Весело насвистывая популярный мотивчик, тот широко шагал по дощатому подрагивающему тротуару. Под мышкой у него в бумажном пакете, перевязанном шпагатом, угадывались бутылки. Хромовые сапоги блестели, тяжелый пистолет оттягивал желтый кожаный ремень с портупеей, высокая фуражка с серебряной кокардой была лихо сдвинута на затылок.
Был теплый летний вечер. Пахло липами, в садах за оградой млели яблони со спрятавшимися в листве крепкими зелеными плодами. Прохожих было мало. Иногда покажется впереди женщина с ведром, но, заметив эсэсовца, поспешно перейдет на другую сторону, норовя поскорее скрыться в воротах. Один раз проехали на зеленом мотоцикле с коляской полевые жандармы в касках с рожками, металлические ошейники на груди, как у породистых собак. В коляске сидел мужчина с грязным бинтом на голове.
Иван Васильевич проводил мотоцикл взглядом.
Эсэсовец свернул к деревянному дому с резными наличниками и высокой трубой, привычно потянул за веревку, поднимая щеколду калитки. Вот он поднялся на крыльцо, надвинул на лоб фуражку, костяшками пальцев негромко постучал в дверь. На пороге появилась молодая черноволосая женщина в нарядном атласном платье и в лакированных туфлях. Эсэсовец скрылся в коридоре. Звонко щелкнула задвижка.
Иван Васильевич продолжал путь мимо дома дальше, навстречу ему, шлепая босыми ногами по белым вытершимся доскам настила, бежал мальчишка в синей майке поверх коротких, вздутых на коленках штанов. Он хотел было соскочить с тротуара на булыжную мостовую, уступая дорогу, но «полицай» ловко ухватил его за подол майки.
– Пусти, дяденька, я к мамке… – заскулил мальчишка.
– Хочешь галету? – спросил Кузнецов, озираясь по сторонам, но близко никого не было. – Кто в этом доме живет?
– Маруська Бубенцова, – протянул мальчишка, ощупывая глазами его карманы. – Она в этом… казино официанткой работает… Правда, галету дашь?
– Даже две, – пообещал Иван Васильевич. – А кто еще в доме?
– Одна Маруська. Матка ейная ушла жить к знакомым…
– Всех тут знаешь? Как звать-то тебя?
– Вадик…
– Вадик? Надо же… Что ж Маруська Бубенцова так-таки одна живет в таком большом доме?
– Вечером тут патефон играет, тетки с фрицами, то есть с вашими офицерами, танцуют. Вон видите, скворечник на сарае весь в дырках? Дак это офицеры из наганов палили.
– И каждый вечер гуляют?
– Не-е, больше в субботу и воскресенье.
– Ну беги к своей мамке, Вадик. – Иван Васильевич протянул ему две немецкие галеты.
… Дождавшись темноты, Кузнецов легко перемахнул невысокий, забор – он уже знал, что собаки во дворе нет, – обошел дом кругом. По огороду можно было выйти к пожарному депо. Судя по всему там никто не дежурил – дверь на замке. От пожарки мостовая вела на окраину городка, где смутно темнела громада элеватора. Вернувшись к дому, Иван Васильевич тронул ручку двери – как он и ожидал, она была изнутри закрыта. Тусклый свет керосиновой лампы пробирался лишь в одно занавешенное окошко. В узкую щель Кузнецов разглядел большую комнату, оклеенную зелеными обоями, патефон на тумбочке, стол с бутылками и открытыми консервными банками. На спинке стула небрежно был брошен черный мундир с портупеей. Виднелась белая полуоткрытая дверь в другую комнату.
Вскоре свет погас, и весь дом погрузился в тишину. Иван Васильевич, присев на штабель досок, задумался. В дом ему без шума, пожалуй, не пробраться. Все окна на задвижках, даже форточки плотно закрыты. Разве что через печную трубу?..
Еще позавчера он был в партизанском отряде… После ликвидации немецкой базы в Андреевке отряду было приказано немедленно оставить эту местность и идти на соединение с отрядом, действующим в другом районе. Этот переход потребует немало времени, а Кузнецову нужно было срочно возвращаться на Большую землю.
С провалом операции по взрыву особняка явки были утрачены, и он решил действовать самостоятельно.
В районном городке, близ которого базировался полк «юнкерсов», Кузнецов находился всего несколько часов. Семенюк подробно рассказал ему про охрану аэродрома, близ которого находился склад с горючим, который они так и не успели взорвать. И вот Иван Васильевич готовился осуществить свой тщательно продуманный план. Но для этого ему необходимы были эсэсовская форма и надежные документы, с которыми он мог бы проникнуть на аэродром, ну а там как повезет…
Громко топая, он поднялся на крыльцо и решительно забарабанил кулаками в дверь.
– Какого черта? – послышался недовольный голос. Иван Васильевич представил себе, как эсэсовец впотьмах натягивает на себя мундир. Интересно, оружие взял?
– Господин офицер, вас срочно вызывают в комендатуру. Убит бургомистр! – отрывисто пролаял по-немецки Кузнецов и весь сжался в комок, приготовившись к встрече.
– Это ты, Вилли? – Шаги за дверью приблизились. Дверь распахнулась, и в черном проеме показался высокий босой эсэсовец в накинутом наспех мундире.
– Кто убит, Вилли? – Он пристально вглядывался в Кузнецова. – Мой бог, это не Вилли!
– На том свете разберешься, – пробормотал Кузнецов.
Удар отработан, и смерть должна быть мгновенной. Приняв в объятия навалившееся на него тяжелое тело, опустил его на крыльцо, стащил мундир и встретился взглядом с молодой женщиной, стоявшей в длинной ночной сорочке на том самом месте, где только что стоял эсэсовец.
– Ни звука! – шепотом предупредил Иван Васильевич.
Он втащил убитого в коридор.
– Туда ему, мерзавцу, и дорога… – спокойно сказала женщина. В сумраке трудно было разглядеть ее лицо.
– Надо бы и тебя, сучку… – вырвалось у Кузнецова. – Эх ты, Маруся Бубенцова! Да как же ты в глаза-то посмотришь людям, когда этих гадов попрут из России?
– А нечего было их пускать сюда, – не смущаясь ответила та. – Сами ушли, а теперь нас стыдите? А где они, наши парни? Нет их… – Она повернулась и ушла в спальню.
Он сбросил с себя верхнюю одежду и переоделся в черный мундир. Когда послышался за окном шум мотора, а по окнам мазнул свет автомобильных фар, в одном сапоге вскочил со стула и выглянул на улицу. Легковая машина проехала мимо. Задние фонари у нее не горели.
Кузнецов облегченно вздохнул, натянул другой сапог. Вечером, когда он шел вслед за эсэсовцем, то прикидывал, не будут ли жать его сапоги. И вот оказались в самый раз. И форма вроде сидит нормально. Лунный свет высветил на столе хлеб, закуску. Только сейчас Иван Васильевич почувствовал, что зверски хочет есть. Ведь с самого утра крошки во рту не было. Он уселся за стол, пододвинул к себе банку с сардинами, но аппетит вдруг пропал, когда вспомнил, что убитый им фашист, может, тыкал вилкой в эту самую банку.
Он резко встал из-за стола, чуть не опрокинув стул. Хозяйка в темном платье появилась на пороге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178
Был теплый летний вечер. Пахло липами, в садах за оградой млели яблони со спрятавшимися в листве крепкими зелеными плодами. Прохожих было мало. Иногда покажется впереди женщина с ведром, но, заметив эсэсовца, поспешно перейдет на другую сторону, норовя поскорее скрыться в воротах. Один раз проехали на зеленом мотоцикле с коляской полевые жандармы в касках с рожками, металлические ошейники на груди, как у породистых собак. В коляске сидел мужчина с грязным бинтом на голове.
Иван Васильевич проводил мотоцикл взглядом.
Эсэсовец свернул к деревянному дому с резными наличниками и высокой трубой, привычно потянул за веревку, поднимая щеколду калитки. Вот он поднялся на крыльцо, надвинул на лоб фуражку, костяшками пальцев негромко постучал в дверь. На пороге появилась молодая черноволосая женщина в нарядном атласном платье и в лакированных туфлях. Эсэсовец скрылся в коридоре. Звонко щелкнула задвижка.
Иван Васильевич продолжал путь мимо дома дальше, навстречу ему, шлепая босыми ногами по белым вытершимся доскам настила, бежал мальчишка в синей майке поверх коротких, вздутых на коленках штанов. Он хотел было соскочить с тротуара на булыжную мостовую, уступая дорогу, но «полицай» ловко ухватил его за подол майки.
– Пусти, дяденька, я к мамке… – заскулил мальчишка.
– Хочешь галету? – спросил Кузнецов, озираясь по сторонам, но близко никого не было. – Кто в этом доме живет?
– Маруська Бубенцова, – протянул мальчишка, ощупывая глазами его карманы. – Она в этом… казино официанткой работает… Правда, галету дашь?
– Даже две, – пообещал Иван Васильевич. – А кто еще в доме?
– Одна Маруська. Матка ейная ушла жить к знакомым…
– Всех тут знаешь? Как звать-то тебя?
– Вадик…
– Вадик? Надо же… Что ж Маруська Бубенцова так-таки одна живет в таком большом доме?
– Вечером тут патефон играет, тетки с фрицами, то есть с вашими офицерами, танцуют. Вон видите, скворечник на сарае весь в дырках? Дак это офицеры из наганов палили.
– И каждый вечер гуляют?
– Не-е, больше в субботу и воскресенье.
– Ну беги к своей мамке, Вадик. – Иван Васильевич протянул ему две немецкие галеты.
… Дождавшись темноты, Кузнецов легко перемахнул невысокий, забор – он уже знал, что собаки во дворе нет, – обошел дом кругом. По огороду можно было выйти к пожарному депо. Судя по всему там никто не дежурил – дверь на замке. От пожарки мостовая вела на окраину городка, где смутно темнела громада элеватора. Вернувшись к дому, Иван Васильевич тронул ручку двери – как он и ожидал, она была изнутри закрыта. Тусклый свет керосиновой лампы пробирался лишь в одно занавешенное окошко. В узкую щель Кузнецов разглядел большую комнату, оклеенную зелеными обоями, патефон на тумбочке, стол с бутылками и открытыми консервными банками. На спинке стула небрежно был брошен черный мундир с портупеей. Виднелась белая полуоткрытая дверь в другую комнату.
Вскоре свет погас, и весь дом погрузился в тишину. Иван Васильевич, присев на штабель досок, задумался. В дом ему без шума, пожалуй, не пробраться. Все окна на задвижках, даже форточки плотно закрыты. Разве что через печную трубу?..
Еще позавчера он был в партизанском отряде… После ликвидации немецкой базы в Андреевке отряду было приказано немедленно оставить эту местность и идти на соединение с отрядом, действующим в другом районе. Этот переход потребует немало времени, а Кузнецову нужно было срочно возвращаться на Большую землю.
С провалом операции по взрыву особняка явки были утрачены, и он решил действовать самостоятельно.
В районном городке, близ которого базировался полк «юнкерсов», Кузнецов находился всего несколько часов. Семенюк подробно рассказал ему про охрану аэродрома, близ которого находился склад с горючим, который они так и не успели взорвать. И вот Иван Васильевич готовился осуществить свой тщательно продуманный план. Но для этого ему необходимы были эсэсовская форма и надежные документы, с которыми он мог бы проникнуть на аэродром, ну а там как повезет…
Громко топая, он поднялся на крыльцо и решительно забарабанил кулаками в дверь.
– Какого черта? – послышался недовольный голос. Иван Васильевич представил себе, как эсэсовец впотьмах натягивает на себя мундир. Интересно, оружие взял?
– Господин офицер, вас срочно вызывают в комендатуру. Убит бургомистр! – отрывисто пролаял по-немецки Кузнецов и весь сжался в комок, приготовившись к встрече.
– Это ты, Вилли? – Шаги за дверью приблизились. Дверь распахнулась, и в черном проеме показался высокий босой эсэсовец в накинутом наспех мундире.
– Кто убит, Вилли? – Он пристально вглядывался в Кузнецова. – Мой бог, это не Вилли!
– На том свете разберешься, – пробормотал Кузнецов.
Удар отработан, и смерть должна быть мгновенной. Приняв в объятия навалившееся на него тяжелое тело, опустил его на крыльцо, стащил мундир и встретился взглядом с молодой женщиной, стоявшей в длинной ночной сорочке на том самом месте, где только что стоял эсэсовец.
– Ни звука! – шепотом предупредил Иван Васильевич.
Он втащил убитого в коридор.
– Туда ему, мерзавцу, и дорога… – спокойно сказала женщина. В сумраке трудно было разглядеть ее лицо.
– Надо бы и тебя, сучку… – вырвалось у Кузнецова. – Эх ты, Маруся Бубенцова! Да как же ты в глаза-то посмотришь людям, когда этих гадов попрут из России?
– А нечего было их пускать сюда, – не смущаясь ответила та. – Сами ушли, а теперь нас стыдите? А где они, наши парни? Нет их… – Она повернулась и ушла в спальню.
Он сбросил с себя верхнюю одежду и переоделся в черный мундир. Когда послышался за окном шум мотора, а по окнам мазнул свет автомобильных фар, в одном сапоге вскочил со стула и выглянул на улицу. Легковая машина проехала мимо. Задние фонари у нее не горели.
Кузнецов облегченно вздохнул, натянул другой сапог. Вечером, когда он шел вслед за эсэсовцем, то прикидывал, не будут ли жать его сапоги. И вот оказались в самый раз. И форма вроде сидит нормально. Лунный свет высветил на столе хлеб, закуску. Только сейчас Иван Васильевич почувствовал, что зверски хочет есть. Ведь с самого утра крошки во рту не было. Он уселся за стол, пододвинул к себе банку с сардинами, но аппетит вдруг пропал, когда вспомнил, что убитый им фашист, может, тыкал вилкой в эту самую банку.
Он резко встал из-за стола, чуть не опрокинув стул. Хозяйка в темном платье появилась на пороге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178