При виде женщины его голубые глазки становились маслеными.
– Мой брат! – Леонид потыкал в грудь пальцем себя, а потом Семена. – Родной брат! Дотюмкал, немчина?
– Тюмкал, тюмкал, – заулыбался Ганс. От выпитой водки лицо его еще больше побагровело, бровей совсем не было видно.
– За новую развеселую жизнь, братишка! – разлив водку в рюмки, провозгласил Леонид.
– Гут-гут, – закивал Ганс, ловко опрокинул рюмку в свой большой рот и, подцепив вилкой со сковороды огромный кусок яичницы, с аппетитом стал жевать.
– Вот жрет! – с восхищением посмотрел на него Леонид. – Запросто может без хрена молочного поросеночка один убрать.
– Швайн гут, гут! – кивал денщик Бергера.
Семен выпил рюмку, взял с тарелки кусок сыра, положил на хлеб, он даже улыбки не смог из себя выдавить.
– Не пойму я, – посмотрел хмельными глазами на брата Леонид. – То ли болезнь тебя так скрутила, то ли жалеешь, что не ушел отсюда? Да и куда идти-то? Москву не сегодня завтра возьмут, Питер окружен… Куда бы ты делся-то? В Хабаровский край? И туда скоро доберутся, если не немцы, так японцы. Они давно точат зубы на Дальний Восток. Капут, братишка, гнилой Советской власти!
– Москау капут! – оживился Ганс и отправил в рот кусок сала.
– Гнилой строй – гнилая армия, – продолжал Леонид. – Теперь надо, Сеня, думать, как по новому жизнь устраивать.. Иди ко мне в отряд! Тут такие дела начнутся! Получишь парабеллум…
– Эта работенка не по мне, – сказал Семен.
– Хочешь, поговорю с комендантом, и тебя определят на строительство базы?
– Спина не гнется, – потер поясницу Семен. – Мне и на леса-то теперь не забраться.
– Вот что ты заработал у Советской власти, – рассмеялся Леонид. – А я – тюрягу! А теперь все, братишка, в наших руках… Вот еще приедет Григорий Борисович Шмелев! Мы тут порядочек наведем… Небу станет тошно!
– Я уж как-нибудь перебьюсь, – глухо уронил Семен. – Да и тебе не советую лезть из кожи… А как наши вернутся?
– А вот этого видал? – Леонид сунул под нос брату кукиш. Светлые глаза его побелели от гнева. – Какие наши? Народные комиссары? Энкавэдэшники? Они никогда не были нашими! Мы теперь тут хозяева.
Ганс с улыбкой смотрел на него, кивая головой:
– Гут, Леня, гут!
– Я за свою жизнь и вороны-то не убил, – сказал Семен и налил себе еще рюмку. – И профессия у меня мирная – строитель!
– Я же тебе толкую: на базе немцы начинают большое строительство. Им грамотные люди во-о как нужны!
– Может, тебе самому стоит переменить… профессию? – заикнулся Семен.
– У меля должников накопилось порядком, – не слушая его, говорил Леонид. – И не только в Андреевке… Да вот без Григория Борисовича как-то несподручно начинать их шерстить.
Из-за кухонной занавески выглянула Варвара с розовым от жара плиты лицом.
– Сеня, не пей, – укоризненно сказала она.
Увидев Варвару, Ганс вскочил со стула и широко разводя руки, двинулся к ней:
– Гут фрау! Гут фрау!
– Охолонись, дубина, – потянул его за брюки Леонид. – Она жена брата, понял?
– Ошень кароший жена! – восхищенно воскликнул Ганс, однако послушно сел на место.
Варвара поджала губы и скрылась за занавеской. Ганс проводил ее взглядом, цокнул языком. У Семена скулы заходили на побледневшем лице.
– А чего бы отцу при этой обжираловке не открыть веселенькое заведение, а? – хохотнул Леонид. – Вон какие тут застоявшиеся жеребцы, – кивнул он на Ганса. – Глядишь, еще одна статья дохода! А девок мы найдем… Прокатимся на грузовике по району и накидаем полный кузов того товару…
– Шнапсу! – сказал Ганс, вертя в огромных ручищах пустую бутылку.
– Сеня, притащи еще одну, – распорядился Леонид. – Нет, лучше парочку. У меня тут появилась одна идейка… – Он хитро подмигнул немцу: – Повеселимся, Ганс?
– Гут, гут, – закивал тот. – Карашо гулям!
– А насчет веселого заведения с номерами подскажу папаше, – бросил вдогонку брату Леонид. – Хорошие денежки потекут в его карман!
– Фрау – ошень карашо! – приговаривал Ганс, когда они выходили из казино, но едва миновали дом Абросимовых, он вдруг отобрал у Леньки водку, пакет с закуской и, осклабившись, сказал:
– Лючший фрау, Ганс, ком к лючшей фрау один, понятно?
– Ну и катись к чертовой матери! – пьяно проворчал Леонид и, поправив под пиджаком парабеллум, зашагал к казарме, где жила Евдокия Веревкина.
Света в окнах не было, он подергал за дверь – закрыта, обошел кругом и, встав на клумбу, постучал в окно. Ему показалось, что тюлевая занавеска чуть шевельнулась.
– Открой, Дуня! Я что-то вкусненькое принес… Слышишь, Дуня?
Никто не отозвался. Слышно было, как где-то капает в бочку вода да тоскливо мяукает кошка. Выругавшись, Леонид вышел на проселок и знакомой дорожкой поплелся к дому Михалевых. В кармане позвякивала о запасную обойму бутылка «московской». Дверь открыл Николай, он был в нижнем белье, на начавшей лысеть голове пегие волосы стояли торчком.
– Мы пришли, а вас тут нет, здрасьте – до свидания! – с ухмылкой пропел ему в лицо Леонид и, схватив за ворот белой рубахи, отшвырнул в сторону. Михалев перевалился через перила крыльца и, охнув, упал в лопухи.
– Вали, Коля, в баню и сиди там тихо, как мышь, – сказал Леонид. – Усек, лысая падла?
Михалев ничего не ответил, прихрамывая, он пошел по узкой огородной тропинке к черневшей у забора бане. Замедлив шаги, остановился и, обернувшись, глухо уронил:
– В сенях тулуп висит на гвозде – брось христа ради? До утра в холодной бане околеть можно.
– Околевай, курва! – проворчал Леонид и закрыл за собой дверь на дубовый запор.
Михалев долго стоял под яблоней, белея исподним бельем. Он видел, как в кухне зажгли керосиновую лампу, две большие тени задвигались на занавеске. Скрипнув зубами, Николай отвернулся и, обжигая ноги холодной росой, зашагал к бане.
А верзила Ганс, прижимая к широченной груди пакет с закуской и бутылку, в это самое время настойчиво стучал в дверь Александры Шмелевой. Дородная, с пышными формами женщина приводила его в восхищение. Ганс ничего не знал о заслугах Шмелева-Карнакова перед третьим рейхом, но зато выследил Александру и запомнил дом на окраине поселка.
– Кто это? – спросила Александра, ежась в сенях в длинной белой сорочке с глубоким вырезом.
– Ку-ку! – игриво донеслось из-за двери.
– Ты, что ли, Гриша? – ахнув, сказала она, отодвинула засов и в следующую секунду оказалась в медвежьих объятиях Ганса.
– Господи, кто это? – воскликнула Александра и изо всей силы толкнула незнакомца в черный проем двери, но тот даже не покачнулся.
Смеясь и что-то лопоча, он грудью напирал на женщину, заставляя отступать ее в сени. Схватив подвернувшийся под руку ковш, Александра ударила незнакомца, но тот поймал ее руку и сильно сжал повыше локтя – жестяной ковш со звоном покатился по гулкому полу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178
– Мой брат! – Леонид потыкал в грудь пальцем себя, а потом Семена. – Родной брат! Дотюмкал, немчина?
– Тюмкал, тюмкал, – заулыбался Ганс. От выпитой водки лицо его еще больше побагровело, бровей совсем не было видно.
– За новую развеселую жизнь, братишка! – разлив водку в рюмки, провозгласил Леонид.
– Гут-гут, – закивал Ганс, ловко опрокинул рюмку в свой большой рот и, подцепив вилкой со сковороды огромный кусок яичницы, с аппетитом стал жевать.
– Вот жрет! – с восхищением посмотрел на него Леонид. – Запросто может без хрена молочного поросеночка один убрать.
– Швайн гут, гут! – кивал денщик Бергера.
Семен выпил рюмку, взял с тарелки кусок сыра, положил на хлеб, он даже улыбки не смог из себя выдавить.
– Не пойму я, – посмотрел хмельными глазами на брата Леонид. – То ли болезнь тебя так скрутила, то ли жалеешь, что не ушел отсюда? Да и куда идти-то? Москву не сегодня завтра возьмут, Питер окружен… Куда бы ты делся-то? В Хабаровский край? И туда скоро доберутся, если не немцы, так японцы. Они давно точат зубы на Дальний Восток. Капут, братишка, гнилой Советской власти!
– Москау капут! – оживился Ганс и отправил в рот кусок сала.
– Гнилой строй – гнилая армия, – продолжал Леонид. – Теперь надо, Сеня, думать, как по новому жизнь устраивать.. Иди ко мне в отряд! Тут такие дела начнутся! Получишь парабеллум…
– Эта работенка не по мне, – сказал Семен.
– Хочешь, поговорю с комендантом, и тебя определят на строительство базы?
– Спина не гнется, – потер поясницу Семен. – Мне и на леса-то теперь не забраться.
– Вот что ты заработал у Советской власти, – рассмеялся Леонид. – А я – тюрягу! А теперь все, братишка, в наших руках… Вот еще приедет Григорий Борисович Шмелев! Мы тут порядочек наведем… Небу станет тошно!
– Я уж как-нибудь перебьюсь, – глухо уронил Семен. – Да и тебе не советую лезть из кожи… А как наши вернутся?
– А вот этого видал? – Леонид сунул под нос брату кукиш. Светлые глаза его побелели от гнева. – Какие наши? Народные комиссары? Энкавэдэшники? Они никогда не были нашими! Мы теперь тут хозяева.
Ганс с улыбкой смотрел на него, кивая головой:
– Гут, Леня, гут!
– Я за свою жизнь и вороны-то не убил, – сказал Семен и налил себе еще рюмку. – И профессия у меня мирная – строитель!
– Я же тебе толкую: на базе немцы начинают большое строительство. Им грамотные люди во-о как нужны!
– Может, тебе самому стоит переменить… профессию? – заикнулся Семен.
– У меля должников накопилось порядком, – не слушая его, говорил Леонид. – И не только в Андреевке… Да вот без Григория Борисовича как-то несподручно начинать их шерстить.
Из-за кухонной занавески выглянула Варвара с розовым от жара плиты лицом.
– Сеня, не пей, – укоризненно сказала она.
Увидев Варвару, Ганс вскочил со стула и широко разводя руки, двинулся к ней:
– Гут фрау! Гут фрау!
– Охолонись, дубина, – потянул его за брюки Леонид. – Она жена брата, понял?
– Ошень кароший жена! – восхищенно воскликнул Ганс, однако послушно сел на место.
Варвара поджала губы и скрылась за занавеской. Ганс проводил ее взглядом, цокнул языком. У Семена скулы заходили на побледневшем лице.
– А чего бы отцу при этой обжираловке не открыть веселенькое заведение, а? – хохотнул Леонид. – Вон какие тут застоявшиеся жеребцы, – кивнул он на Ганса. – Глядишь, еще одна статья дохода! А девок мы найдем… Прокатимся на грузовике по району и накидаем полный кузов того товару…
– Шнапсу! – сказал Ганс, вертя в огромных ручищах пустую бутылку.
– Сеня, притащи еще одну, – распорядился Леонид. – Нет, лучше парочку. У меня тут появилась одна идейка… – Он хитро подмигнул немцу: – Повеселимся, Ганс?
– Гут, гут, – закивал тот. – Карашо гулям!
– А насчет веселого заведения с номерами подскажу папаше, – бросил вдогонку брату Леонид. – Хорошие денежки потекут в его карман!
– Фрау – ошень карашо! – приговаривал Ганс, когда они выходили из казино, но едва миновали дом Абросимовых, он вдруг отобрал у Леньки водку, пакет с закуской и, осклабившись, сказал:
– Лючший фрау, Ганс, ком к лючшей фрау один, понятно?
– Ну и катись к чертовой матери! – пьяно проворчал Леонид и, поправив под пиджаком парабеллум, зашагал к казарме, где жила Евдокия Веревкина.
Света в окнах не было, он подергал за дверь – закрыта, обошел кругом и, встав на клумбу, постучал в окно. Ему показалось, что тюлевая занавеска чуть шевельнулась.
– Открой, Дуня! Я что-то вкусненькое принес… Слышишь, Дуня?
Никто не отозвался. Слышно было, как где-то капает в бочку вода да тоскливо мяукает кошка. Выругавшись, Леонид вышел на проселок и знакомой дорожкой поплелся к дому Михалевых. В кармане позвякивала о запасную обойму бутылка «московской». Дверь открыл Николай, он был в нижнем белье, на начавшей лысеть голове пегие волосы стояли торчком.
– Мы пришли, а вас тут нет, здрасьте – до свидания! – с ухмылкой пропел ему в лицо Леонид и, схватив за ворот белой рубахи, отшвырнул в сторону. Михалев перевалился через перила крыльца и, охнув, упал в лопухи.
– Вали, Коля, в баню и сиди там тихо, как мышь, – сказал Леонид. – Усек, лысая падла?
Михалев ничего не ответил, прихрамывая, он пошел по узкой огородной тропинке к черневшей у забора бане. Замедлив шаги, остановился и, обернувшись, глухо уронил:
– В сенях тулуп висит на гвозде – брось христа ради? До утра в холодной бане околеть можно.
– Околевай, курва! – проворчал Леонид и закрыл за собой дверь на дубовый запор.
Михалев долго стоял под яблоней, белея исподним бельем. Он видел, как в кухне зажгли керосиновую лампу, две большие тени задвигались на занавеске. Скрипнув зубами, Николай отвернулся и, обжигая ноги холодной росой, зашагал к бане.
А верзила Ганс, прижимая к широченной груди пакет с закуской и бутылку, в это самое время настойчиво стучал в дверь Александры Шмелевой. Дородная, с пышными формами женщина приводила его в восхищение. Ганс ничего не знал о заслугах Шмелева-Карнакова перед третьим рейхом, но зато выследил Александру и запомнил дом на окраине поселка.
– Кто это? – спросила Александра, ежась в сенях в длинной белой сорочке с глубоким вырезом.
– Ку-ку! – игриво донеслось из-за двери.
– Ты, что ли, Гриша? – ахнув, сказала она, отодвинула засов и в следующую секунду оказалась в медвежьих объятиях Ганса.
– Господи, кто это? – воскликнула Александра и изо всей силы толкнула незнакомца в черный проем двери, но тот даже не покачнулся.
Смеясь и что-то лопоча, он грудью напирал на женщину, заставляя отступать ее в сени. Схватив подвернувшийся под руку ковш, Александра ударила незнакомца, но тот поймал ее руку и сильно сжал повыше локтя – жестяной ковш со звоном покатился по гулкому полу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178