Когда мы с ним в последний раз оказались в одной комнате, он пытался раскроить мне череп разводным ключом.
Сейчас он обитал в девственно чистой двухкомнатной квартирке с кремово-белыми стенами и натуральными, богом клянусь, деревянными накладками на дверные и оконные рамы. Занавески. Мебель. Стол в гостиной. Холодильник, полный нормальной жратвы, и кухня, стерильная, как операционная. Ванная, собственная уборная прямо в квартире и даже душевая, выдающая горячую воду по десять минут в день.
И отец.
Отец: выбритый, одетый во все чистое. Рубашка не новая, но хотя бы целая. Совершенно седые волосы коротко острижены. В глазах светится разум. Отец, который смог пожать мне руку и сказать, что надеется снова познакомиться со мной теперь, когда рассудок вернулся к нему. Который смог меня обнять. От которого пахло человеком, а не скотобойней.
Не помню, о чем мы в тот день говорили, так меня потрясла встреча с совершенно чужим и все же моим отцом. Я словно вернулся в прошлое, когда мне было пять лет, отец не сходил с ума, а мать могла зайти в комнату и обнять меня.
А когда мы улетели, Вило снял бархатную перчатку.
Вило, извольте заметить, заботился о своих работниках. Славился этим. Через пару месяцев после того, как я запродался ему, он начал искать отца. Выяснилось, что отцовская болезнь, хоть неизлечимая, все же поддавалась терапии. Получая определенную комбинацию медикаментов, он пришел в себя настолько, что мог удержаться на постоянной должности помощника сетеведа – оплачивать квартиру и даже порой побаловать себя приличным ужином в столовой.
А еще Вило мне объяснил, что работа отца прямо связана с моей. Если я разорву контракт, отца тоже уволят. И через неделю он вернется в квартиру 3F, если не хуже.
Так что я спрятал гордыню куда подальше и сделал как велят. Иначе мне не удавалось изгнать из памяти эту вонь.
Вот в этом весь Хэри Майклсон: парень, который пойдет на все, только чтобы не вернуться в квартиру 3F.
Нет, это несправедливо. Он на самом деле хороший парень.
Из тех, кто думает, будто, если он будет делать то, что сказано, с его любимыми все будет в порядке. Он – тот глубоко несчастный человек, что сидит за столом в три часа утра, когда в голове клубится горький дым над пеплом надежд. Тот, кем хотела видеть меня Шенна.
Натурщик для «Царя Давида».
Забавно: Шенна влюбилась в Кейна, но жить с ним не могла. Жить она могла с Хэри. Любила ли его? Не припомню.
Если бы я мог ее спросить…
7
Сколько горя мы причинили друг другу…
Господи, я помню, как впервые ее увидал: за столом в конференц-зале Студии. Я только что вернулся после двух мегахитов подряд: «Отступление из Бодекена» и «Последний оплот Серено»; Ханнто-Коса только что обратился ко мне с просьбой отыскать корону Дал’каннита. Коллберг решил сколотить многосерийное Приключение с целой командой актеров и со мною в главной роли. Нас было шестеро, и Коллберг даже подобрал мне романтическую пару – он вечно требовал подбавить в мои приключения секса. Предполагалось, что свободное время я буду проводить, ухлестывая за Ольгой Бергман, роскошной блондинкой нордической внешности, игравшей кхриллианскую рыцаршу по имени Мараде. Хорошая девочка была Ольга, восходящая звезда, с гулким смехом и великолепными мускулами чемпионки мира по культуризму, и она вполне готова была подыграть…
Но на другом конце стола сидела Шенна.
Для актрисы она была очень застенчива, по крайней мере тогда. Сдержанная. Впечатлительная. Не от мира сего.
Светлая.
Меня, конечно, знали все: я был первой звездой всех Студий мира. Все видели «Последний оплот», и каждый считал своим долгом высказать мне свое восхищение. Обычная лесть. На протяжении всей встречи они пересмеивались, шутили, спрашивали друг друга, какой эпизод кому больше понравился… все, кроме Шенны. Она не сказала ни слова.
Когда лично Коллберг наконец задал ей вопрос прямо, она тихонько ответила: «Моего любимого эпизода на кубике нет». Покраснела и опустила глаза, словно застыдилась. Коллберг не отставал.
– Мне больше всего нравится, – открыла она в конце концов свой постыдный секрет, – думать о жителях Анханы – как они ложатся вечерами или встают поутру, целуются, обнимают детей. Обо всех, кто никогда не узнает, на что ты пошел, чтобы спасти их.
– Ну что за детский лепет, – бросил я тогда. – Я не ради них старался. А ради рейтинга.
Шенна пожала плечами.
– Но ведь этого они тоже не узнают, – проговорила она и подарила мне одну из тех зажигательных полуулыбочек, от которых у меня заходилось сердце.
Вот так я и попался.
Самое скверное, что ни шанса у нас не было. Проживи мы вместе хоть сто лет, Шенна никогда не поняла бы, что такое квартира 3F. Я оглядываюсь на совместную нашу жизнь и диву даюсь – как я мог не понимать, что со мною творится?
Я хотел создать мир, где не было такого места, как квартира 3F, где она принадлежала допотопному прошлому, засыпанная пылью веков, чтобы никогда не восстать. Я хотел навеки изгнать из своего мира ее смрад.
И поэтому я построил собственную квартиру 3F, и назвал ее Эбби, и заперся в ней, и делал вид, что счастлив. Черт, в Эбби было хуже. Из своей каморки я мог хотя бы сбежать. Мог бороться с вонью.
А Эбби заставляла меня сражаться, чтобы вернуться к ней.
И теперь, когда я заключен в темницу, когда бездонная вонючая Шахта весь мой мир превращает в квартиру 3F, я так счастлив, что хочется хохотать в голос. Уже и не припомню, когда я был настолько счастлив в последний раз.
Нет, погодите, могу.
Я помню…
8
Несколько переодетых солдат видят меня и замирают, дотрагиваясь руками до складок одежды, в которых спрятано оружие.
Я иду вперед, дружески улыбаясь им.
Золотистый песок арены похрустывает под моими сапогами. Солнце припекает; я вижу его алое сияние на верхней границе поля зрения.
Все мои сомнения и вопросы разлетаются, как голуби из шляпы фокусника. Знакомая песня адреналина в жилах баюкает, словно колыбельная. Стук крови в ушах глушит все остальные звуки, кроме хруста песка под ногами.
Теперь меня замечает Тоа-Сителл; его светлые глаза распахиваются, губы начинают двигаться.
Он трогает Ма’элКота за руку, и голова императора поворачивается ко мне замедленно и угрожающе, как башня танка…
Вот когда я был в последний раз полностью, безоговорочно, совершенно счастлив: семь лет тому назад на песке стадиона Победы.
Счастлив. По той же причине, что и сейчас.
Я знал, что вот-вот умру.
Не смерть радует меня; вовсе не костлявая кривит мои ободранные губы в мучительной улыбке. А то, что умру я в Поднебесье. Что мне не надо возвращаться домой .
Больше никогда не надо возвращаться.
Черт, и знаете что?
Мне нравится даже смрад.
Здесь пахнет грязными улицами Сан-Франциско летним вечером;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231
Сейчас он обитал в девственно чистой двухкомнатной квартирке с кремово-белыми стенами и натуральными, богом клянусь, деревянными накладками на дверные и оконные рамы. Занавески. Мебель. Стол в гостиной. Холодильник, полный нормальной жратвы, и кухня, стерильная, как операционная. Ванная, собственная уборная прямо в квартире и даже душевая, выдающая горячую воду по десять минут в день.
И отец.
Отец: выбритый, одетый во все чистое. Рубашка не новая, но хотя бы целая. Совершенно седые волосы коротко острижены. В глазах светится разум. Отец, который смог пожать мне руку и сказать, что надеется снова познакомиться со мной теперь, когда рассудок вернулся к нему. Который смог меня обнять. От которого пахло человеком, а не скотобойней.
Не помню, о чем мы в тот день говорили, так меня потрясла встреча с совершенно чужим и все же моим отцом. Я словно вернулся в прошлое, когда мне было пять лет, отец не сходил с ума, а мать могла зайти в комнату и обнять меня.
А когда мы улетели, Вило снял бархатную перчатку.
Вило, извольте заметить, заботился о своих работниках. Славился этим. Через пару месяцев после того, как я запродался ему, он начал искать отца. Выяснилось, что отцовская болезнь, хоть неизлечимая, все же поддавалась терапии. Получая определенную комбинацию медикаментов, он пришел в себя настолько, что мог удержаться на постоянной должности помощника сетеведа – оплачивать квартиру и даже порой побаловать себя приличным ужином в столовой.
А еще Вило мне объяснил, что работа отца прямо связана с моей. Если я разорву контракт, отца тоже уволят. И через неделю он вернется в квартиру 3F, если не хуже.
Так что я спрятал гордыню куда подальше и сделал как велят. Иначе мне не удавалось изгнать из памяти эту вонь.
Вот в этом весь Хэри Майклсон: парень, который пойдет на все, только чтобы не вернуться в квартиру 3F.
Нет, это несправедливо. Он на самом деле хороший парень.
Из тех, кто думает, будто, если он будет делать то, что сказано, с его любимыми все будет в порядке. Он – тот глубоко несчастный человек, что сидит за столом в три часа утра, когда в голове клубится горький дым над пеплом надежд. Тот, кем хотела видеть меня Шенна.
Натурщик для «Царя Давида».
Забавно: Шенна влюбилась в Кейна, но жить с ним не могла. Жить она могла с Хэри. Любила ли его? Не припомню.
Если бы я мог ее спросить…
7
Сколько горя мы причинили друг другу…
Господи, я помню, как впервые ее увидал: за столом в конференц-зале Студии. Я только что вернулся после двух мегахитов подряд: «Отступление из Бодекена» и «Последний оплот Серено»; Ханнто-Коса только что обратился ко мне с просьбой отыскать корону Дал’каннита. Коллберг решил сколотить многосерийное Приключение с целой командой актеров и со мною в главной роли. Нас было шестеро, и Коллберг даже подобрал мне романтическую пару – он вечно требовал подбавить в мои приключения секса. Предполагалось, что свободное время я буду проводить, ухлестывая за Ольгой Бергман, роскошной блондинкой нордической внешности, игравшей кхриллианскую рыцаршу по имени Мараде. Хорошая девочка была Ольга, восходящая звезда, с гулким смехом и великолепными мускулами чемпионки мира по культуризму, и она вполне готова была подыграть…
Но на другом конце стола сидела Шенна.
Для актрисы она была очень застенчива, по крайней мере тогда. Сдержанная. Впечатлительная. Не от мира сего.
Светлая.
Меня, конечно, знали все: я был первой звездой всех Студий мира. Все видели «Последний оплот», и каждый считал своим долгом высказать мне свое восхищение. Обычная лесть. На протяжении всей встречи они пересмеивались, шутили, спрашивали друг друга, какой эпизод кому больше понравился… все, кроме Шенны. Она не сказала ни слова.
Когда лично Коллберг наконец задал ей вопрос прямо, она тихонько ответила: «Моего любимого эпизода на кубике нет». Покраснела и опустила глаза, словно застыдилась. Коллберг не отставал.
– Мне больше всего нравится, – открыла она в конце концов свой постыдный секрет, – думать о жителях Анханы – как они ложатся вечерами или встают поутру, целуются, обнимают детей. Обо всех, кто никогда не узнает, на что ты пошел, чтобы спасти их.
– Ну что за детский лепет, – бросил я тогда. – Я не ради них старался. А ради рейтинга.
Шенна пожала плечами.
– Но ведь этого они тоже не узнают, – проговорила она и подарила мне одну из тех зажигательных полуулыбочек, от которых у меня заходилось сердце.
Вот так я и попался.
Самое скверное, что ни шанса у нас не было. Проживи мы вместе хоть сто лет, Шенна никогда не поняла бы, что такое квартира 3F. Я оглядываюсь на совместную нашу жизнь и диву даюсь – как я мог не понимать, что со мною творится?
Я хотел создать мир, где не было такого места, как квартира 3F, где она принадлежала допотопному прошлому, засыпанная пылью веков, чтобы никогда не восстать. Я хотел навеки изгнать из своего мира ее смрад.
И поэтому я построил собственную квартиру 3F, и назвал ее Эбби, и заперся в ней, и делал вид, что счастлив. Черт, в Эбби было хуже. Из своей каморки я мог хотя бы сбежать. Мог бороться с вонью.
А Эбби заставляла меня сражаться, чтобы вернуться к ней.
И теперь, когда я заключен в темницу, когда бездонная вонючая Шахта весь мой мир превращает в квартиру 3F, я так счастлив, что хочется хохотать в голос. Уже и не припомню, когда я был настолько счастлив в последний раз.
Нет, погодите, могу.
Я помню…
8
Несколько переодетых солдат видят меня и замирают, дотрагиваясь руками до складок одежды, в которых спрятано оружие.
Я иду вперед, дружески улыбаясь им.
Золотистый песок арены похрустывает под моими сапогами. Солнце припекает; я вижу его алое сияние на верхней границе поля зрения.
Все мои сомнения и вопросы разлетаются, как голуби из шляпы фокусника. Знакомая песня адреналина в жилах баюкает, словно колыбельная. Стук крови в ушах глушит все остальные звуки, кроме хруста песка под ногами.
Теперь меня замечает Тоа-Сителл; его светлые глаза распахиваются, губы начинают двигаться.
Он трогает Ма’элКота за руку, и голова императора поворачивается ко мне замедленно и угрожающе, как башня танка…
Вот когда я был в последний раз полностью, безоговорочно, совершенно счастлив: семь лет тому назад на песке стадиона Победы.
Счастлив. По той же причине, что и сейчас.
Я знал, что вот-вот умру.
Не смерть радует меня; вовсе не костлявая кривит мои ободранные губы в мучительной улыбке. А то, что умру я в Поднебесье. Что мне не надо возвращаться домой .
Больше никогда не надо возвращаться.
Черт, и знаете что?
Мне нравится даже смрад.
Здесь пахнет грязными улицами Сан-Франциско летним вечером;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231