земле, бьются о ступеньки – я слышу это, но не чувствую.
Над Ямой гуляет эхо потрясенного молчания. Все смотрят, не в силах поверить, что я позволил себя увести.
Я всегда был полон сюрпризов.
Мы добираемся до галереи. Я кричу зэкам, пока меня еще слышно:
– Держитесь! – Стражники волокут меня по мосткам мимо бесконечного строя арбалетчиков. – Работайте – танцуйте ! Ждите. Три правила остаются в силе.
Я обращаюсь ко всем; выделить Орбека или т’Пассе – значит пометить их в глазах стражи, и тогда их прикуют рядом со мной в Шахте.
– Когда я вернусь, готовьтесь – будет веселье!
Мы останавливаемся перед дверями в Шахту. Щели вокруг нее сочатся безумием, гнилью, бешеными воплями.
Старший по наряду снимает фонарь с крюка над дверью, чтобы запалить фитиль собственного, еще несколько стражников следуют его примеру. Поднимая засов, офицер ухмыляется мне.
– А ты крутой, да?
Я не снисхожу до ответа.
– Знаешь, – продолжает он, – много я видел таких крутых – здесь, на свету.
Он распахивает дверь. Воздух, поднимающийся из Шахты, насыщен влагой и скверной настолько, что в рот мне будто вколачивает язык давно сдохшей коровы. Не просто смрад гниющего мяса и зловонного дыхания: эссенция безумия, от которого люди готовы жрать собственное дерьмо, покуда не сгниют зубы.
Прикованные к стенам по обе стороны прохода заключенные бьются в оковах, прячут лица от слабого света, что сочится из Ямы. В глубине черной глотки Шахты кто-то находит в себе силы кричать. Стены покрыты росой, сгустившимся дыханием, но даже она посерела от грязи, которую выдыхают «шахтеры». Вырубленные в полу ступеньки уводят в бесконечную темноту, куда стекают склизкие испражнения.
Помню, как я очутился здесь в последний раз. Помню тех, кто жался к стенам Шахты, покуда мы с Таланн пробирались по предательски скользкой лестнице к выгребному колодцу, и я волок Ламорака на спине. Большинство из них уже не могло умолять о пощаде. Они были низведены до положения не скотов, а вещей: комья порванных нервов и гноящихся язв, у которых осталась единственная функция – переживать неспешное скольжение вместе с отбросами по ступеням, ведущим к смерти.
Я едва смог пройти мимо них спокойно – а я тогда был моложе и куда круче.
Сейчас я и ходить-то не могу.
Хорошо что мне не придется самому спускаться в Шахту. Не уверен, что смог бы дойти.
Когда меня переносят через порог, я могу думать только о том, как гноятся ожоги на бедрах, и о том, как будут они выглядеть через пару дней, если смазывать их чужим дерьмом – но на косяке я замечаю темную зарубку, пальца в два шириной, со стороны засова.
И вспоминаю:
Я нащупываю щель вокруг двери и рукоятью боевого кинжала забиваю туда клинок метательного ножа. Так я запирал дверь квартиры, где жил в детстве, – только вместо ножа у меня была монетка. Запор не остановит стражников, но задержит их и предупредит нас – мы услышим скрежет.
Я протягиваю руку поверх плеч стражника и касаюсь зарубки, пока меня проносят мимо. Семь лет дерево в глубине Шахты впитывало ее гнилостные испарения и потемнело вровень с зелено-черным косяком, но вот он – знак, оставленный Кейном.
Оставленный мною.
– Чему ты радуешься, урод? – хмурится офицер.
Я оборачиваюсь к нему:
– Отвали.
Он отвешивает мне увесистую оплеуху, разбив губу, расшатав пару зубов и озарив черную бездну передо мной яркими звездами. Я продолжаю улыбаться. Это больно, но что же поделаешь?
Улыбаться всегда больно.
– Когда я вернусь, – бормочу я онемевшими от удара губами, – я тебе напомню правило номер раз.
Он фыркает себе под нос.
– «Когда» вернешься, тварь? Не вернешься ты. Здесь и подохнешь.
– Ладно.
Я выворачиваю шею, чтобы бросить взгляд через плечо и далеко вниз, на Делианна. Вспоминается, как мы сидели за одним столиком в кафетерии больше двадцати пяти лет тому назад. Как он спросил меня: «Забудь о том, насколько это возможно. Ты этого хочешь?» А потом, словно обезьянья лапа, принял мой ответ и дал больше, чем я просил.
Я посылаю ему прощальный кивок. Мой самый старый друг. Нравится мне это или нет – лучший из моих друзей.
– Ладно, – повторяю я. – Если вернусь.
Богиня на полставки думала, что мертва. Она была права.
Убийственно права.
Но то была эпоха неупокоенных, когда души и тела бродили по земле вместе и по раздельности. Среди богов гибель и возрождение – естественный цикл бытия. Когда человек, который был прежде богом, позвал к себе дух ее, он был уверен, что она отзовется.
Убийственно уверен.
В руках его была мощь легионов: за спиной его стояли мириады, заключенные в его душе, и миллиарды почитателей бога праха и пепла, и могущество самой богини.
И вышел против них единственный смертный и сказал им «Нет!»
И вся сила богов не могла сломить его. Могли они лишь надеяться обратить его «Нет» в «Да».
Пат .

Глава шестнадцатая
1
Время.
Долгое время.
Долгое, долгое, долгое время.
Осознание.
Осознание отсутствия: чего-то недоставало.
Всего.
Не было ничего.
Ничего, что имело бы имя, что можно описать словами, – не было здесь. Даже темноты. Даже пустоты. Даже отсутствия.
Только осознание.
На поле сознания металась единственная, нечаянная мысль:
– Когда я появилась, здесь не было никакого «здесь».
И с этой мыслью явилось понимание, и с пониманием вернулась память, и память эта заставила Пэллес Рил мечтать, чтобы у нее остался рот, потому что она хотела кричать.
Но «рот» и «крик» можно описать словами, а ничего такого не было вокруг нее.
2
В один день по всем сайтам сети проросла поганками новая иммерсионная игра. Назвалась она «СимРека» (тм) и, являясь продолжением классической серии компьютерных стратегических игр, отличалась от них парой оригинальных фичей. Смысл игры оставался по-прежнему примитивным: игрок брал на себя роль бога-хранителя речной долины в Поднебесье, и целью его было преобразовать жалкие поселения земледельцев и горняков, составлявших основу населения долины, в высокоразвитую цивилизацию. Путь к этой цели был, однако, усеян опасностями, начиная от простых циклов засух и наводнений до катастроф вроде смерчей, землетрясений и даже извержения вулканов, от болезней сельхозкультур и поломок оборудования до нападений драконов и вторжений враждебных эльфов и гномов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231