пахнет мордобоем и увечьями, пахнет алкашами, из которых удобно вытрясать мелочь, и тупичками, где на полшага впереди полиции можно перепрыгнуть через забор.
Вот почему я счастлив.
Ох, Шенна…
Если бы…
Вот тот колокол, в чью глотку я хотел бы забить звон.
Если бы я мог постичь это, когда Шенна была жива. Если бы мог поделиться с ней. Она могла бы не понять – черт, да я знаю, что ни фига бы она не поняла! – но мне хочется думать, что она порадовалась бы моему счастью.
Я умру свободным. Разве может быть что-то лучше?
Я свободен.
9
Вспоминаю Криса и его лекции насчет имен. Теперь его слова делаются ясней. Отец когда-то сказал мне, что я не только Кейн, и он был прав. Но он не понимал, что я больше, чем и Хэри Майклсон. Хэри был славный парень. Любил жену, любил дочку, любил отца и весь мир. Он просто не сдюжил. Не его вина. У него таланта не оказалось.
У него не было ни шанса.
Потому что я ему ни шанса не дал.
Браслет кандалов на моем запястье не лучший инструмент, и работать мне приходится в темноте. С другой стороны, у меня не осталось ничего, кроме времени. Стены Шахты сложены из того же пористого известняка, куда мягче, чем железо, которым я прикован. Я не тороплюсь, и получается у меня неплохо, хотя действую я исключительно на ощупь.
По временам мимо проходит «козел» с размоченными сухарями, что сходят здесь за пайку, и в тусклом мерцании его фонаря я вижу, как растет мой труд.
Простая надпись:
ХЭРИ МАЙКЛСОН
И две даты под ней.
Первая: тот день, когда Вило отвез меня повидать отца.
И вторая: пожалуй, что сегодня.
Он заслуживает эпитафии, но на камне я ее выбивать не стану.
Я – его эпитафия.
10
Мир желает звать меня Кейном. Но это имя тесно для меня. Я не должен забывать, что Кейн – лишь часть моей сущности. Когда-нибудь имя мое разрастется, чтобы охватить меня полностью. Но пока довольно и этого. Потому что Кейн – актер.
Актер – тот, кто действует.
Мне нужно к чему-то приложить руки. Что-то делать.
То, что я умираю, прикованный к стене Шахты, – подарок богов: мне не приходится тратить времени на выбор пути. Путь остался только один.
Крис говорил, что черная Сила сочится даже сквозь скалы Донжона. Что она повсюду, что мы притягиваем и направляем ее, сами не осознавая этого. Энергия в самой фундаментальной своей форме. А Сила есть Сила, говорил он. Почему бы колдовским чарам не течь по проводам и микросхемам, думаю я. Главное – точная настройка.
Я обращаюсь к умению, забытому на четверть века. Сплетаю пальцы обеих рук в мудре трех пальцев и принимаюсь за древние-древние дыхательные упражнения. Колдовской транс придет ко мне не сразу, но Кейн войдет в него. Много лет назад его учили этому. Меня учили.
Я почувствую Силу.
Паралитик средних лет был лишь ролью, которую я играл, чтобы выжить на Земле. Мне он больше не нужен.
Я встану на ноги.
Богиня на полставки отошла в землю мертвых и сражалась там с чудовищами. С собой она привела чадо темного аггела и человека, который был богом. Порой сражались они против нее, а порой – с нею обок, ибо в краю призраков и теней трудно отличить врага от друга.
В стране мертвых уверенным можно быть лишь в одном. В собственном «я». Вот почему легенды населяют эти края чудовищами.
Говорят, что, долго сражаясь с чудовищами, рискуешь сам стать чудовищем. Это неправда.
Гораздо страшнее обнаружить, что ты всегда был чудовищем.
Глава восемнадцатая
1
Анхана окружила Дамона из Джантоген-Блафф феерическими джунглями из снов.
Дуб оттеснил его в сторону и взметнулся вверх из трещины в стене дока. Дамон отпрыгнул назад и налетел на участок пшеницы, вымахавшей в рост человека: стебли с хрустом прорастали молодыми побегами, и те превращались из малых крупиц в высокие колосья, пока он смотрел на них, открыв рот от изумления и страха. По камням, обвивая его лодыжки, змеились тыквенные и арбузные усики. Тесня друг друга, из Шамбайгена поднимались яблони, ивы и персиковые деревья. Расталкивая, приподнимая и переворачивая понтонные пирсы, они росли так быстро, что на верхних ветках оставалась тина, свисавшая вниз зелеными гирляндами.
Через несколько минут река превратилась в болото, а защитная стена Старого города стала выглядеть непролазной чащей, рябившей листвой и яркими соцветиями.
«Это сделал я», – подумал Дамон.
Гудение в его венах – странное жужжание, пузырившееся вверх и вниз по шее, врывавшееся в голову и выходившее из нее, – началось со слабого шипения, но затем, по мере того как зелень пожирала город, оно вскипело и дошло до точки взрыва. Он знал, что погрузился в сон: такое могло случиться только в сновидении.
Монахи, которым Дамон велел патрулировать доки и ожидать появления Райте, вооруженного мечом святого Берна, были опытными эзотериками: ветеранами и специалистами в навыках тайных операций, начиная от рукопашных поединков и кончая магической контрразведкой. При первых шорохах растительности, восставшей к жизни вокруг них, они рассеялись и залегли в укрытия, как настоящие профессионалы.
Он остался один.
Дамон больше не видел их в буйстве переплетенной зелени и не был уверен, что хочет этого. Он не был уверен ни в чем. «Что-то мне нехорошо, – подумал Дамон. – Меня знобит. Наверное, я все еще болен. Это какой-то лихорадочный сон».
Он несколько дней не покидал территорию доков. Дамон не мог держаться в стороне. Он лично расставил по постам дозорных и охранников, но не смел довериться им. Когда дела заставляли его удаляться от берега, ему чудились видения, в которых Райте ускользал, как юркая змея, и убегал.
А он знал, что Райте был в центре всего происходящего в Анхане. Он не мог дать ему уйти, иначе все надежды на ответ оказались бы тщетными. И поэтому Дамон возвращался к реке, мерил берег шагами, взглядом и ждал, потому что во всей Анхане мог доверять лишь самому себе.
«Потому что это мой сон».
Живот болел: посреди неистовства зелени его кишки извивались, как черви. Желчь вырвалась рвотой – изо рта выплеснулась молочно-белая жидкость с коричневыми прожилками. Сколько времени прошло с тех пор, как он ел в последний раз? И что он ел в последний раз?
Коричневые прожилки походили на кровь.
Он вытер рот тыльной стороной ладони, и прикосновение к губам ужалило его резкой болью. Губы шелушились, покрывались трещинами и пачкали руку алой кровью. Ему хотелось пить – ужасно хотелось пить: Он встал на колени, набрал в ладони холодную речную воду и поднес ко рту, но язык превратил жидкость в гвозди и битое стекло. Он чувствовал, как осколки ранили горло и резали внутренности…
«Наверное, мне нужна не вода, а что-то другое».
Дамон обернулся к лужице рвоты и сравнил коричневые прожилки в белой пене с липким красным пятном на тыльной стороне ладони.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231
Вот почему я счастлив.
Ох, Шенна…
Если бы…
Вот тот колокол, в чью глотку я хотел бы забить звон.
Если бы я мог постичь это, когда Шенна была жива. Если бы мог поделиться с ней. Она могла бы не понять – черт, да я знаю, что ни фига бы она не поняла! – но мне хочется думать, что она порадовалась бы моему счастью.
Я умру свободным. Разве может быть что-то лучше?
Я свободен.
9
Вспоминаю Криса и его лекции насчет имен. Теперь его слова делаются ясней. Отец когда-то сказал мне, что я не только Кейн, и он был прав. Но он не понимал, что я больше, чем и Хэри Майклсон. Хэри был славный парень. Любил жену, любил дочку, любил отца и весь мир. Он просто не сдюжил. Не его вина. У него таланта не оказалось.
У него не было ни шанса.
Потому что я ему ни шанса не дал.
Браслет кандалов на моем запястье не лучший инструмент, и работать мне приходится в темноте. С другой стороны, у меня не осталось ничего, кроме времени. Стены Шахты сложены из того же пористого известняка, куда мягче, чем железо, которым я прикован. Я не тороплюсь, и получается у меня неплохо, хотя действую я исключительно на ощупь.
По временам мимо проходит «козел» с размоченными сухарями, что сходят здесь за пайку, и в тусклом мерцании его фонаря я вижу, как растет мой труд.
Простая надпись:
ХЭРИ МАЙКЛСОН
И две даты под ней.
Первая: тот день, когда Вило отвез меня повидать отца.
И вторая: пожалуй, что сегодня.
Он заслуживает эпитафии, но на камне я ее выбивать не стану.
Я – его эпитафия.
10
Мир желает звать меня Кейном. Но это имя тесно для меня. Я не должен забывать, что Кейн – лишь часть моей сущности. Когда-нибудь имя мое разрастется, чтобы охватить меня полностью. Но пока довольно и этого. Потому что Кейн – актер.
Актер – тот, кто действует.
Мне нужно к чему-то приложить руки. Что-то делать.
То, что я умираю, прикованный к стене Шахты, – подарок богов: мне не приходится тратить времени на выбор пути. Путь остался только один.
Крис говорил, что черная Сила сочится даже сквозь скалы Донжона. Что она повсюду, что мы притягиваем и направляем ее, сами не осознавая этого. Энергия в самой фундаментальной своей форме. А Сила есть Сила, говорил он. Почему бы колдовским чарам не течь по проводам и микросхемам, думаю я. Главное – точная настройка.
Я обращаюсь к умению, забытому на четверть века. Сплетаю пальцы обеих рук в мудре трех пальцев и принимаюсь за древние-древние дыхательные упражнения. Колдовской транс придет ко мне не сразу, но Кейн войдет в него. Много лет назад его учили этому. Меня учили.
Я почувствую Силу.
Паралитик средних лет был лишь ролью, которую я играл, чтобы выжить на Земле. Мне он больше не нужен.
Я встану на ноги.
Богиня на полставки отошла в землю мертвых и сражалась там с чудовищами. С собой она привела чадо темного аггела и человека, который был богом. Порой сражались они против нее, а порой – с нею обок, ибо в краю призраков и теней трудно отличить врага от друга.
В стране мертвых уверенным можно быть лишь в одном. В собственном «я». Вот почему легенды населяют эти края чудовищами.
Говорят, что, долго сражаясь с чудовищами, рискуешь сам стать чудовищем. Это неправда.
Гораздо страшнее обнаружить, что ты всегда был чудовищем.
Глава восемнадцатая
1
Анхана окружила Дамона из Джантоген-Блафф феерическими джунглями из снов.
Дуб оттеснил его в сторону и взметнулся вверх из трещины в стене дока. Дамон отпрыгнул назад и налетел на участок пшеницы, вымахавшей в рост человека: стебли с хрустом прорастали молодыми побегами, и те превращались из малых крупиц в высокие колосья, пока он смотрел на них, открыв рот от изумления и страха. По камням, обвивая его лодыжки, змеились тыквенные и арбузные усики. Тесня друг друга, из Шамбайгена поднимались яблони, ивы и персиковые деревья. Расталкивая, приподнимая и переворачивая понтонные пирсы, они росли так быстро, что на верхних ветках оставалась тина, свисавшая вниз зелеными гирляндами.
Через несколько минут река превратилась в болото, а защитная стена Старого города стала выглядеть непролазной чащей, рябившей листвой и яркими соцветиями.
«Это сделал я», – подумал Дамон.
Гудение в его венах – странное жужжание, пузырившееся вверх и вниз по шее, врывавшееся в голову и выходившее из нее, – началось со слабого шипения, но затем, по мере того как зелень пожирала город, оно вскипело и дошло до точки взрыва. Он знал, что погрузился в сон: такое могло случиться только в сновидении.
Монахи, которым Дамон велел патрулировать доки и ожидать появления Райте, вооруженного мечом святого Берна, были опытными эзотериками: ветеранами и специалистами в навыках тайных операций, начиная от рукопашных поединков и кончая магической контрразведкой. При первых шорохах растительности, восставшей к жизни вокруг них, они рассеялись и залегли в укрытия, как настоящие профессионалы.
Он остался один.
Дамон больше не видел их в буйстве переплетенной зелени и не был уверен, что хочет этого. Он не был уверен ни в чем. «Что-то мне нехорошо, – подумал Дамон. – Меня знобит. Наверное, я все еще болен. Это какой-то лихорадочный сон».
Он несколько дней не покидал территорию доков. Дамон не мог держаться в стороне. Он лично расставил по постам дозорных и охранников, но не смел довериться им. Когда дела заставляли его удаляться от берега, ему чудились видения, в которых Райте ускользал, как юркая змея, и убегал.
А он знал, что Райте был в центре всего происходящего в Анхане. Он не мог дать ему уйти, иначе все надежды на ответ оказались бы тщетными. И поэтому Дамон возвращался к реке, мерил берег шагами, взглядом и ждал, потому что во всей Анхане мог доверять лишь самому себе.
«Потому что это мой сон».
Живот болел: посреди неистовства зелени его кишки извивались, как черви. Желчь вырвалась рвотой – изо рта выплеснулась молочно-белая жидкость с коричневыми прожилками. Сколько времени прошло с тех пор, как он ел в последний раз? И что он ел в последний раз?
Коричневые прожилки походили на кровь.
Он вытер рот тыльной стороной ладони, и прикосновение к губам ужалило его резкой болью. Губы шелушились, покрывались трещинами и пачкали руку алой кровью. Ему хотелось пить – ужасно хотелось пить: Он встал на колени, набрал в ладони холодную речную воду и поднес ко рту, но язык превратил жидкость в гвозди и битое стекло. Он чувствовал, как осколки ранили горло и резали внутренности…
«Наверное, мне нужна не вода, а что-то другое».
Дамон обернулся к лужице рвоты и сравнил коричневые прожилки в белой пене с липким красным пятном на тыльной стороне ладони.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231