– Я потом затоплю. Может, вдвоем, мать, попаримся?
– Ишь, взыграл конь ретивой! – засмеялась Ефимья Андреевна. – У тебя взрослые дочки – что они подумают?
Ефимья Андреевна не любила мужниных вольностей.
Глава вторая
1
До каких же пор тыбудешь испытывать наше терпение, Катилина? – торжественно провозгласил Дмитрий Абросимов, впрочем обращаясь к плакату, на котором был изображен барон Врангель, корчащийся на штыках суровых красноармейцев в буденовках. Комсомольцы недоуменно уставились на него.
– Ты это про кого? – поинтересовался Николай Михалев. В комсомол его еще не приняли, и он ходил в сочувствующих.
– Так римский сенатор Цицерон начал свое выступление на форуме еще до нашей эры, – улыбнулся Дмитрий. – Это я к тому, что пора нам всерьез взяться за Супроновича и его толстомясых сынков. – Он обвел взглядом присутствующих: – Сколько нас собралось тут? Раз-два и обчелся! А где вечера свои убивает поселковая молодежь? У мироеда Супроновича…
– Там можно граммофон послушать, в картишки сыграть, – заметил Алексей Офицеров. – А мы тут всё заседаем, штаны до дыр просиживаем да глотки дерем без толку…
– Что же ты, Лешка, предлагаешь? – уничтожающе воззрился на него Дмитрии. – Организовать в клубе игру в очко?
– Хорошо бы! – ухмыльнулся Алексей. – И еще трубу послушать. Самого бы знаменитого Шаляпина. Мироед знает, чем нашего брата за душу взять!
– Точнее, за карман, – заметил Дмитрий.
– Хорошим людям Яков Ильич в долг выпивку отпускает, – вставил Михалев.
Секретарь комсомольской ячейки Дмитрий Абросимов хотел было дать суровую отповедь Михалеву, но раздумал: действительно, скучно организовали свой досуг комсомольцы. Самодеятельность первое время собирала в клубе молодежь. Особенно нравились «живые картинки». Но как только драмкружковцы изобразили бильярдную Супроновича с завсегдатаями, так в ту же ночь у троих «артистов» оказались выбитыми оконные стекла, а Лешке Офицерову кто-то из рогатки свинцовой картечиной ухо раскровянил. Он изображал самого Якова Ильича.
Знал Дмитрий, чья это работа, но не пойман – не вор. А ребята наотрез отказались участвовать в «живых картинках».
Конечно, у Супроновича весело: до поздней ночи заливается граммофон, выпивка в буфете с хорошей закуской, бильярд, карты… Никакой политической линии он не придерживается, так что к нему ни с какой стороны не подступишься. У него законный патент на торговлю в своем кабаке. Чего далеко ходить – отец Дмитрия частый гость Супроновича. Не секрет, что кабатчик отпускает выпивку в кредит, у него специально заведена толстая тетрадь в клетку, там значится фамилия и сочувствующего Михалева…
Бельмом на глазу для Дмитрия был кабак Супроновича – называлось его заведение «Милости просим», – все беды и неприятности шля оттуда: пьянство, азартные игры, драки с поножовщиной. А что он мог противопоставить Супроповичу? Собрания ячейки, беседы на политические темы, два раза в неделю концерты самодеятельности в клубе да танцы? На танцы молодежь приходила… от Супроновича. Подогретые выпивкой парни цеплялись к девушкам, задирали комсомольцев – сколько уже было драк! Особенно отличались рослые сынки Супроновича – Семен и Леня. Здоровенные бугаи под притолоку, на папашиных-то деликатесах раздобрели, чуть что – и кулаки в ход, как-то все получается так, что они всегда правы. Поселковый милиционер Прокофьев только руками разводил: избитые ими парни на другой день, протрезвев, заявляли, что сами зацепили братанов.
Семену было восемнадцать, а Лёне – шестнадцать. Оба тонкогубые, кудрявые, с белыми ресницами и наглыми светлыми глазами, они всегда в клубе появлялись на пару. Семен заигрывал с девчонками, чуть ли ручки не целовал – корчил из себя интеллигента. И одевался по последней моде: узкие брюки в клеточку, на шее – бабочка, Ленька в одежде не отставал от брата, но держался нагло. Где драка, там и он. За два года, как Дмитрий стал секретарем ячейки, приняли в комсомол всего пять человек: трех парней и двух девушек. Варька вот пришла. Тоня тоже бы не прочь, но ей еще лет маловато. И десятка не наберется комсомольцев в поселке, где человек пятьдесят парней и девушек. Ну еще сочувствующих пять-шесть. Это очень мало. В уездном РЛКСМ ему не раз пеняли на то, что в Андреевке столь малочисленная комсомольская ячейка. Но не силком же тащить несознательную молодежь в ячейку?
– А если мы их накроем с поличным? – предложил Дмитрий. – Придем вместе с милиционером Прокофьевым и застукаем за картами?
– Напугал! – хмыкнул Офицеров. – Уже раз попробовали… Деньги людишки сховали и сказали, что в подкидного дурачка играют. Забыл, что ли?
Да, было такое: нагрянули к Супроновичу, тот заслонил собой дверь и заорал во все горло:
– Гости дорогие, комсомолята-а! Чем вас, родимые, попотчевать? Красной рыбкой лососем или икоркой зернистой?
Подкидным-то дурачком в тот раз оказался Дмитрий Абросимов. Братья Супроновичи, глядя на него, скалили зубы, отпускали ядовитые шуточки, а папаша, наоборот, суетился, широким жестом указывал на тяжелый деревянный стол, предлагал отменным ужином угостить… Наемную силу Супронович не держал, жена со свояченицей заправляли на кухне, сыны были заместо официантов. Обычно наглые, самоуверенные, они коромыслом изгибались с полотенцем через плечо, с подносом в руках, обслуживая денежного клиента.
– И девку раздетую с мужиком застукали в номере, – вспомнил Коля Михалев. – Она еще нас, стерва, обложила последними словами…
– И тут Супронович вывернулся, – сказал Алексей. – Сказали, мол, муж и жена, а я не милиционер, паспорта не проверяю.
– Мужик-то, видно, испугался, больше помалкивал, а рыжая ну и крыла нас! – с удовольствием стал развивать эту тему Михалев.
– Расскажи лучше, как тебя Любка Добычина в пасху с крыльца спустила… – хохотнул Офицеров.
– Не было такого, – насупился Николай.
– Товарищи, мы отвлеклись от темы, – постучал костяшками пальцев по столу Дмитрий.
– Братику, а почему Советская власть разрешает таким, как Супронович, наживаться за счет трудящегося класса? – задала вопрос Варвара.
Дмитрий поморщился: сколько раз просил, чтобы в присутствии других не называла его «братику», а ей хоть кол на голове теши!
– Я уже тебе объяснял: после «военного коммунизма» по предложению Владимира Ильича Ленина на Десятом съезде партии в двадцать первом году была принята новая экономическая политика, короче – нэп.
– Чтобы богатеям жилось лучше? – спросил Михалев. – Сначала им надавали по шапке, а теперь опять им воля вольная?
– Я повторяю: вся частнособственническая деятельность должна находиться под строгим контролем социалистического государства, – заявил Дмитрий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178
– Ишь, взыграл конь ретивой! – засмеялась Ефимья Андреевна. – У тебя взрослые дочки – что они подумают?
Ефимья Андреевна не любила мужниных вольностей.
Глава вторая
1
До каких же пор тыбудешь испытывать наше терпение, Катилина? – торжественно провозгласил Дмитрий Абросимов, впрочем обращаясь к плакату, на котором был изображен барон Врангель, корчащийся на штыках суровых красноармейцев в буденовках. Комсомольцы недоуменно уставились на него.
– Ты это про кого? – поинтересовался Николай Михалев. В комсомол его еще не приняли, и он ходил в сочувствующих.
– Так римский сенатор Цицерон начал свое выступление на форуме еще до нашей эры, – улыбнулся Дмитрий. – Это я к тому, что пора нам всерьез взяться за Супроновича и его толстомясых сынков. – Он обвел взглядом присутствующих: – Сколько нас собралось тут? Раз-два и обчелся! А где вечера свои убивает поселковая молодежь? У мироеда Супроновича…
– Там можно граммофон послушать, в картишки сыграть, – заметил Алексей Офицеров. – А мы тут всё заседаем, штаны до дыр просиживаем да глотки дерем без толку…
– Что же ты, Лешка, предлагаешь? – уничтожающе воззрился на него Дмитрии. – Организовать в клубе игру в очко?
– Хорошо бы! – ухмыльнулся Алексей. – И еще трубу послушать. Самого бы знаменитого Шаляпина. Мироед знает, чем нашего брата за душу взять!
– Точнее, за карман, – заметил Дмитрий.
– Хорошим людям Яков Ильич в долг выпивку отпускает, – вставил Михалев.
Секретарь комсомольской ячейки Дмитрий Абросимов хотел было дать суровую отповедь Михалеву, но раздумал: действительно, скучно организовали свой досуг комсомольцы. Самодеятельность первое время собирала в клубе молодежь. Особенно нравились «живые картинки». Но как только драмкружковцы изобразили бильярдную Супроновича с завсегдатаями, так в ту же ночь у троих «артистов» оказались выбитыми оконные стекла, а Лешке Офицерову кто-то из рогатки свинцовой картечиной ухо раскровянил. Он изображал самого Якова Ильича.
Знал Дмитрий, чья это работа, но не пойман – не вор. А ребята наотрез отказались участвовать в «живых картинках».
Конечно, у Супроновича весело: до поздней ночи заливается граммофон, выпивка в буфете с хорошей закуской, бильярд, карты… Никакой политической линии он не придерживается, так что к нему ни с какой стороны не подступишься. У него законный патент на торговлю в своем кабаке. Чего далеко ходить – отец Дмитрия частый гость Супроновича. Не секрет, что кабатчик отпускает выпивку в кредит, у него специально заведена толстая тетрадь в клетку, там значится фамилия и сочувствующего Михалева…
Бельмом на глазу для Дмитрия был кабак Супроновича – называлось его заведение «Милости просим», – все беды и неприятности шля оттуда: пьянство, азартные игры, драки с поножовщиной. А что он мог противопоставить Супроповичу? Собрания ячейки, беседы на политические темы, два раза в неделю концерты самодеятельности в клубе да танцы? На танцы молодежь приходила… от Супроновича. Подогретые выпивкой парни цеплялись к девушкам, задирали комсомольцев – сколько уже было драк! Особенно отличались рослые сынки Супроновича – Семен и Леня. Здоровенные бугаи под притолоку, на папашиных-то деликатесах раздобрели, чуть что – и кулаки в ход, как-то все получается так, что они всегда правы. Поселковый милиционер Прокофьев только руками разводил: избитые ими парни на другой день, протрезвев, заявляли, что сами зацепили братанов.
Семену было восемнадцать, а Лёне – шестнадцать. Оба тонкогубые, кудрявые, с белыми ресницами и наглыми светлыми глазами, они всегда в клубе появлялись на пару. Семен заигрывал с девчонками, чуть ли ручки не целовал – корчил из себя интеллигента. И одевался по последней моде: узкие брюки в клеточку, на шее – бабочка, Ленька в одежде не отставал от брата, но держался нагло. Где драка, там и он. За два года, как Дмитрий стал секретарем ячейки, приняли в комсомол всего пять человек: трех парней и двух девушек. Варька вот пришла. Тоня тоже бы не прочь, но ей еще лет маловато. И десятка не наберется комсомольцев в поселке, где человек пятьдесят парней и девушек. Ну еще сочувствующих пять-шесть. Это очень мало. В уездном РЛКСМ ему не раз пеняли на то, что в Андреевке столь малочисленная комсомольская ячейка. Но не силком же тащить несознательную молодежь в ячейку?
– А если мы их накроем с поличным? – предложил Дмитрий. – Придем вместе с милиционером Прокофьевым и застукаем за картами?
– Напугал! – хмыкнул Офицеров. – Уже раз попробовали… Деньги людишки сховали и сказали, что в подкидного дурачка играют. Забыл, что ли?
Да, было такое: нагрянули к Супроновичу, тот заслонил собой дверь и заорал во все горло:
– Гости дорогие, комсомолята-а! Чем вас, родимые, попотчевать? Красной рыбкой лососем или икоркой зернистой?
Подкидным-то дурачком в тот раз оказался Дмитрий Абросимов. Братья Супроновичи, глядя на него, скалили зубы, отпускали ядовитые шуточки, а папаша, наоборот, суетился, широким жестом указывал на тяжелый деревянный стол, предлагал отменным ужином угостить… Наемную силу Супронович не держал, жена со свояченицей заправляли на кухне, сыны были заместо официантов. Обычно наглые, самоуверенные, они коромыслом изгибались с полотенцем через плечо, с подносом в руках, обслуживая денежного клиента.
– И девку раздетую с мужиком застукали в номере, – вспомнил Коля Михалев. – Она еще нас, стерва, обложила последними словами…
– И тут Супронович вывернулся, – сказал Алексей. – Сказали, мол, муж и жена, а я не милиционер, паспорта не проверяю.
– Мужик-то, видно, испугался, больше помалкивал, а рыжая ну и крыла нас! – с удовольствием стал развивать эту тему Михалев.
– Расскажи лучше, как тебя Любка Добычина в пасху с крыльца спустила… – хохотнул Офицеров.
– Не было такого, – насупился Николай.
– Товарищи, мы отвлеклись от темы, – постучал костяшками пальцев по столу Дмитрий.
– Братику, а почему Советская власть разрешает таким, как Супронович, наживаться за счет трудящегося класса? – задала вопрос Варвара.
Дмитрий поморщился: сколько раз просил, чтобы в присутствии других не называла его «братику», а ей хоть кол на голове теши!
– Я уже тебе объяснял: после «военного коммунизма» по предложению Владимира Ильича Ленина на Десятом съезде партии в двадцать первом году была принята новая экономическая политика, короче – нэп.
– Чтобы богатеям жилось лучше? – спросил Михалев. – Сначала им надавали по шапке, а теперь опять им воля вольная?
– Я повторяю: вся частнособственническая деятельность должна находиться под строгим контролем социалистического государства, – заявил Дмитрий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178