– ухмыльнулся Абросимов. – Лихих партизан боишься?
– Я никого не боюсь, – резко ответила женщина. – Это вам, душегубам, нужно опасаться людского гнева.
– Но-но, баба, придержи свой язык! – прикрикнул староста. Хоть и незаслуженный упрек, а все равно обидно.
– Чего надо-то? – зверем глянула на него Люба.
– Мужика твоего. Или был, да весь вышел?
– Это Николашка-то мужик? – сверкнула на него глазами Любаша. – Мокрая курица он, а не мужик!
– Грёб твою шлёп! – обозлился Андрей Иванович. – Была бы ты моей женкой, я бы тебе, стерве, показал, где раки зимуют! Замордовала бедолагу и еще насмешки над ним строит! Где его прячешь?
– Евонное место известно где, – усмехнулась Люба. – В бане, сердешный, кукует!
– Ох, Любка, вожжами бы тебя по толстой заднице… – покачал головой Абросимов и направился к двери.
Он прошел вдоль ряда яблонь к бане. Она оказалась снаружи на запоре. Откинув щеколду и согнувшись в три погибели, Абросимов вошел в пахнущий горьковатым дымом и березовым листом темный предбанник. Михалев сидел на низкой скамейке, на опрокинутой шайке стояла начатая бутылка с мутным самогоном. Рядом лежали соленый огурец и шмат сала. Ситцевая рубаха была разорвана у ворота, на заросшей щетиной щеке – свежая царапина.
– Ишь, устроился, грёб твою шлёп! – зычно заговорил Андрей Иванович, присаживаясь рядом. – Со всеми удобствами.
Михалев молча снял с гвоздя ковш, которым поддают на каменку, налил в него из высокой захватанной бутылки, протянул Абросимову.
– Салом закусывай. Ленька женке приволок.
– Ну и дела-а! – протянул Абросимов. – Хороший у меня помощничек – баба оружие отняла и в баню закрыла, как какого-нибудь мазурика!
– Давно надо было бы ее, суку, пришить, да вот рука не подымается, – понурил лысую голову Михалев.
– Эва, сказанул! – нахмурился Абросимов. – Руки марать о собственную бабу – тяжкий грех, а вот поучить малость следоват. Хошь ременные вожжи тебе на энто дело пожертвую?
– Ну ее к дьяволу! – отмахнулся Николай. – Чего пришел-то, Андрей Иванович? Опять наших пленных на базу сопровождать? Али парней с девками по домам шукать для отправки в неметчину? Ну и работенку ты мне определил, мать честная!
– В баньке тебе, Николаша, никто в это худое время отсиживаться не позволит, – внушительно заговорил Абросимов. – Раз нас с тобой впрягли в эту телегу, значит, надо шевелиться, коли не хотим, чтобы фрицы нас, как глупых индюков, перещелкали… Слыхал, что Лсха сотворил? Живьем деревню спалил! А что с Блиновым сделали? Добро, хоть живым не дался.
– Чего я с Любкой-то нынче поцапался, – думая о своем, заговорил Николай. – Беременная она… Я и брякнул, что от Леньки, мол. А она, гадюка, схватила автомат и в морду мне ткнула, хорошо еще, на спусковой крючок не нажала!
– Ох-хо-хо! – раскатисто рассмеялся Андрей Иванович. – Чтобы моя Ефимья взялась за ружье!.. А ты не бросай оружие где попало. Долго ли до греха?
– Ей-то недолго, стерве, глядишь, и вправду пришьет, – канючил Михалев.
– Ну вот что, Колька, разбирайся сам в своих темных семейных делах, – сказал Абросимов. – А пока залепи рожу хоть бумажкой, бери автомат и валяй в Кленово пленных сопровождать. Их десятка полтора. Мне доподлинно известно, что промеж них есть советский командир. Вроде важная персона. Понятно, фрицы про это ни хрена не знают: документов у них нет, а одеты в форму рядовых бойцов.
– Как ты-то прознал?
– А это тебя, Коля, не касается, – пошевелил густыми бровями Абросимов. – Сорока на хвосте принесла.
– Что я-то должен делать?
– А ничего, все без тебя сделают… Значит, слухай в оба уха! Командир – худущий такой, носатый, с повязкой на шее, – Андрей Иванович в упор глянул на Михалева, – Так вот, на мосту через ручей ты поравняйся с ним. Он выхватит у тебя автомат, а ты не трепыхайся, падай на землю и уши зажимай руками, а дальше все само сделается. Окромя тебя еще два фрица будут сопровождать их до Кленова…
– А ежели и меня ненароком укокошат? – сразу протрезвел Николай.
– Да предупреждены они! – стал терять терпение Андреи Иванович. – Не тронут тебя! Дотумкал? Когда убегут в лес, ты и подымай на всю губернию крик, мол, караул! Вдарили по башке и сбежали, проклятые…
– Свои не тронут, так Бергер семь шкур спустит, – сомневался Михалев,
– А я-то на что, лопух ты непутевый? – взъярился Абросимов. – Неужто в обиду дам? Да мужик ты, в конце концов, али каша гречневая, грёб твою шлёп!
– Как Любка моя, заговорил… – вздохнул Николай. – Не ори ты, Андрей Иванович, и без тебя тошно! Сделаю я, что велишь… Только упреди пленных-то.
Шагая от Михалевых по пыльной дороге, Абросимов мрачно раздумывал: Николашка, конечно, трусливый человечишко, но других-то нет! На кого он еще может тут положиться? А сын, Дмитрий, толковал, что Михалева надо использовать… Вот ведь чудеса! Уродится вроде мужиком, а на поверку – размазня хуже бабы! Это только подумать: женка на глазах грешит с другим, а он, сопля несчастная, в баньке отсиживается да самогон лакает!..
Пообедав, Андрей Иванович мигнул Вадиму: мол, выйдем во двор. Вслед за ними увязался и Павел.
Усевшись на садовую скамейку, Абросимов достал кисет, кремень с фитилем, – хотя в доме и завелись спички, по привычке высекал огонь таким древним испытанным способом, – выпустив густую струю дыма, кивнул на корявые яблони с темно-зелеными желваками яблок:
– Добрый будет нонче урожай на антоновку.
Внуки, сидя у его ног в траве, помалкивали, догадываясь, что серьезный разговор впереди.
По тропинке, смешно горбатясь, ползла большая мохнатая гусеница. Павел раздавил ее ногой. Дед неодобрительно покосился:
– Мешает, что ли?
– Вредитель, – ответил Павел. – Яблоки сожрет.
Андрей Иванович раскатисто откашлялся – зело крепок табачок! – сказал:
– Ну вот что, навострите ушки на макушке и запоминайте: нужно нынче же обойти дома в поселке и предупредить людей, что немцы собираются отправлять на днях в чертов фатерлянд парней и девок… – Он по памяти назвал двенадцать фамилий. – Скажите, мол, слышали, как Бергер полицаев настрополял на это дело. Ясно?
Оставшись один под яблоней, он задумчиво смотрел на длинную узкую тучу, медленно наползающую из-за леса. Ветер принес запах смолы и хвои. К старику подошла кошка и стала ластиться у ног. Он рассеянно гладил ее по пушистой выгнувшейся спине. Негромкое мурлыкание вызвало в памяти предвоенные мирные дни, когда он со своей многочисленной семьей во главе длинного стола сидел в саду своего собственного дома и пил из блюдца чай. Эх, война, разметала всех…
– Отец, – окрикнула с крыльца Ефимья Андреевна, – куды ты внуков послал?
– На кудыкину гору, – буркнул он. – Тебе-то чего?
– Страшно мне чегой-то, Андрей, – глухо произнесла жена. – Чует мое сердце, скоро быть большой беде в нашем доме!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178
– Я никого не боюсь, – резко ответила женщина. – Это вам, душегубам, нужно опасаться людского гнева.
– Но-но, баба, придержи свой язык! – прикрикнул староста. Хоть и незаслуженный упрек, а все равно обидно.
– Чего надо-то? – зверем глянула на него Люба.
– Мужика твоего. Или был, да весь вышел?
– Это Николашка-то мужик? – сверкнула на него глазами Любаша. – Мокрая курица он, а не мужик!
– Грёб твою шлёп! – обозлился Андрей Иванович. – Была бы ты моей женкой, я бы тебе, стерве, показал, где раки зимуют! Замордовала бедолагу и еще насмешки над ним строит! Где его прячешь?
– Евонное место известно где, – усмехнулась Люба. – В бане, сердешный, кукует!
– Ох, Любка, вожжами бы тебя по толстой заднице… – покачал головой Абросимов и направился к двери.
Он прошел вдоль ряда яблонь к бане. Она оказалась снаружи на запоре. Откинув щеколду и согнувшись в три погибели, Абросимов вошел в пахнущий горьковатым дымом и березовым листом темный предбанник. Михалев сидел на низкой скамейке, на опрокинутой шайке стояла начатая бутылка с мутным самогоном. Рядом лежали соленый огурец и шмат сала. Ситцевая рубаха была разорвана у ворота, на заросшей щетиной щеке – свежая царапина.
– Ишь, устроился, грёб твою шлёп! – зычно заговорил Андрей Иванович, присаживаясь рядом. – Со всеми удобствами.
Михалев молча снял с гвоздя ковш, которым поддают на каменку, налил в него из высокой захватанной бутылки, протянул Абросимову.
– Салом закусывай. Ленька женке приволок.
– Ну и дела-а! – протянул Абросимов. – Хороший у меня помощничек – баба оружие отняла и в баню закрыла, как какого-нибудь мазурика!
– Давно надо было бы ее, суку, пришить, да вот рука не подымается, – понурил лысую голову Михалев.
– Эва, сказанул! – нахмурился Абросимов. – Руки марать о собственную бабу – тяжкий грех, а вот поучить малость следоват. Хошь ременные вожжи тебе на энто дело пожертвую?
– Ну ее к дьяволу! – отмахнулся Николай. – Чего пришел-то, Андрей Иванович? Опять наших пленных на базу сопровождать? Али парней с девками по домам шукать для отправки в неметчину? Ну и работенку ты мне определил, мать честная!
– В баньке тебе, Николаша, никто в это худое время отсиживаться не позволит, – внушительно заговорил Абросимов. – Раз нас с тобой впрягли в эту телегу, значит, надо шевелиться, коли не хотим, чтобы фрицы нас, как глупых индюков, перещелкали… Слыхал, что Лсха сотворил? Живьем деревню спалил! А что с Блиновым сделали? Добро, хоть живым не дался.
– Чего я с Любкой-то нынче поцапался, – думая о своем, заговорил Николай. – Беременная она… Я и брякнул, что от Леньки, мол. А она, гадюка, схватила автомат и в морду мне ткнула, хорошо еще, на спусковой крючок не нажала!
– Ох-хо-хо! – раскатисто рассмеялся Андрей Иванович. – Чтобы моя Ефимья взялась за ружье!.. А ты не бросай оружие где попало. Долго ли до греха?
– Ей-то недолго, стерве, глядишь, и вправду пришьет, – канючил Михалев.
– Ну вот что, Колька, разбирайся сам в своих темных семейных делах, – сказал Абросимов. – А пока залепи рожу хоть бумажкой, бери автомат и валяй в Кленово пленных сопровождать. Их десятка полтора. Мне доподлинно известно, что промеж них есть советский командир. Вроде важная персона. Понятно, фрицы про это ни хрена не знают: документов у них нет, а одеты в форму рядовых бойцов.
– Как ты-то прознал?
– А это тебя, Коля, не касается, – пошевелил густыми бровями Абросимов. – Сорока на хвосте принесла.
– Что я-то должен делать?
– А ничего, все без тебя сделают… Значит, слухай в оба уха! Командир – худущий такой, носатый, с повязкой на шее, – Андрей Иванович в упор глянул на Михалева, – Так вот, на мосту через ручей ты поравняйся с ним. Он выхватит у тебя автомат, а ты не трепыхайся, падай на землю и уши зажимай руками, а дальше все само сделается. Окромя тебя еще два фрица будут сопровождать их до Кленова…
– А ежели и меня ненароком укокошат? – сразу протрезвел Николай.
– Да предупреждены они! – стал терять терпение Андреи Иванович. – Не тронут тебя! Дотумкал? Когда убегут в лес, ты и подымай на всю губернию крик, мол, караул! Вдарили по башке и сбежали, проклятые…
– Свои не тронут, так Бергер семь шкур спустит, – сомневался Михалев,
– А я-то на что, лопух ты непутевый? – взъярился Абросимов. – Неужто в обиду дам? Да мужик ты, в конце концов, али каша гречневая, грёб твою шлёп!
– Как Любка моя, заговорил… – вздохнул Николай. – Не ори ты, Андрей Иванович, и без тебя тошно! Сделаю я, что велишь… Только упреди пленных-то.
Шагая от Михалевых по пыльной дороге, Абросимов мрачно раздумывал: Николашка, конечно, трусливый человечишко, но других-то нет! На кого он еще может тут положиться? А сын, Дмитрий, толковал, что Михалева надо использовать… Вот ведь чудеса! Уродится вроде мужиком, а на поверку – размазня хуже бабы! Это только подумать: женка на глазах грешит с другим, а он, сопля несчастная, в баньке отсиживается да самогон лакает!..
Пообедав, Андрей Иванович мигнул Вадиму: мол, выйдем во двор. Вслед за ними увязался и Павел.
Усевшись на садовую скамейку, Абросимов достал кисет, кремень с фитилем, – хотя в доме и завелись спички, по привычке высекал огонь таким древним испытанным способом, – выпустив густую струю дыма, кивнул на корявые яблони с темно-зелеными желваками яблок:
– Добрый будет нонче урожай на антоновку.
Внуки, сидя у его ног в траве, помалкивали, догадываясь, что серьезный разговор впереди.
По тропинке, смешно горбатясь, ползла большая мохнатая гусеница. Павел раздавил ее ногой. Дед неодобрительно покосился:
– Мешает, что ли?
– Вредитель, – ответил Павел. – Яблоки сожрет.
Андрей Иванович раскатисто откашлялся – зело крепок табачок! – сказал:
– Ну вот что, навострите ушки на макушке и запоминайте: нужно нынче же обойти дома в поселке и предупредить людей, что немцы собираются отправлять на днях в чертов фатерлянд парней и девок… – Он по памяти назвал двенадцать фамилий. – Скажите, мол, слышали, как Бергер полицаев настрополял на это дело. Ясно?
Оставшись один под яблоней, он задумчиво смотрел на длинную узкую тучу, медленно наползающую из-за леса. Ветер принес запах смолы и хвои. К старику подошла кошка и стала ластиться у ног. Он рассеянно гладил ее по пушистой выгнувшейся спине. Негромкое мурлыкание вызвало в памяти предвоенные мирные дни, когда он со своей многочисленной семьей во главе длинного стола сидел в саду своего собственного дома и пил из блюдца чай. Эх, война, разметала всех…
– Отец, – окрикнула с крыльца Ефимья Андреевна, – куды ты внуков послал?
– На кудыкину гору, – буркнул он. – Тебе-то чего?
– Страшно мне чегой-то, Андрей, – глухо произнесла жена. – Чует мое сердце, скоро быть большой беде в нашем доме!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178