– Лицо Тан’элКота свела мучительная гримаса. – А куски, надо полагать, сожрет.
– Ты же не думаешь, что я… Да это невозможно! Ты же не всерьез!..
– Нет? – Тан’элКот снова протянул ей изувеченную кисть.
Эвери уставилась на нее, не в силах выговорить ни слова, и машинально прикрыла рот рукой.
– Что… что за тварь? Кто за этим стоит? Это все имеет отношение к Коллбергу?
– Лучше вам не знать. Вы и так видели слишком много. Порой невежество – благодать, бизнесмен. В данном случае некоторая доля невежества может спасти вам жизнь.
– Значит, не скажешь.
– Вы мне все равно не поверите.
Медленно и чопорно – вот теперь годы давали о себе знать – Эвери выпрямилась, отняв руку от лица. Она глянула в единственный здоровый глаз бывшего императора, и губы ее сами собой привычно поджались.
– И почему? – спросила она ровным тоном. – С какой стати я должна помогать тебе?
– Я не прошу помочь мне. Я прошу помочь Вере.
– С чего я должна верить тебе? Признаюсь, твои… увечья… потрясли меня, но откуда мне знать, где ты их заработал? Может, попал в автомобильную аварию. Или тебя избили в подворотне.
В лицо ей бросилась кровь. Гнев заполнил каждый уголок души, опустошенной ужасом и трепетом. Она в бешенстве стиснула кулаки.
– Ты же убийца. Лжец. Ты привязал моего сына к кресту. Ты думаешь, я прощу тебя? Думаешь, я могу простить? Думаешь, я не знаю, кто звонил мне той ночью? Думаешь, не знаю, кто прикинулся…
Слова не шли на язык; скорбь, раздиравшая ей душу, не позволяла выразить себя словами. «Карл… ох, Карл…» – повторяла она про себя, и слезы горячими иглами ткнулись в глаза.
– Ты мразь, – прошептала она. – Ты подлый, двуличный, безродный…
– Бизнесмен, – тихо прервал ее Тан’элКот, и голос его был как объятье. – То не был обман. Я на самом деле являюсь вашим сыном – в смысле куда более буквальном, чем вы, боюсь, в силах осознать.
– Я видела… – процедила она сквозь стиснутые зубы, – видела, как ты… прикидывался… на суде над Коллбергом. Ты не Карл.
– Не целиком, верно; однако вполне . Карл здесь, внутри меня. Он напуган, печален и очень по вам тоскует.
Опустив голову, она попыталась сдержать слезы и уткнулась лицом в ладони, будто зажимая открытую рану.
– Как ты смеешь… – Шепот ее был едва слышен. – Да как ты смеешь произносить его имя?
– Мама… – тихонько ответил ей голос сына. – Мама, закрой глаза, и я с тобой. Пускай чуть-чуть, ненадолго – но я здесь. Ты нужна мне, мама…
У нее подкосились ноги, и она упала на грудь великану.
– Ох, Карл… Как ты можешь? Как можешь ты так поступать со мной ?!
Нечеловечески могучие руки обняли ее, и, отдаваясь их невообразимой силе, Эвери испытала странное удовлетворение. На какой-то миг она вновь стала трудной, норовистой девчонкой, наконец-то заслужившей объятья отца куда добрей того, которым наградила ее судьба. Увечная ладонь поглаживала короткие серо-стальные волосы.
– Мама, пожалуйста, помоги ей. Ты не представляешь, что они хотят с ней сотворить. Мы – ты и все мы – мы единственная ее надежда. Мама, она же моя дочь. Ты обещала, когда я улетал в Консерваторию, помнишь? Ты обещала, что всегда будешь меня ждать. Пожалуйста… ты же знаешь, я не стал бы просить, если бы мы так не нуждались в тебе…
Судорожно вздохнув, Эвери собрала остатки сил и вырвалась из великанских объятий. Гордо выпрямившись, она несколько секунд взирала на собственные сжатые кулаки, прежде чем набралась духа и вновь глянула на пристегнутую к стальному операционному столу Веру.
– Поклянись… поклянись, что ты… – прохрипела она и запнулась, едва не потеряв самообладания.
Жилы на ее шее трепетали.
– Поклянись, что никогда больше так не сделаешь, – выдавила она, глядя на свое расплывчатое отражение в стекле, – поклянись, и я исполню все, о чем ты попросишь.
4
Когда ее вовсе не было, Вера бывала почти довольна.
Уходили глаза, и какая-то другая девочка видела ими холодный свет, и блескучие, сверкающие железки, и большое зеркало на одной стене; уходили уши, и еще одна другая девочка слышала шелест вентиляции, и как хлопают двери, и как кто-то бормочет вполголоса, как папа всегда при бабушке; третья девочка ощущала холодный металл под пятками и затылком и тонкий пластик больничной пижамы; четвертая нюхала всякие лекарства.
И память свою Вера отдала другой девочке, только эта, пятая, была из всех самая несчастная, потому что пятой маленькой девочке приходилось помнить страшное, от которого она все кричала, и кричала, и кричала.
Но сама Вера не была ни одной из пяти маленьких девочек. Ее вообще почти не было. Она была здесь, в большом тихом темном месте, и старалась сделать его все темней и тише, потому что была совсем-совсем уверена, что, если тут будет достаточно тихо и темно и другие девочки перестанут ее тревожить время от времени, она сможет наконец вновь услышать реку.
Других забот у нее не осталось; вот почему ее только почти не было.
Если бы ее не было совсем, ей бы не было так одиноко.
Ну вот, опять возвращался великан. Он топотал в тишине и кричал на нее – так громко . Но он не мог ее увидеть, пока она не шевелилась и не отвечала ему. Она знала, что он вовсе не хочет так шуметь; это чувствовалось в его сдавленном, задыхающемся голосе, в том, как он пытался назвать ее «милой» и просил взять за руку.
Великан ей не нравился – она помнила его с тех пор, когда была кем-то, с того единственного раза, когда папа ее отвел в Кунсткамеру. Он и тогда ее напугал немножко – руки загребущие, глаза завидущие, как у тролля из-под моста – но совсем немножко, потому что мама его не боялась и река – тоже.
А сейчас она была совсем одна в тихом темном месте, а великан подходил все ближе. Она пыталась оттолкнуть его, удержать на границе тьмы и тьмы, и какое-то время ей казалось, что получится. Она могла удерживать его темнотой; чем темней становилось вокруг, тем дальше оставалось до великана. Она и раньше так делала, но он всегда возвращался, а она так устала…
Устала отталкивать его, убегать от пяти маленьких девочек, устала прятаться в темноте и тишине, а великан словно никогда не уставал…
– Вера? Вера, детка, ты меня слышишь ?
На самом деле она не слышала – это она поручила второй маленькой девочке, и та слышала голос гран-маман; третья девочка ощущала прикосновение руки, первая другая девочка видела лицо гран-маман в резком и ярком свете ламп, четвертая ощущала исходящий от нее затхлый запашок.
– Вера, слушай меня внимательно. Это очень важно.
Когда-то давным-давно мама ей сказала, что она должна слушаться гран-маман, пока папа за ней не придет. Притворяться бесполезно; обмануть маму ей никогда не удавалось. Вера могла притворяться так старательно, что сама себе верила, но мама всегда знала лучше – и мама велела ей слушаться гран-маман.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231
– Ты же не думаешь, что я… Да это невозможно! Ты же не всерьез!..
– Нет? – Тан’элКот снова протянул ей изувеченную кисть.
Эвери уставилась на нее, не в силах выговорить ни слова, и машинально прикрыла рот рукой.
– Что… что за тварь? Кто за этим стоит? Это все имеет отношение к Коллбергу?
– Лучше вам не знать. Вы и так видели слишком много. Порой невежество – благодать, бизнесмен. В данном случае некоторая доля невежества может спасти вам жизнь.
– Значит, не скажешь.
– Вы мне все равно не поверите.
Медленно и чопорно – вот теперь годы давали о себе знать – Эвери выпрямилась, отняв руку от лица. Она глянула в единственный здоровый глаз бывшего императора, и губы ее сами собой привычно поджались.
– И почему? – спросила она ровным тоном. – С какой стати я должна помогать тебе?
– Я не прошу помочь мне. Я прошу помочь Вере.
– С чего я должна верить тебе? Признаюсь, твои… увечья… потрясли меня, но откуда мне знать, где ты их заработал? Может, попал в автомобильную аварию. Или тебя избили в подворотне.
В лицо ей бросилась кровь. Гнев заполнил каждый уголок души, опустошенной ужасом и трепетом. Она в бешенстве стиснула кулаки.
– Ты же убийца. Лжец. Ты привязал моего сына к кресту. Ты думаешь, я прощу тебя? Думаешь, я могу простить? Думаешь, я не знаю, кто звонил мне той ночью? Думаешь, не знаю, кто прикинулся…
Слова не шли на язык; скорбь, раздиравшая ей душу, не позволяла выразить себя словами. «Карл… ох, Карл…» – повторяла она про себя, и слезы горячими иглами ткнулись в глаза.
– Ты мразь, – прошептала она. – Ты подлый, двуличный, безродный…
– Бизнесмен, – тихо прервал ее Тан’элКот, и голос его был как объятье. – То не был обман. Я на самом деле являюсь вашим сыном – в смысле куда более буквальном, чем вы, боюсь, в силах осознать.
– Я видела… – процедила она сквозь стиснутые зубы, – видела, как ты… прикидывался… на суде над Коллбергом. Ты не Карл.
– Не целиком, верно; однако вполне . Карл здесь, внутри меня. Он напуган, печален и очень по вам тоскует.
Опустив голову, она попыталась сдержать слезы и уткнулась лицом в ладони, будто зажимая открытую рану.
– Как ты смеешь… – Шепот ее был едва слышен. – Да как ты смеешь произносить его имя?
– Мама… – тихонько ответил ей голос сына. – Мама, закрой глаза, и я с тобой. Пускай чуть-чуть, ненадолго – но я здесь. Ты нужна мне, мама…
У нее подкосились ноги, и она упала на грудь великану.
– Ох, Карл… Как ты можешь? Как можешь ты так поступать со мной ?!
Нечеловечески могучие руки обняли ее, и, отдаваясь их невообразимой силе, Эвери испытала странное удовлетворение. На какой-то миг она вновь стала трудной, норовистой девчонкой, наконец-то заслужившей объятья отца куда добрей того, которым наградила ее судьба. Увечная ладонь поглаживала короткие серо-стальные волосы.
– Мама, пожалуйста, помоги ей. Ты не представляешь, что они хотят с ней сотворить. Мы – ты и все мы – мы единственная ее надежда. Мама, она же моя дочь. Ты обещала, когда я улетал в Консерваторию, помнишь? Ты обещала, что всегда будешь меня ждать. Пожалуйста… ты же знаешь, я не стал бы просить, если бы мы так не нуждались в тебе…
Судорожно вздохнув, Эвери собрала остатки сил и вырвалась из великанских объятий. Гордо выпрямившись, она несколько секунд взирала на собственные сжатые кулаки, прежде чем набралась духа и вновь глянула на пристегнутую к стальному операционному столу Веру.
– Поклянись… поклянись, что ты… – прохрипела она и запнулась, едва не потеряв самообладания.
Жилы на ее шее трепетали.
– Поклянись, что никогда больше так не сделаешь, – выдавила она, глядя на свое расплывчатое отражение в стекле, – поклянись, и я исполню все, о чем ты попросишь.
4
Когда ее вовсе не было, Вера бывала почти довольна.
Уходили глаза, и какая-то другая девочка видела ими холодный свет, и блескучие, сверкающие железки, и большое зеркало на одной стене; уходили уши, и еще одна другая девочка слышала шелест вентиляции, и как хлопают двери, и как кто-то бормочет вполголоса, как папа всегда при бабушке; третья девочка ощущала холодный металл под пятками и затылком и тонкий пластик больничной пижамы; четвертая нюхала всякие лекарства.
И память свою Вера отдала другой девочке, только эта, пятая, была из всех самая несчастная, потому что пятой маленькой девочке приходилось помнить страшное, от которого она все кричала, и кричала, и кричала.
Но сама Вера не была ни одной из пяти маленьких девочек. Ее вообще почти не было. Она была здесь, в большом тихом темном месте, и старалась сделать его все темней и тише, потому что была совсем-совсем уверена, что, если тут будет достаточно тихо и темно и другие девочки перестанут ее тревожить время от времени, она сможет наконец вновь услышать реку.
Других забот у нее не осталось; вот почему ее только почти не было.
Если бы ее не было совсем, ей бы не было так одиноко.
Ну вот, опять возвращался великан. Он топотал в тишине и кричал на нее – так громко . Но он не мог ее увидеть, пока она не шевелилась и не отвечала ему. Она знала, что он вовсе не хочет так шуметь; это чувствовалось в его сдавленном, задыхающемся голосе, в том, как он пытался назвать ее «милой» и просил взять за руку.
Великан ей не нравился – она помнила его с тех пор, когда была кем-то, с того единственного раза, когда папа ее отвел в Кунсткамеру. Он и тогда ее напугал немножко – руки загребущие, глаза завидущие, как у тролля из-под моста – но совсем немножко, потому что мама его не боялась и река – тоже.
А сейчас она была совсем одна в тихом темном месте, а великан подходил все ближе. Она пыталась оттолкнуть его, удержать на границе тьмы и тьмы, и какое-то время ей казалось, что получится. Она могла удерживать его темнотой; чем темней становилось вокруг, тем дальше оставалось до великана. Она и раньше так делала, но он всегда возвращался, а она так устала…
Устала отталкивать его, убегать от пяти маленьких девочек, устала прятаться в темноте и тишине, а великан словно никогда не уставал…
– Вера? Вера, детка, ты меня слышишь ?
На самом деле она не слышала – это она поручила второй маленькой девочке, и та слышала голос гран-маман; третья девочка ощущала прикосновение руки, первая другая девочка видела лицо гран-маман в резком и ярком свете ламп, четвертая ощущала исходящий от нее затхлый запашок.
– Вера, слушай меня внимательно. Это очень важно.
Когда-то давным-давно мама ей сказала, что она должна слушаться гран-маман, пока папа за ней не придет. Притворяться бесполезно; обмануть маму ей никогда не удавалось. Вера могла притворяться так старательно, что сама себе верила, но мама всегда знала лучше – и мама велела ей слушаться гран-маман.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231