– Кейн!
– Да?
– Я передумал, – проговорил я. – По-моему, это похоже на самый настоящий рай.
Ближе к нему, чем я заслуживаю, закончил я мысленно.
Он поднялся на ноги, державшие его почти уверенно, подошел к обращенному на закат окну. Вечернее солнце красило его фигуру золотом и багрецом.
– Рад, что тебе так кажется, Крис, – отозвался он, – потому что так хорошо тебе больше не будет.
– Не понимаю.
Он посмотрел на закат.
– Я расскажу тебе историю…
2
Конец света наступил.
Старый мир, каким мы его знали, оказался разрушен вмиг, и на месте его воздвигся новый, иной, так похожий на своего предшественника, что возможно было обмануться их сходством. Время несуществования, разделившее их, само сводилось к нулю; никто не видел и не слышал, даже не ощутил разрыва, но люди знали.
Все переменилось.
Из объяснений Кейна я понимал, что произошло в миг обновления мира. Заклятие, начертанное рунами на клинке Косалла, заперло шаблон сознания Ма’элКота, как проделало это с богиней, – но поскольку сама богиня в этот момент при посредстве Хэри касалась речной песни, душа Ма’элКота прошла сквозь них обоих. Этот призрак, тень, бесплотный разум расточился бы, как дым на ветру, поглощенный великой песней, если бы не образ возвышенного Ма’элКота: икона, которой молились ежедневно миллионы Возлюбленных Детей, божество, которое наделяли они силой своего преклонения. Сила эта резонировала с паттернами самого Ма’элКота столь точно, что гармоническое смещение заставило их слиться полностью – и при посредстве Хэри и богини они коснулись Песни Шамбарайи.
В этот миг он стал в равной мере богом людей и составной частью мирового разума: силой, равной которой не было во всей многотысячелетней истории Дома. Он получил точку опоры и перевернул мир.
Он стал миром.
Но не тем, какого жаждал слепой бог.
Хватка слепого бога на сознании Ма’элКота была сугубо материальной: ее воплощал мыслепередатчик, имплантированный в череп физического тела Ма’элКота и оставшийся в его материальном трупе. И хотя в каком-то смысле Ма’элКот был таким же коллективным разумом, как слепой бог, он оставался личностью; и личность эта была прежде всего художником, так что разрушить красоту мира было ему не под силу.
Соединенная мощь массы его поклонников и Шамбарайи позволяла богу настраивать свою ауру даже на гармоники мирового разума. Он разлился рекой, навязывая свою волю великой симфонии, которой был Т’нналлдион – Дом.
Его удар был изящен: он расширил силовой щит, отсекавший Анхану от порталов Уинстона, до пределов всей планеты. В долю секунды прервались передачи от всех актеров в Поднебесье.
А в следующий миг он добавил в Песнь мира новую ноту. Ни Кейн, ни я не смогли внятно описать ее действие. Можно сказать, что он слегка подправил местные законы физики.
Он уничтожил вероятность воплощения слепого бога.
Уничтожил напрочь: на квантовом уровне.
Малая доля слепого бога, простершаяся в Поднебесье, распалась, и останки ее брызнули фонтаном угольно-черных осколков. Тварь, будто рассеченный лопатой червь, свернулась клубком в своем логове, чтобы зализывать раны и копить злобу.
Социальные полицейские в Анхане ощутили эту перемену: на них внезапно накатила паника, настоящая, древняя – бессмысленный ужас заблудившегося в темном, глухом лесу, в объятьях нелюдского бога. Многие кричали, все до единого – пошатнулись, большинство бежало прочь, иные обратили оружие против друг друга или стреляли в воздух.
Некоторые повернулись против Кейна, павшего на колени посреди Божьей дороги, другие – к лимузину, третьи целились в любую мишень, какая попадется. Все они погибли, не успев нажать на курок.
Несколько социков выжили. Я еще не решил, что с ними делать.
Покуда пусть посидят в Яме.
Когда Кейн закончил свой рассказ о конце света, я поразился иронии судьбы.
– Ты сделал его богом. Ты даровал ему преображение, и он вознесся на небеса. В день Успения.
– Ага.
– Ты взял легенду о Кейне и Ма’элКоте и воплотил ее в жизнь.
– Легенда, – промолвил Кейн, – это такое неопределенное понятие…
– Ты победил врага, исполнив заветное его желание.
Он пожал плечами.
– Я не совсем уверен, что могу назвать его врагом. – Он вздохнул. – У нас… сложные отношения.
– Не понимаю одного, – заметил я. – Откуда я взялся? Почему я жив? При чем я здесь вообще?
Улыбка сошла с его лица. Опустив глаза, он переплел пальцы и пулеметно пощелкал суставами.
– Это, – ответил он, – совсем другая история.
3
Новый рассказ его начинается через пару дней после конца света: когда собраны были сотни, тысячи трупов, отрыты могилы и зажжены погребальные костры. Начинается на бушприте Старого города – на груде камней, бывшей когда-то Шестой башней, над песчаной косой. Кейн стоял на песке, держа на руках дочку, а почетная стража – все оставшиеся в живых рыцари двора – смотрели на них с развалин.
Но я не стану пересказывать его повесть: меня гораздо сильней трогает собственная. Его подарок, устройство, которое он зовет Кейновым Зерцалом, позволило мне поздней увидать все, описанное им, своими глазами. И, невзирая на увиденное, для меня важней, как именно я поведу свой рассказ.
Начинается он так.
Рука обнимает Веру за плечи. Девочка висит у него на шее, уткнувшись лобиком в ямку над ключицей. На плечи Веры наброшена шаль с белыми кистями – знак траура, по обычаям Анханы; Кейн облачен в новые штаны и куртку черной кожи, препоясан простой веревкой; на ногах его мягкие туфли.
В клинке Косалла отражается восходящее солнце, покуда Кейн прощается с женой.
Не стану пересказывать, о чем беседовали они трое в те минуты. Зерцало – оно стоит на моем столе, покуда я пишу эти строки, – показало мне не все, но и о том, что я знаю, вспоминать нестерпимо. Скажу лишь, что прощание их было кратким и сердечным. Остальное пусть поведает Кейн, коли захочет; желающих прошу к нему и обращаться.
Скажу одно: Пэллес Рил пожелала уйти.
Она не могла быть одновременно женщиной и богиней; хотя в ее власти было воссоздать свое смертное тело, вернуть душу смертной ей было не под силу. Стать богом – значит навеки остаться не до конца личностью, но стать до конца богиней она еще могла.
И не придумать ей было лучшего способа сохранить в безопасности своих близких.
А когда отзвучали слова прощания, Кейн вогнал меч в валун перед собою по самую рукоять.
– Вера, милая, слезь-ка на минуту, – пробормотал он, опуская девочку на мокрый песок. Та послушно отступила на шаг.
– Поехали, – пробормотал он себе под нос.
И сила, к которой он обращался, ответила ему огнем.
Он простер руки к камню, и с ладоней его сорвалось пламя жарче солнца; зрители заслонили руками лица, и даже Кейну пришлось зажмуриться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231